Охотник поднял с пола смятое заявление, разгладил его и молча положил обратно на стол.
— Лейтенант… нет у меня никого, кроме дочери. Случись что со Златкой, и мне терять нечего, — охотник смотрел на Ворошилова, как загнанный в угол зверь. — Я в лесу много кого убивал. И зверье дикое и то зверье, что одежду носит. Не доводи до греха, прими заявление.
Отец девушки еще раз показал фотографии следов на своем телефоне.
— Всего шесть часов прошло. Успеете найти! Проверьте дорожные камеры, телефон и что вы там обычно делаете.
Тут из коридора полицейского участка донесся гомон от разговора на повышенных тонах, и вскоре дверь в кабинет открыли. Да с такой силой, что та едва с петель не слетела, с грохотом ударившись о пыльный шкаф для документов.
Бабулька в очках, лет за шестьдесят и поперек себя шире, завидев следователя, тут же упала на колени и запричитала, перегородив собой дверной проем.
— Не гоните, господин полицейский!
— Я вам не господин….
Успел вставить лейтенант, но собеседница его уже не слушала.
— Внука с внучкой у нас украли! Позвонили, говорят домой идут, на ужин. И не пришли, — бабка подняла голову, сняла очки и стала вытирать слезы. — Мы их и по дворам искали, и людей спрашивали. Никто ничего не видел. Только машину черную и большую.
Ворошилов нервно сглотнул. Чуйка мента орала благим матом, сообщая о том, что теперь дело пахнет керосином. Ну а как еще?! Двух заявлений о похищении в один день так просто быть не может.
Тут в коридоре снова раздались крики, причем сразу от нескольких человек. Складывалось впечатление, будто группа людей полумирными методами штурмовала пост дежурного, пытаясь пробиться внутрь… к следователю.
Появление на пороге кабинета мужчины с раскрасневшимся от бега лицом Ворошилов встретил уже догадываясь, что тот скажет.
— Тут это… у меня сын пропал. Он со мной по телефону говорил. И тут к нему машина какая-то подъехала, — сняв шапку, мужчина стёр ею пот со лба и указал рукой в коридор. — Там на входе еще трое таких же, как я. Ты это… скажи мне, командир… что вообще происходит-то?! Кто наших детей крадёт?
Ворошилов сходу оценил взгляд нового просителя. Старая ментовская привычка не подвела, сразу опознав сидельца. И это еще хуже! Бандиты — они народ такой, что привыкли сами свои проблемы решать. А значит, похищение детей — это не их рук дело.
Садясь обратно на стул, Ворошилов уже понимал, что дело пахнет уже не керосином, а полыхающим под его задом напалмом. До самого утра он только и делал, что принимал заявления о пропаже людей. Похищали строго парней и девушек в возрасте от шестнадцати до двадцати четырех лет. К обеду следующего дня на столе уже лежала папка из семнадцати заявлений. И это только по его району!
Первые потерпевшие посчитали, что это дело рук сатанистов, которых подразвелось за десять лет с открытия пути в Тальзеур. Но даже будь сатанистов сотня, организовать похищение аж семнадцати человек им не под силу. Не тот уровень организованности.
Под утро Ворошилову пришел ответ от ближайших тюрем и колоний — у них никто не сбегал, но одного пробудившегося одаренного зэка скоро переправят в Тальзеур.
Разбуженный посреди ночи начальник полицейского участка задействовал свои связи в главном управлении и подключил к делу легендарный Отдел «К». Их спецы за пару часов прошерстили все социальные сети на предмет подозрительной активности в личных переписках потерпевших. Но и там глухо.
Ворошилов хмурился всё больше и больше. Так не бывает! Даже будь к делу причастны одаренные из Тальзеура — с их порой необъяснимыми способностями — такое преступление в мире Земли им не провернуть. Тут маны-то с гулькин нос. Потому одаренных сразу и перевозят на Городе-Поезде в мир Тальзеура. А тут, только в его районе, аж семнадцать человек пропало!
Дождавшись прихода еще четверых представителей следственной группы, Ворошилов передал им ход дела и, устало потянувшись, собрался идти домой. Ночка выдалась тяжелой. В кабинете витают клубы сигаретного дыма, запах кофе и немытых тел. Волки службы сыска взялись за свое дело по полной.
В коридоре Ворошилов встретил всё того же охотника с ожогом на пол-лица.
— Златку найди, лейтенант! — голос охотника казался мертвецки холодным.
Ощутив опасность, лейтенант инстинктивно сделал шаг назад, упершись спиной в дверь.
Голос охотника пугал. Так мог говорить отец, уже отчаявшийся верить в спасение собственного ребенка. Оно и не мудрено. Сложно не понять очевидного, когда в коридоре полицейского участка толпятся родители, обсуждающие похищение своих детей. Время уходит, количество похищенных множится, а у полиции за минувшие двенадцать часов никаких новых улик. И охотник это знает, раз не пошел домой, как рекомендовали, а просидел тут всё это время.
— Пустишь дело на самотек… и Златка погибнет, я сам за тобой приду. И никакой закон тебя от пули не защитит!
— Пули? — такую угрозу Ворошилов уже не мог оставить без внимания. — Ты, старый, совсем страх перед законом растерял?
— Мне терять…
— На суде расскажешь, умник! — Ворошилов огляделся и, поймав взгляд знакомого сержанта, сидящего в дежурке, указал тому на охотника. — Этого в камеру! За угрозу жизни полицейскому при исполнении. Вечером приду и оформлю как полагается.
Уже выходя из полицейского участка, Ворошилов получил смс-ку от коллеги, работающего в другом полицейском участке. Никаких конфиденциальных данных. Всего пара цифр, значение которых поймет получатель.
«13»… еще тринадцать зарегистрированных заявлений о похищении в соседнем районе. А это значит, что размах преступления достиг регионального уровня. Ворошилов уже убрал телефон в карман, как пришло еще одно сообщение, от того же отправителя.
«У Столыпина на одного меньше. Про других пока не знаю, но и там всё совсем не тихо. Из столицы уже вызвали особых спецов из тех, что пробудились, но не перебрались в Тальзеур».
Чего действительно не знал Ворошилов, так это того, что к вечеру первого дня с заявлением о похищениях обратилось меньше трети пострадавших. Начавшееся следствие так и не нашло ответа на главный вопрос.
Зачем кому-то потребовалось похищать аж пятьдесят незнакомых друг с другом человек?
Глава 1. «Чужой» среди чужих
Похищение, темнота, избиение. Затем снова темнота, стакан воды, два куска черного хлеба и спустя четыре часа снова избиение. Наверное, стоило бы начать свой рассказ с того, как именно и зачем нас похитили, но без одной важной детали эта история будет выглядеть неполной и недостоверной. Она как грязная кровь… пронизывает всё происходящее. Как в моем прошлом, так в настоящем и будущем.
Терпимость — это мой грех. Не благо, а именно грех. В течение длительного времени я могу терпеть шум от соседей, грубость, побои, голод, жажду и даже издевательства. Моральные или физические, не важно. Однако в такие моменты мой котел гнева потихоньку закипает.
Эмоции не вырываются наружу, а накапливаются. Если ситуация не меняется, котел заходится паром, гудит от напряжения и наконец взрывается. Причем происходит это тихо… обманчиво тихо. Пальцы сжимаются в кулак, и вот тогда обертка мирного тихони слетает. А прячущееся внутри меня зло — неудержимое, не знающее законов и норм морали, — вырывается наружу.
Сегодня именно такой день. Котел сдерживаемых эмоций переполнился.
Меня и еще почти полсотни более молодых подростков похитили. Это то немногое, что я могу сказать с уверенностью. Их главный, Корза — чтоб ему демоны в адский котел масла не подливали — он забрал у нас имена. И это страшно! Не помнить ни как тебя зовут, ни где учился, ни кто твои близкие, ни даже то, во что был одет во время похищения. Вообще ничего.
Воспоминания всплывают только ассоциативно. Вспомнил о наручниках на руках и точно знаю, что никогда раньше меня в них не заковывали. И так во всём. Алюминиевая кружка, сходить в туалет в углу, не пялиться на ничем не прикрытую грудь соседки. Я не помню, чего именно не помню. И потому для меня — эта клетка и комната, где нас держат — и есть весь мир.