Посадка, как обычно, на перехватывающей парковке за городом — глайдеров много, все-таки они дешевле в эксплуатации. Все цело, никаких повреждений, подземная буря обошла вечный город стороной. Хельга выпустила ворона:

— Потом позову его через трансид. Хорошо бы переодеться, но для похорон ничего нет, все слишком легкомысленно.

Ввиду экстренности (похороны) разрешили взять ховер, обычно движение позволялось только на мувексах. Опуститься тоже разрешили прямо у ворот кладбища — красивых, с тремя арочными пролетами. Там взяли открытый мувекс, территория большая и легко запутаться.

Изящные статуи, мавзолеи, запах хвои — они будто в парке.

— Сладкая жизнь у богатых, — сказала Хельга, — да и после смерти покоятся среди красоты. Мне не светит, просто сунут в печь. Неужели здесь бывают свободные места?

— Отец выкупил участок на аукционе, помнится за четыреста тысяч. Так городские власти пополняют бюджет. Отсюда как будто виден собор святого Петра.

— Покойники надеются, что апостол по знакомству откроет ворота в рай?.. Ох, извини, я опять за свое.

Остановились, вышли, и к ним сразу бросилось несколько кошек.

— Надо было занять корма у Мунина, — вздохнула Хельга.

За мраморным надгробием стояли люди, слышалось торжественное пение на латинском — наверное запись, хора не было видно.

Метельский обошел памятник: мама! Она осунулась, на щеках следы слез, платье не по размеру.

— Лон! Как хорошо, что ты успел. — Они постояли, обнявшись, а потом мама через плечо Метельского глянула на Хельгу.

— Агата, моя мать. Хельга, моя жена.

— Выражаю свои соболезнования, госпожа Агата, — молвила Хельга.

— Как я понимаю, пробный брак, — сказала мама суховато. — Не забудьте пригласить, если будете продлевать. — Она перевела взгляд себя и поморщилась: — Купила, что попало. Из дома выбежала в одной рубашке.

Метельский глянул на гроб: крышка закрыта и усыпана цветами. Он положил на нее ладонь. Вот и стали уходить те, кто был ему дорог, сначала Татьяна, теперь отец. Хотя в последние годы уже редко общались.

— Прости, мама, что не появился раньше, — сказал он. — Тебе все пришлось делать одной.

— А… — отмахнулась та. — Смерть у Мадоса поставлена на конвейер. Сразу выделили ховер, тело закутали в термосаван, а тут все расходы оплатила канцелярия Мадоса. Это ты извини, я приказала закрыть гроб, тело сильно обезображено. — Она повернулась к Хельге: — У католиков не принято приукрашивать покойников, пусть человек явится к Господу, каков он есть. И приглашать я никого не стала, в Альфавиле сейчас своих похорон хватает.

Приглашенный священник прочитал молитвы по-латыни, все перекрестились (мама искоса смотрела, как это делает Хельга), и мужчины из похоронного бюро внесли гроб в склеп.

— Здесь и для меня места хватит, — сказала мама. — Лон, когда-нибудь похоронишь меня рядом с отцом. Я не стану задерживаться в Риме, да и в Альфавиле делать больше нечего. Полечу в Москву, там хоть подруги.

— Мама, — сказал Метельский, — давай посидим в кафе, помянем отца.

Та покачала головой: — Сделайте это без меня.

Вернулись к воротам, а там уже ждал ховер — опять льгота для родственников захороненного.

— Я прямо в аэропорт, — сказала мама. — Звони иногда. Лон. А то со своими любовными приключениями совсем меня позабыл.

Хельгу бросило в краску, она плотно сжала губы.

— До свидания, мама, — сказал Метельский. — А Хельга очень хорошая.

Ховер поднялся в воздух, и Хельга шумно выдохнула: — Уф! Совсем забыла, что к мужу прилагается свекровь.

— Не злись. Мама бывает резковата, а тут ее совсем из колеи выбило. Землетрясение, смерть отца. До этого у них все шло гладко.

Хельга явно хотела что-то сказать, но промолчала.

Кафе долго не искали, нашлось рядом с кладбищем. Метельский проконсультировался с «Сивиллой» и заказал вино «Фраскати», а Хельга постояла у витрины с мороженым и набрала несколько сортов.

— Хоть немного себя ублажу. Я такого изобилия раньше не видела.

Из еды были макароны или «паста» различных видов, Метельский растерялся от многообразия, а потом выбрал assagiata — согласно «Сивилле», ассорти из разных сортов. Хельга откушала пасты, но основное внимание уделила мороженому.

— М-м, — сказала она. — Фисташковое, земляничное…

— Похоже, тут нет проблем с продуктами, — удивился Метельский. — Сивилла, как в Италии с продовольственным обеспечением?

«Италия входит в южный сельскохозяйственный пояс, Лон. Почти полное самообеспечение. Вот вывоз затруднен, а сейчас и трансальпийские туннели заблокированы».

— Эх, надо было сказать маме, что в Москве плохо с продуктами. Ладно, купит, да еще и подружек подкормит.

— Я вижу, вы не очень тесно общаетесь. Но мне нравится, что она захотела быть похороненной рядом с мужем. Все-таки в католическом браке что-то есть.

— Усердной католичкой ее не назовешь. Но Польша до сих пор очень католическая страна, и мама с удовольствием подыгрывала мужу… Да, хорошо, что напомнила.

Метельский налил в бокалы вина: — Помянем моего отца. В общем-то он был хороший отец, разве что иногда навязчивый.

Молча выпили.

— И вино хорошее, — вздохнула Хельга, — надо будет запомнить марку. Хотя сейчас как-то не до радостей жизни… Да, вспомнила того католического монаха из Иерусалима. Кажется, отец Себастьян. Он вроде собирался в Италию, и еще дал тебе карточку. Она сохранилась?

— Перевел данные Сивилле. Хочешь позвонить?

— Знаешь, почему-то захотелось.

— Я перекидываю номер на твой трансид. Самому говорить как будто не о чем.

Хельга прикрыла глаза, губы несколько раз шевельнулись, а потом застыли. Постепенно лицо сделалось напряженным, а вместо расслабленной позы села прямо. Наконец она судорожно вздохнула и открыла глаза.

— Тебе привет, Лон. Да, отец Себастьян в Риме, точнее где-то в пригороде. Он сказал необычную вещь: мы должны прибыть к нему, еще до истечения этого дня. Он подчеркнул, что это абсолютно необходимо!

— Что за спешка? — Метельский повертел вилку, а потом положил ее. — Хотя… то одно происходит, то другое. Расслабляться нельзя.

Раздался громкий голос, кто-то быстро говорил по-итальянски. Похоже, радио.

«Сивилла, переведи».

«Папа римский выступит со срочным обращением Urbi et orbi, к городу и миру. Через час, на площади святого Петра. Выступление будет транслироваться по всем каналам связи».

— Что, Лон? — спросила Хельга.

— Папа римский, глава католической церкви, выступает со срочным обращением. Наверное, что-то важное. Будет передаваться по радио и холовидению, но раз уж мы в Риме, можем услышать из первых уст. Поехали!

Хельга с сожалением глянула на третью, нетронутую порцию мороженого: — Ладно, а то еще простужусь.

Вышли из кафе, мувекса пришлось ждать дольше обыкновенного. Когда наконец сели, Метельский сказал: — До площади святого Петра, откуда можно увидеть папу.

Мувекс бодро ответил, тоже по-русски:

— Возможно до ближайшей разрешенной стоянки. Тариф увеличен впятеро.

— Быстро они в городской управе, или где там, сориентировались. Ладно, едем.

Ехали недолго, Рим оказался не таким и большим. Когда выбрались из машины и немного прошли, Хельга приостановилась:

— Да уж, грандиозно. Не верится, что всему этому почти тысяча лет.

Колоннады слева и справа. Обелиск в центре площади. Высоченные колонны собора и купол с вознесенным в небо крестом. Народа на площади уже много.

«Папа выступит из ложи благословения в центре фасада собора, — тоном заправского экскурсовода сообщила „Сивилла“ и даже вывела стрелку, указывая на балкон между колоннами. Сейчас заканчивается месса».

Народ всё прибывал, шум голосов казался прибоем.

— Не станем подходить близко, — сказал Метельский. — Вон ставят экраны, увидим и так.

Ближе к обелиску быстро устанавливали два больших экрана. Вот они включились, показывая приближенный, но пока пустой балкон. С него свисал ковер — широкие красные поля, и красный же герб на белом поле посередине.