— Все-таки окрестили. Священник сам был восприемником, так что больше никто не понадобился. Прочитал молитвы и три раза окунул с головой.

Подошел священник, молодой и чернобородый. Сразу предложил Тине исповедоваться перед завтрашним венчанием, это можно было сделать прямо сейчас. Ее бросило в жар: никогда не исповедовалась, да и как рассказывать о том, ужасном? Леди Селина пристально поглядела на нее и, подойдя к священнику, прошептала что-то на ухо. Тот кивнул, а леди Селина так же на ухо шепнула Тине: «Ты исповедуешься мне. Я предстою Извечному свету, и для женщин у меня есть такое право».

— Хорошо, — глухо сказала Тина.

Дома она развесила наряды, потерлась щекой о меховую шубку (никогда не имела такой роскоши), и с тяжелым сердцем пошла к леди Селине. Обычная комната, только удивительно красивые искусственные цветы. Леди Селина указала на стул рядом с собой.

— Садись, Тина. Смысл исповеди — очистить душу, потому что иначе невозможно общение с высшими мирами. Ты должна рассказать обо всем плохом, что делала или только подумала. И это не я прощаю грехи, я лишь свидетельница, что ты хочешь очиститься от них.

Но она не может рассказать об этом, даже леди Селине!

— А если это сделала не я, а со мной сделали?! — она сорвалась на крик, из глаз брызнули слезы.

Леди Селина помолчала. — Спокойнее, Тина. Завтра это станет невозможным, но сегодня вечером я еще могу быть твоей Наставницей. Ты желаешь этого?

И что с того? Хотя… вдруг это поможет? Она грязная, она осквернена, а еще собирается замуж за Никиту.

— Да, — сказала она, будто кидаясь в воду.

— Мы с тобой едины, ты и я! — Голос леди Селины прозвучал очень ясно, и так же ясно было, что звучит только в ее голове. — Больше ничего не говори, мы в свете Предвечном.

Она снова в светоносном океане, среди цветов и радуг. События ее жизни проходят, как на экране. Она видит даже ту сцену. Как смешон полуголый директор, с выпученными глазами и с раззявленным в крике лицом. Как смешны эти похотливые пыхтящие мужики. И ее не осуждают, она купается в волнах любви и сочувствия!.. Но вот и другие эпизоды, о многих она забыла, а тут показаны крупным планом — это те, где уже она вела себя нехорошо. Однако ее лишь будто с юмором укоряют — больше так не делай… И опять проходят то ли миги, то ли часы и дни. Наконец она выныривает, вся в слезах и с сожалением об утраченном рае.

У леди Селины на глазах тоже блестят слезы. Она обнимает Тину и некоторое время они сидят молча. Наконец леди Селина отодвигается.

— Твои грехи разрешены, и ты чиста, Тина. К сожалению, темное в нашей душе иногда пробуждается. Бойся соблазна отомстить, в твоих силах уничтожить обидчиков, но одновременно ты разрушишь и то, что тебе дорого. Обещаешь стараться?

Как же трудно это сказать!

— Я попробую, — глухо говорит она. И добавляет: — А это… всё потому, что вы танцевали в Огненном цветке?

— Да. Это танец на грани смерти, но приносит небывалый восторг. Возможно, этот праздник ждет и тебя. Однако не будем заглядывать в будущее, оно пока не определено. Праздник у тебя уже завтра…

Может и праздник, но очень утомительный. О ней договорились в парикмахерской, и потом она полюбовалась на себя в зеркале: красивая прическа, белое платье, платиновый крестик (леди Селина и о нем не забыла)… Бедная Вероника, у нее всего этого не будет. Служба была длинной, с малопонятным церковным пением: священник надел кольца, подтвердили намерение вступить в брак («имам, отче…), а когда над головами держали венцы, и священник сравнил венцы брачные с венцами мученическими, она чуть не фыркнула — и тут мучения? — но удержалась. Потом, троекратно меняясь, выпили с Никитой чашу вина, усталость немного отступила, и наконец церемония закончилась. Праздничный обед был устроен в столовой поселка, тут постаралась Марфа и официантки. Гостей, конечно, не знала, их называла сидящая рядом леди Селина. Видимо, она же позаботилась о приглашениях, и было приятно: Тину словно принимали в большую семью.

Наконец все разошлись и разъехались, на улице стояли синие сумерки. Вернулись домой. Войдя в коридор, Тина вздрогнула: посередине стояла фигура в черном плаще.

— Поздравляю с законным браком, — скрипуче сказала Эльвира. — Подумалось мне, что не стоит откладывать ваше свадебное путешествие. Еще разнежитесь, а это ни к чему.

Тина возмущенно глянула на леди Селину: им что, отправляться прямо сейчас? Та еле заметно пожала плечами:

— Переодевайся, Тина. Я подыщу комбинезон твоего размера, он непромокаем и хорошо сохраняет тепло. И Никите тоже. Вещи и одежду можете оставить в своей комнате, по времени нашего мира вы будете отсутствовать всего пару недель.

А по времени того? Но похоже, леди Селина тоже не очень рада, а вот с Эльвирой действительно придется помучаться.

— Никита, — сказал муж леди Селины (Тина и забыла о нем), — я соберу тебе рюкзак. Продукты на первое время, соли побольше, спички, мыло.

Поднялись в свою комнату, Тина с тяжелым сердцем сняла свадебное платье и повесила в шкаф. Накинула халатик, а вскоре явилась леди Селина — с таким же комбинезоном, как был на ней утром.

— Ожерелье оставь, — сказала она, — а насчет колечка с бирюзой не знаю.

— Возьму, — хмуро сказала Тина. Только обрадовалась украшениям, и сразу всего лишиться?

— Внизу я оставила сумку с постельным бельем, это пускай Никита тащит.

Она переоделась за ширмой — вроде комбинезон удобный, — со вздохом оглядела комнату и спустились. Никита был уже внизу, в таком же комбинезоне, с рюкзаком и сумкой у ног.

— Мы полетим куда-то? — спросил он.

— Зачем? — скрипуче отозвалась Эльвира (так и продолжала стоять). — Где госпожа Селина, там и точка перехода. Только выйдем во двор.

Вышли: легкий морозец, в темно-синем небе уже появились звезды.

— Ну, — сказала леди Селина, — ни пуха вам, ни пера.

Среди звезд возник жемчужный столп и внезапно будто трепетными крыльями охватил полнеба. Леди Селина подняла руки, по ним заструился голубой свет. — Я, Селайна, приветствую тебя, мир вечного пламени!

И в жемчужном сиянии потонуло все вокруг.

Тошнота, перебои сердца. Она невесома, под ногами нет опоры, постепенно сгущается сумрак. Вдруг голубая молния вспыхивает впереди и доносится тяжкий удар грома. Тина чуть не падает — каблуки ударяются о землю, а тело наливается привычным весом. Становится что-то видно.

Перед нею сумрачная равнина, позади смутно видится холм, небо затянуть тучами. Непохоже на мир пламени. Справа стоит Эльвира — ее плащ очень уместен на фоне мрачного пейзажа, а слева Никита с рюкзаком за плечами. Прямо как туристы, в приюте изредка устраивали походы.

— Скорее к пещере, — сказала Эльвира. — Нам повезло, сейчас как раз вечернее затишье.

Она повернулась и поспешила к холму, где виднелось темное пятно. Тина пошла следом, на щеки стали падать холодные капли дожди. Пятно оказалось входом в пещеру, справа какая-то загородка из камней. Вход прикрывало что-то вроде одеяла, внутри темно, но вот загорелся голубоватый свет. Эльвира выпрямилась от грубо сколоченного стола, на котором светился какой-то кристалл.

— Днем надо выносить наружу, — ворчливо сказала она. — чтобы зарядился энергией.

Кроме стола, в пещере несколько табуреток, а на полу какие-то неопрятные кучи. Сердце сжалось: и здесь они будут жить?

— Бросай вещи, — сказала Эльвира Никите, — возьми эти фляги, я покажу, где родник. Скорее.

Они вышли, снаружи донесся раскат грома. Тина огляделась: у стены сложен очаг из камней, на грубой полке кое-какая посуда. Еще рукомойник (в приюте висел такой в огороде) и таз.

Она села на табурет — сердце почему-то бьется неровно, а по телу будто пробегают иголки. Вернулась Эльвира с Никитой. Тина моргнула: силуэт Эльвиры темен, но по контуру словно очерчен красным. Фигура Никиты тоже обведена, только лиловым.

— Вы будто светитесь. — хрипловато сказала она.