И при чем тут Венера?.. Дверь большая и открыта, однако пришлось продираться будто сквозь вязкую пелену. Это трудно, потому что на каждом шагу подпрыгиваешь. Надо же, она на Луне!

– Не снимай маску, – предостерегла леди Селина. – Внутри можно дышать, но атмосферное давление как на высоких горах Земли, ты упадешь в обморок.

Сумрачный холл, стены как будто из черного мрамора с кровавыми прожилками. В центре пола груда самоцветных камней – зеленых, синих, красных. Леди Селина кивнула в ту сторону:

– Здесь отбывал заключение Рарох… хотя ты ведь не знаешь его. А теперь вынужден ютиться владетель Темного чертога, когда принимает трехмерный облик. Конечно, в четырехмерном мире великолепие его дворца превосходит наше воображение.

Тина оглянулась по сторонам – пусто.

– Нас не увидят? – шепотом спросила она.

– Пока мы под покрывалом Изиды. Она одна из Владык и, хотя больше не вмешивается в земные дела, иногда помогает. Ну, идем.

Тина сделала несколько шагов и приостановилась.

– Будто стон доносится, – сказала она. – И пол дрожит.

– Под нами, в недрах Луны, мучаются миллионы. Мы туда не пойдем, все равно пока не сможем помочь. Пошли… и особо не смотри по сторонам.

Двинулись дальше, в стенах коридора стали открываться темные проемы. Один оказался красновато освещен. Тина опять стала, вглядываясь… Пещера, на ее полу чадно пылает костер, а к стене приковано нагое тело. Видно со спины и в мигающем свете смутно, но как будто мужское. Вокруг суетятся черные угловатые фигуры, одна хватает из костра раскаленный стержень, когтистой лапой растягивает мужчине ягодицы и втыкает стержень между ними. Мужчина отчаянно вопит, с шипением поднимается красноватый пар. Тину тошнит, из-под ног уплывает пол. Она поднимает трясущуюся руку…

– Нет! – леди Селина хватает ее за предплечье. – Не вмешивайся в совершение кармы. Когда-нибудь мы сможем и это, но уже в новом эоне.

Она тащит Тину по коридору, а та плачет.

– Как такое возможно? Я думала, что это сказки, об адских мучениях. Вы близки Предвечному свету, вы можете…

Леди Селина останавливается, на губах горькая улыбка.

– Сюда поднимают тех, кого пытают огнем, в нижних туннелях кислорода для горения уже недостаточно. Увы, мы опоздали, одну твою сестру уже не спасти. Зато теперь у нас есть время, а мне хватает мгновений. Смотри…

Филя

Он оттолкнул табуретку и повис, петля туго перехватила горло. Он задергался: может вылезти, пока не задохнулся, и пускай дальше насилуют? Но накатила такая слабость, что не поднять рук, а по ногам потекла горячая жидкость – неудержимо изливалась моча. В голове все сильнее звенело, а потом веревка наверное оборвалась, и он стал падать сквозь темноту. Падал бесконечно долго, наконец забрезжил серый свет. Пошевелиться долго не удавалось, тело будто сковало льдом. С огромным трудом вытянул одну ногу, потом другую. Руки хватали какие-то холодные сырые комья. Постепенно стало видно лучше…

Он лежал на скате неглубокой воронки, на голой земле. На теле какие-то лохмотья, и вообще с ним что-то не так. Он привстал, застонав от боли в затекшем теле, а потом кое-как сел. Что снаружи, вокруг только низкая загородка? Пополз вверх, цепляясь за пучки бледной немощной травы, и стал виден обширный котлован, разгороженный перегородками на клетушки, в каждой кто-то есть. Все в серой рванине, и лица тоже серые и невыразительные. Совсем непохоже на центр коррекции, где заставляли стирать и тщательно гладить одежду. Вдруг какая-то жуткая морда выглянула навстречу, он оборвался и скатился вниз. Полежал, глядя в низкое серое небо, и понемногу сердце стало биться ровнее.

– Эй, паря, – послышалось со стороны, – тебя как звать?

Он сел на землю и огляделся. Над перегородкой маячила чья-то физиономия, серая и невыразительная. Волос нет, черепушка морщинистая, глаза впалые.

А как его зовут, похоже он позабыл. Но тут же вспомнил имя и, очень ярко, что случилось в центре коррекции. Он содрогнулся:

– Филимон, обычно Филей зовут. – Слова произносились с трудом, будто отвык говорить.

– Филя… простофиля, – насмешливо сказал мужик. – Похоже, совсем пацан. А меня Василий Петрович. Ты за что сюда попал?

– А куда? Что это за место?

– Ты вообще откуда?

– Держали в центре коррекции, – неохотно сказал Филя.

Мужик присвистнул: – А туда за что?

Филя глянул по сторонам, а Василий Петрович осклабился:

– Вы, молодняк, обычно по этому делу, – он сложил из пальцев кружок и потыкал в него. – Угадал? Не бойся, тут тебе ничего не сделают. Всем оставили только фитюльки, чтобы писать.

– Ну, трахнул одну, – угрюмо сказал Филя. – Вроде сама хотела, а потом расплакалась, родителям мол скажу. И чего распсиховалась, через год сама бы во Дворец наслаждений побежала. Ну я и психанул. «Ты же меня сама завела. Дескать, только осторожнее, чтобы я не забеременела. Придушу, падла». И подушку на ее смазливое личико. Хотел только пугнуть, а она трепыхается, и я все сильнее надавливаю. Когда опомнился, она уже мертвая лежит. Ну и посадили за изнасилование и убийство.

– Ну-ну, – присвистнул Василий Петрович. – Дело молодое, погорячился. Но помер-то почему? Лет тебе всего ничего.

– Как помер? – Филя оглянулся. – Я вроде живой. Только… в центре коррекции стали мужики постарше приставать, два раза изнасиловали в очко. Обидно стало, и попробовал повеситься. Но наверное веревка оборвалась, я ее из простыни сделал.

– Не оборвалась, паря, – вздохнул Василий Петрович. – Помер ты по-настоящему. Знаешь, как это место называется? Скривнус, сюда первым делом после смерти попадают. И тело на тебя другое надели … Ничего, здесь жить можно. Со временем немало отсюда возвращается, как бы вторую попытку дают.

Филя ощупал себя, вроде нормальное тело.

– Попы не врут, значит? – угрюмо спросил он. – Один в центре коррекции уж как распинался. Покайтесь в грехах своих, не то будете выброшены во тьму внешнюю. Только какая здесь тьма?

Солнце блеклое, светит тускло. Вдруг оно потускнело еще больше, в сером небе появилось что-то темное и стало закручиваться, образуя как бы воронку. Василий Петрович задрал голову:

– Это что-то новенькое. Обычно отсюда черный корабль забирает – тех, кому еще ниже[1].

Воронка быстро росла: в центре темнота, а вокруг раскручивается будто водоворот. Над перегородками стали подниматься другие головы. Стало видно, что воронка присоединена к серому щупальцу, уходящему в небо. Похоже на смерч (вспомнились школьные фильмы по географии), только с основанием не на земле, а в небе. Жутковатый смерч близился, раскачиваясь, и теперь походил на огромного змея с разинутой пастью.

– Спаси нас, Господи, – забормотал Василий Петрович. – Свят, свят, свят…

Змей хищно наклонился, в глотке сквозила тьма. Миг, и Филю оторвало от земли и понесло в эту темноту. Краем глаза увидел, что то же произошло с Петровичем…

Он в туннеле, вокруг бешено вращаются темные стены, а может это вращается он сам. Тошнит, к горлу подступает блевотина. Вдруг его будто выплевывает куда-то, и он приземляется на каменный пол. Но ударяется легко, и даже будто подскакивает. Пытается отдышаться… и не может. Воздух какой-то тонкий, и сколько ни дыши, все равно подступает удушье – как тогда, когда висел в петле.

С отчаянным усилием удается встать на колени. Он в тускло освещенном туннеле, у стен какие-то ржавые механизмы. Среди них лежат на полу или сидят, прислонясь к стенам, люди. Все тяжело дышат, глаза выпучены и налиты кровью. Где он? Что с ним? Открывает рот, чтобы закричать, но вырывается только жалкий писк. Некие тени склоняются над ним, на руках защелкивается холодный металл, его волокут куда-то…

– Хватит! – голос леди Селины ворвался в сознание Тины, и она пробудилась от кошмара. – То, что сейчас испытывает этот несчастный, я не буду передавать, иначе ты потеряешь сознание. На Земле его страдания были бы не так мучительны и длились не так долго. Для этого и создавался лунный ад, чтобы демоны впивали излучения боли, даже когда земные страдалища опустеют… Ладно, нам надо идти. Возьми меня за руку и ни в коем случае не отпускай, мы пойдем прямым путем.