В юрту ввалился в расстроенных чувствах. Отец Вениамин благодушно улыбнулся:

— Поговорили?

— Ну да, — огрызнулся Варламов. — Предлагает себя замуж, иначе не отпустит. Есть у них такой брак, помимо жены заводят одьулун. Венчать, или как это тут называется, будет шаман. Уже завтра, потому что скоро уедет.

Отец Вениамин крякнул

— При живой-то жене? Чудны пути твои, Господи. И для таких язычников мне храм восстанавливать?

Он вылил остаток кумыса в чашку и проглотил залпом.

— А вообще, в этом что-то есть. Может, она и мне одьулун найдет? Только без шаманского венчания, а то владыка с меня шкуру спустит.

Заснуть долго не удавалось. «Что-то с Сацуки совесть тебя не беспокоила», — ядовито заметил прежний голос. Варламов скрипнул зубами и все-таки уснул.

Утром встал хмурый, а вскоре появилась Куннэй с завтраком.

— Поздравляю! — радостно сказала она. — Сегодня, господин, вы не должны работать. Свадьба ближе к вечеру, а пока погуляйте. Сейчас принесу одежду, госпожа всю ночь шила.

Видно, тоже не спалось…

Вскоре она вернулась с грудой меховой одежды и вывалила на пол.

— Это нижние штаны с нагрудником, — она слегка покраснела. — Надеваете на голое тело мехом внутрь. У нас носят всю зиму, мех вбирает пот и очищает тело лучше, чем в бане. Потом вымораживаем и выбиваем. Вот верхние штаны, носят мехом наружу. Меховые чулки, на них надеваете пимы. Рубашка из ровдуги, оленьей замши. Сверху кухлянка, — она расправила куртку, похожую на канадскую парку. — Ну, и шапка… Одевайтесь, а я пошла.

Варламов вздохнул, снял привычную одежду и стал облачаться в обновы. Оказалось неплохо: меховое белье шелковисто льнуло к телу, в чулках сразу согрелись ноги, а то вчера мерзли. Затем он надел рубашку, верхние штаны и кухлянку. Отец Вениамин покачал головой:

— Прямо эскимосом сделался.

Варламов вышел на улицу. Хотя мороз обжигал щеки, было удивительное тепло и уютно. Сияло солнце, над лесом горбились ослепительно-белые горы. Он направился к юрте Рогны.

Девушка оказалась в примыкавшем к жилью загоне. Была в рабочей парке и выпрямилась от лежавшего на снегу оленя, с окровавленным ножом в руке. Похоже, только что забила животное.

— Не боишься своей будущей жены? — весело спросила она. Но выглядела осунувшейся: похоже, и ей нелегко дался вчерашний разговор. — У якутов принято, чтобы женщина разделывала скотину.

— Привыкну, — сказал Варламов. — Спасибо за одежду, очень теплая.

— Кухлянку дал брат, от чукчей привез. Он ею не пользуется, для верховой езды неудобна. Но ты вряд ли будешь много ездить верхом.

Она наклонилась к оленю и взяла с рогожи чашу, полную темной жидкости.

— Вот, выпей.

— Что это? — спросил Варламов, принимая чашу.

— Свежая оленья кровь. Вкусная и полезная.

Варламов вздрогнул, и часть жидкости пролилась на снег, окрасив его красным. Рогна рассмеялась:

— Все правильно! Возлияние духам нижнего мира.

Варламов не хотел обижать Рогну отказом, поднес чашу к губам и стал пить. Кровь оказалась еще теплой, солоноватой и совсем не противной. Он вернул чашу Рогне, та поглядела ему в глаза и выпила остаток до дна.

У Варламова слегка закружилась голова, и возникло ощущение, что совершился какой-то обряд.

— Ну вот, — удовлетворенно сказала Рогна. — А теперь извини, мне надо готовиться к свадьбе. Куннэй расскажет тебе, что делать.

Варламов заглянул в церковь, где возился отец Вениамин, а потом пошел к юрте, где уже ожидала Куннэй. Она сидела на полу, поджав ноги, с озабоченным лицом.

— Вот что, господин, — напряженным голосом сказала она. — За невесту у нас принято платить калым, пусть это и одьулун. Без этого женщину… — она запнулась, подбирая слово, — не уважают. Как будто она вовсе ничего не стоит…

Забавно. Мало того, что Рогна навязала себя, так еще и платить придется. Варламов улыбнулся:

— А ты хорошо говоришь по-русски, Куннэй. Где научилась?

Девочка моргнула, сбитая с толку.

— От госпожи. У нее бабушка была русская, а еще она училась в школе-интернате в Усть-Нере.

Все же непонятна легкость, с которой Куннэй говорит на чужом языке…

— И каков размер калыма?

— Хорошо бы десять лошадей. Сейчас обычно платят деньгами… Ну, хотя бы пять. Меньше нельзя, у нее родители и два брата, а калым идет семье. Если она второй раз выйдет замуж, калым будет гораздо меньше. Конечно, она пойдет за вас и без калыма, но… вы можете заплатить цену пяти лошадей, господин? — в голосе девочки послышалось отчаяние.

Все понятно. Юная Рогна не осмелилась затронуть с ним эту деликатную тему. Куннэй храбро встала на защиту своей госпожи.

— И сколько стоит одна лошадь?

— Если жеребенок, то десять тысяч рублей. Если взрослая лошадь, то около двадцати.

Похоже, юани тут не в ходу. На прикидку, вторая жена даже по максимальным расценкам обходилась ему в цену дешевенького автомобиля в Канаде. Спасибо Гурову, переведенных в Сталинграде денег с лихвой хватит. А Куннэй снова с беспокойством спросила:

— Вы можете заплатить столько, господин?

— Деньги у меня есть, но наличных мало. У вас есть банкомат? Ну, который выдает деньги с карточки.

Куннэй покачала головой.

— Я знаю, что такое банкоматы. Но тут их нет.

— Тогда придется обождать, — с некоторым облегчением сказал Варламов. — Я сообщу в Магадан, чтобы прислали деньги. Но на это понадобится время.

Куннэй радостно заулыбалась.

— Если вы согласны, то это неважно. Заплатите, когда придут деньги. Конечно, это не совсем правильно, но и вы жених… не совсем правильный.

Варламов чуть не рассмеялся.

— Договариваться с семьей Рогны должен я?

Куннэй покачала головой, забавно поплясав косичками.

— Для жениха это неприлично. И родственников у вас тут нет. Давайте уж я.

— Ладно, — сказал Варламов. — Можешь передать Рогне… или кому там, что я заплачу цену десяти лошадей. Когда придут деньги.

Куннэй, похоже, хотела бежать к Рогне со всех ног, но снова чинно уселась.

— Тогда остались мелочи, — облегченно сказала она. — Жених обычно дарит конину для свадебного пира. А лучше жеребенка. Тушеные ребрышки очень вкусные, — Куннэй чуть не облизнулась. — Хотя конечно, можем обойтись нашими оленями… — она выжидающе глянула на Варламова.

В этот раз тот не удержался от смеха.

— Ну, на жеребенка у меня хватит. У тебя есть на примете?

— Конечно! — вскинулась Куннэй. — Пойдем к Бэргэну. Он продаст.

По дороге забежала в юрту Рогны и вернулась с сияющим лицом.

— Пошли!

К этой юрте тоже был пристроен загон для скота, и в нем жевали сено несколько лошадей. Низкорослые и лохматые, они мало походили на ухоженных канадских. Вышел пожилой якут с морщинистым лицом. Хотя Куннэй советовала торговаться, Варламов без торга отдал десять тысяч, и Бэргэн накинул жеребенку веревку на шею. Тот жалобно заржал, словно чуя свою судьбу.

Куннэй дернула Варламова за рукав.

— Жена Бэргэна, Айта, шьет красивые унты. Госпожа подарила вам одежду, это отдарок, торкют. Но у вас ничего белого! А на свадьбу жених и невеста обычно надевают белые одежды. Пойдем, спросим ее.

Варламов позволил затащить себя в юрту, где пожилая якутка показала и в самом деле красивые белые унты, украшенные кусочками разноцветного меха. Оказались впору. Еще Куннэй навязала шарф, а скорее боа из беличьих хвостов. Варламов расстался почти со всеми деньгами, а Куннэй вытащила его на улицу и обежала вокруг, радостно прихлопывая.

— Вот теперь сойдет. Госпоже будет не стыдно.

Неся пимы подмышкой, Варламов отвел жеребенка к юрте Рогны. Тот упирался, и Варламов покачал головой: его, как и жеребенка, затаскивали в брак Рогна и неожиданно деловая Куннэй. У юрты разделывали мясо два молодых якута.

— Братья Рогны, — прошептала Куннэй.

Обменялись рукопожатиями, представились. Один был Дохсун, а другой Сэргэх, но сразу забылось, кто есть кто, настолько круглолицые братья были похожи. К Варламову отнеслись без энтузиазма, однако видимо выбор Рогны не подлежал обсуждению. Они приняли жеребенка, Куннэй скрылась в юрте и тут же высунула голову.