Начиная с этого времени, Анжелику все время звали в безнадежных случаях, иногда раньше, чем священника, из-за чего духовные лица хмурили брови.

Как могла она отказать, когда к ней прибежала серая от тревоги антильская кормилица Перрина и Анжелика узнала, что маленькая Эрмелина, ею чудом исцеленная, увязла в сугробе мягкого снега, когда убежала из дома.

Надо сказать, что ангелы-хранители сделали все, что могли. С этим нельзя не согласиться, ибо именно их умению сделать стрелу из самого гнилого дерева, когда им нужно выполнить свою миссию, можно приписать то, что прохожий, мертвецки пьяный, свалился именно в этот сугроб и, несмотря на туман, который затмевал его зрение, увидел маленький белый башмачок, торчащий из неподвижного сугроба свежевыпавшего снега. В результате он протрезвел и кинулся на помощь ребенку. Она еще дышала. Ее привели в чувство. Но, несмотря на принятые меры, ребенок заболел. Было ясно, что на этот раз ангелы-хранители не могли помочь. Только мадам де Пейрак могла еще спасти хрупкую девочку. Только она могла отогнать страшную тень, бродившую рядом с этой веселой, смеющейся птичкой, маленькой девочкой, так любившей сласти. Негритянка стонала, умоляла, ломая руки.

Анжелика последовала за ней в большой дом де Меркувилей.

Она сидела возле кроватки, держа ее маленькую ручку в своей руке, напротив нее негритянка бормотала какие-то непонятные африканские заклинания, и в двух шагах на своем насесте молчаливый попугай, переступая с лапки на лапку, таращил глаза, растерянные, как у отца у постели своей жены-роженицы. Анжелика боролась несколько дней.

Она вновь нашла свое место, которое было ей предназначено. Это началось еще в детстве, когда крестьяне со своего убогого ложа умоляли, чтобы прислали ее, маленькую фею из замка.

Она любила находиться там, любила чувствовать, как благодать, исходящая от нее, приносила помощь, разглаживала лица, искаженные страданием, ее радовало облегчение, которое она читала в глазах ребенка или взрослого.

К маленькой девочке вернулась ее улыбка, ее любовь к сладкому. Она значительно меньше любила рыбий жир, чем сладкие ментоловые пастилки, но одно помогало перенести другое.

Полька была связана с женщиной Орлеанского острова, которая занималась магией. Эта колдунья научила ее читать книгу Большого и Малого Альберта. Она также была целительницей. Однажды, в феврале, в послеполуденное время Полька призвала Анжелику в Нижний город.

— Она придет, — сообщила она Анжелике, — и она хочет тебя видеть. Она очень редко решается выехать «на континент». Значит, ей действительно любопытно встретиться с тобой.

— Она останется у тебя ночевать?

— Нет. Она никогда не остается на ночь.

— Почему?

— Она боится.

Колдунья выехала по отмеченной вехами дороге по заливу Святого Лаврентия. Она была видна издали в вихре снежной пыли, дыхание коней окружало ее экипаж нимбом морозного тумана. Чем ближе она приближалась, тем явственнее слышался ее крик «Й-йе и-и» и хлопание ее кнута, подгонявшего бегущих галопом коней.

В этот день все было синим и белым, как будто вычеканенным холодом. Каждый звук многократно повторялся эхом.

Толпа на площади, переходившая из одной лавки в другую, незаметно приблизилась к берегу.

Когда сани появились среди вмерзших в лед барж и кораблей, люди отодвинулись и две лошади, запряженные цугом, вскочили на берег. Они проехали очень быстро, стуча копытами, до гостиницы «Корабль Франции», на пороге которой стояли Анжелика и Полька.

В последний раз хлопнул, как ружейный салют, длинный кнут. Несколько мужчин и молодых людей кинулись к коням, которые храпели с выпученными глазами, все в испарине. Их успокоили, набросили на них попоны.

Высокая женщина, стоявшая на передке саней, бросила вожжи парню и соскочила на землю.

Она пошла к гостинице крупным мужским шагом, по-прежнему с кнутом в руке, и стала снимать с себя меховые одежды.

— Поди сюда, — сказала Полька. — Мы сядем в уголке галереи, так что ты сможешь видеть твой остров, а на другой стороне площадь, где будет проезжать конная стража.

Три женщины прошли через большой зал между столами выпивающих и играющих в карты людей, которые замолчали, но никто из них не поднял взгляда на колдунью.

В уединенном углу, где они устроились, женщина окончила снимать с себя меха.

Она сняла шапку и пригладила короткие и совсем седые волосы своими тонкими, длинными пальцами.

Анжелика ожидала увидеть колдунью горбатую, грубую, грязную и беззубую, подобную Мелузине из лесов ее детства.

Женщина, которую она видела перед собой, была, конечно, пожилой, но прямой, высокой, с прекрасными зубами. На ее пергаментной коже было совсем мало морщин. У нее были необыкновенные голубые глаза — очень светлые и смеющиеся, и она была одета очень удобно и красиво. Ее вторая юбка из коричневого шерстяного драпа, обшитая черным шнуром, была приподнята над местными сапожками, полукавалерийскими, полуиндейскимн, подбитыми мехом, украшенными индейскими узорами. Они были сшиты из тонкой кожи. Она напомнила Анжелике мистрис Вильяме, старую даму из Новой Англии, убитую стрелой абенака на глазах Анжелики, которая позволила себе роскошь кружевных головных уборов.

Роскошью колдуньи с Орлеанского острова были ее одежда, ее сапоги, ее кнут. Прическа меньше ее заботила, но этот ореол белых всклокоченных волос ей очень шел. Она представилась без предисловий.

— Я — Гильомета де Монсарра-Беар, владетельница поместья де Ла Живопдери на Орлеанском острове.

Она опиралась обеими локтями на стол, и Полька поторопилась поставить перед ней рюмку и графинчик водки.

— Ну, и что происходит в этом городе обманщиков? — спросила Гильомета. Она вынула из-за пояса трубку и стала набивать ее табаком.

Она рассматривала Анжелику, которая сидела напротив нее. В ее глазах был огонек благосклонности и интереса. После нескольких затяжек она молча положила на, стол открытую ладонь и жестом подбородка показала Анжелике, чтобы она дала ей свою правую руку. Она хотела прочесть судьбу Анжелики по линиям ее руки. Анжелика подала руку.

Гильомета наклонилась, но на лице ее выразилось недовольство. Она отложила свою трубку, вынула из кармана очки и надела их, чтобы рассмотреть поближе предложенную руку.

— Но это совсем не то! — воскликнула она. — Это не удастся!

— Что именно?

— То, чего ты желаешь.

— Но что ты знаешь о том, чего я желаю? — вскричала Анжелика. Знала ли это она сама?

— Во всяком случае, это не удастся, — повторила колдунья с разочарованным видом.

— Какая разница, раз ты не знаешь, о чем идет речь.

Анжелика спрашивала себя, не было ли это тем, чего она тайно желала — возможностью вернуться во Францию, вновь увидеть Версаль, и сердце ее сжалось.

В глубине души она понимала, что хотела сказать Гильомета. Это ее и разочаровывало и успокаивало одновременно, как будто колдунья своими длинными, аристократическими пальцами коснулась в ней такого, в чем она сама себе не признавалась.

«То, что мне нужно, удастся», — думала она, чтобы защититься от чувства разочарования. «Ну, может быть, не удастся то, что другие воображают, чего я ожидаю». Лучше было не знать… или наоборот… лучше знать, чтобы не убаюкивать себя иллюзиями.

Рука Польки обняла плечи своей подруги по «Двору Чудес».

— Почему ты предсказываешь ей плохое, Гильомета? — упрекнула она колдунью.

— Это — не плохое предсказание, — возразила Гильомета де Монсарра. Но она, видимо, недоумевала.

— И все же ты будешь торжествовать! — сказала она внезапно.

— Да, — согласилась Анжелика, — я буду торжествовать…

Гильомета была, казалось, изумлена и даже неприятно поражена тем, что она увидела в этой открытой перед ней руке, как будто Анжелика, которую она никогда не видела, сознательно ее обманывала.

— А! Ты требовательна к своим друзьям, — вздохнула она, — ты любишь властвовать.