— Бок! Девочка, семь лет, поражение мозга, — и вот они уже бегут к раскручивающей лопасти машине. Вертолёт буквально подпрыгивает, устремляясь в небо, надо успеть, просто очень надо.

      — Не волнуйся, — кладет свою руку на предплечье напряженной Марины Виктор. — Все будет хорошо, обещаю.

      — Тебе легко говорить, — улыбнулась женщина. — Но я тебе верю.

      Четверть часа — и стремительная посадка. Оставив Марину разворачивать технику, Виктор устремился к коллегам, пытавшимся стабилизировать девочку, что у них получалось не слишком хорошо. Мгновенно включившийся в работу Виктор заметил характерные признаки и, подхватив ребенка на руки, побежал к вертолету. Как обычно на таких вызовах, дорога была каждая минута, ибо вертолет зовут не всегда.

      — Марина, инсульт! Герхард, взлет! — слова, которыми женщина охарактеризовала ситуацию, Виктор слышал нечасто, но по интонационной окраске догадался, что Марина сильно беспокоится. — Работаем!

      Уносился в небо вертолет, работали в его чреве врачи, спасая детскую жизнь, вставали на уши нейрохирургия и реанимация одной из старейших университетских клиник западной Германии.

***

      В субботу у немецких врачей был выходной, они, конечно, тоже могли работать, но за очень специальные деньги, ибо выходные в Германии священны. Но в эти выходные Виктор заехал за Мариной, ровно в полдень, а женщина не могла решить, что надеть — платье или джинсы. Очень худенькая с детства, в джинсах она иногда производила впечатление голодного скелетика, хотя ела немного — пережиток детства, ну и юности, конечно. Виктор поднялся за ней, шокировав женщину, которой никто и никогда не дарил цветов. Марина смотрела на скромный букет цветов так, как в том сне, наверное, смотрел бы на торт Гарри Поттер, по ее лицу побежали слезы, которые женщина просто не успела удержать, слезы, смывшие час трудов, все бежали и бежали по лицу, а все понявший Виктор как-то очень мягко обнял Марину.

      — Давай остатки краски смоем и поедем, — спокойно проговорил он, и вот тут державшая себя в ежовых рукавицах с самого детства женщина почему-то разрыдалась. Она сама не могла понять, что произошло: то ли это случилось из-за мягких, никогда ранее не испытанных объятий, то ли из-за теплого тона мужчины, но она теперь пыталась успокоиться и не думать о том, что он сейчас уйдет от такой плаксы. — Ох, солнышко, — произнес Виктор с теми же интонациями, с которыми говорил с маленькими пациентами. — Ничего, моя хорошая, мы успокоимся, умоемся и поедем, да?

      — Да… Прости… — прошептала Марина мужчине, объятия которого покидать совсем не хотелось, но она сделала над собой усилие.

      — Не за что просить прощения, — Виктор неожиданно погладил женщину по волосам, заставив ее замереть. — Просто очень плохо, когда совсем одна.

      — Я сейчас, — пискнула женщина, скрываясь в очень маленькой ванной комнате.

      Марина сама не ожидала от себя такого проявления эмоций, такого всплеска, прорвавшего все барьеры, поэтому умывалась сейчас, давясь слезами, стараясь подавить рыдания, а ведь ей просто хотелось ласки и тепла, просто Марина этого не понимала. Выросшая среди сирот женщина видела семейное тепло лишь в том сне про Гермиону Грейнджер… Как она могла только подумать стереть память родителям! Сирота понимала ценность родителей, а вот та Грейнджер — нет… Приведя себя в порядок, Марина вышла к терпеливо ожидавшему ее Виктору, чтобы отправиться с ним в неизвестность. Сейчас она была готова отправиться и на край света, главное, чтобы с ним. «Да ты влюбилась, мать!» — пораженно подумала Марина. — «Прекрати немедленно, ты ему не нужна!»

      Они ехали что-то около полутора часов, семья Бок жила почти на швейцарской границе, среди живописного Чернолесья, так назывался заповедник. Встающие на горизонте Альпы, добрый лес и едва видимый дымок швейцарской атомной электростанции — все это дарило ощущение чего-то необыкновенного. Но самым необыкновенным оказалась семья Виктора. Его пожилая мама, встретившая Марину, как родную, как будто они были близкими и долгое время не виделись. Женщину обнимали, представляли домочадцам, жутко засмущали, но… Ей было так тепло, как никогда в жизни. Марина едва сдерживала слезы, когда старая бабушка Виктора увела ее в дальнюю комнату.

      — Ты поплачь, внученька, я же вижу, как тебе тяжело, — сказала бабушка необыкновенного мужчины. — Что у вас будет с Виктором и будет ли что, я не знаю, не ведаю, но вот ты больше одна не будешь. Добро пожаловать домой, — и тут Марина разрыдалась.

      Она рассказывала старушке о своем детстве, о юности, о том, какой необыкновенный человек Виктор, о том, как тепло становится от ее рук, а восьмидесятилетняя, много повидавшая женщина лишь прижимала Марину к себе и гладила по голове. Проплакавшись и умывшись, женщина поклонилась бабушке Марье, как отныне ее следовало называть. И только после этого Марину вернули обратно. Сначала она встретила встревоженный взгляд Виктора, а потом к ней обратилась и его мама:

      — Дочка, салат подай, пожалуйста…

Часть 4

      Конечно же, они начали встречаться. После такого, после того как Марину приняли в семью, назвали дочерью, подарили то, чего она была лишена долгие годы, она не могла оттолкнуть необыкновенного Виктора, к которому тянулось что-то в душе женщины. Однажды женщина, не выдержав, спросила у как-то хитро улыбавшегося мужчины:

      — Скажи, ты нарочно меня тогда пригласил? — ей было с ним тепло, поэтому она не обвиняла, а просто интересовалась.

      — Ты мне понравилась, — просто ответил он. — Я поговорил с мамой и бабушкой, а они сказали: «приводи, даже если ничего не будет, приводи».

      — Но почему? — удивилась Марина, не понимая, что ими двигало. — Ведь я совсем чужая!

      — Понимаешь, малышка, — ему нравилось называть женщину малышкой, а ей очень — когда он ее так называл. — Когда совсем один — это очень плохо.

      — Кажется, я в тебя влюбилась, — тихо призналась Марина. — Кажется даже, с первого взгляда.

      — Я не с первого, но, кажется, тоже, — ответил ей улыбающийся Виктор и очень нежно поцеловал, так нежно, что не сиди она сейчас — наверное упала бы, просто ослабели ноги.

      — Ну наконец-то, — они и не заметили своего улыбающегося пилота, изображавшего аплодисменты. — Я выиграл пятьдесят марок.

      — Вы что, пари заключали? — поразился Виктор. — И кто в деле?

      — Да вся клиника, — рассмеялся пилот. — Но я был самым точным! Ровно два месяца вы прыгали друг около друга, пока наконец не поняли то, что было сразу же видно всем.

      — А ну-ка иди сюда, — ласково произнесла Марина, подхватывая какую-то железяку.

      — Бок! — зазвучал голос в рации, так как вертолет еще не перешел на цифровую связь. — Мальчик пятнадцать лет, коллеги говорят «что-то странное» и умоляют прислать вас.

      — Бок принял, — ответил улыбающийся Виктор. — Повезло тебе, Герхард, полетели.

      Вертолет раскрутил ротор и прыгнул в голубое небо, чтобы спасать и помогать. Город внизу был очень красив, но красивее всех на свете для Виктора была Марина. В кармане покоилась коробочка с кольцом, мужчина хотел сделать все правильно, поэтому на вечер был заказан столик в их любимом ресторане, официанты предупреждены, ну а сейчас обоих ждала работа.

      В точке прилета дул порывистый ветер, с которым легко справился Герхард, посадив машину на лыжи. От стоявшей неподалеку машины бежал коллега, размахивая листком бумаги. Когда тот подбежал поближе, стало ясно, что это распечатка ритма с кардиомонитора. Коллега без слов сунул ленту в руки доктору Боку и принял позу напряженного ожидания. Марина сразу же занялась коллегой, расспрашивая.

      — Говорят, что речь теряет, сам не дышит, сатурация падает и теряет речь, а на кардиограмме вот эта непонятность, — объяснял коллега.

      — Если теряет речь, да при такой сатурации, это может быть гипоксическое поражение мозга, — заметила Марина, заглядывая в кардиограмму.