А в снах Гермиона стирала память родителям, отчего проснувшаяся Марина рыдала в подушку всю ночь. Это было страшно, очень страшно для нее, для сироты, у которой на свете нет никого и ничего. Девушка вгрызалась в науку, зубрила кости и мышцы, завидуя той Грейнджер из сна, у которой была абсолютная память. Сидела в анатомичке, быстро научившись не пугаться мертвых. Она училась… А сны все снились.

      Вот в снах закончилась битва, и та Грейнджер еще раз предала зеленоглазика. Потому что юноша по фамилии Поттер, у которого в жизни не было ничего, смотрел так, что Марина просто не понимала, как Гермиона могла этого не видеть. «Корова слепая», — подумала девушка после очередного сна. А там было и замужество, и первенец, проблему которого учившаяся на третьем курсе Марина увидела сразу же, она пыталась докричаться до той Гермионы сквозь сон: «Дура! К врачу его, срочно!», но все было тщетно. Девушка была обречена слышать «у меня нет времени», брошенное парню, у которого на всем белом свете была только больная дочь. Смертельно больная, это-то Марина понимала. Парню, бесчисленное количество раз спасавшему эту дуру. И которому она так отплатила…

      Пролетел пятый курс, практика в педиатрии, а там и… Марина работала фельдшером в скорой, потому что стипендия маленькая, а кушать хочется каждый день. Она слышала и злые слова, переживала попытки и облить кипятком, и обругать, и даже побить… Девушка шла к своей цели, а ночью приходили сны. Накануне экзаменов ей приснилась смерть сына этой Грейнджер и обидные, полные ненависти слова, от которых Марина проплакала всю ночь, а вот на следующую, после того как она каким-то чудом отлично сдала экзамен, перед ее глазами застыли два портрета в черном: Гарри и его умершая дочь. Это было невозможно выдержать, девушка рыдала так, что переполошила соседок по общежитию, что едва смогли ее успокоить. После этого смерть самой Грейнджер совсем не тронула Марину, а вот слова совсем юной умершей девочки вынудили опять плакать. Сама будучи одной на всем белом свете, Марина остро сочувствовала этому мужчине, Гарри. Но на этом сны резко прекратились, будто бы и не было их никогда.

      Марина закончила университет и продолжила работать на родной подстанции. Обладавшая железной волей и жестким характером женщина пользовалась уважением коллег. А потом случилось чудо, иначе и не назовешь…

      — Ребенок, шесть лет, на улице, — «скорая», воя, сорвалась с места. Это было совсем рядом, поэтому совсем скоро женщина уже взяла на руки открывшего глаза мальчика.

      — Вер зинд зи?[3] — спросил мальчик, но женщина не поняла, на пальцах объясняя, что она врач и поможет. — Ротэ Кройц! Папи… [4]

      — Здравствуйте, — рядом появился мужчина, говоривший со странным акцентом.

      — Здравствуйте, — улыбнулась Марина. — Я доктор Евстигнеева, у вашего малыша эпилепсия, его ни в коем случае нельзя оставлять одного.

      — Папи, Ротэ Кройц, папи,[5] — прошептал комфортно чувствовавший себя на руках женщины мальчишка.

      Мужчина оказался сотрудником консульства ФРГ, предложившим Марине отправиться в далекую западную страну как медицинскому кадру с высшим образованием. Он сам оформил все бумаги, и уже через месяц самолет уносил женщину в неизвестность. Позади остались как-то очень быстро оформлявшиеся документы, и вот уже Марину, не роптавшую по поводу низковатой, по здешним меркам, зарплаты, представили высокому мужчине, смотревшему на нее с улыбкой.

      — Доктор Бок, — представился он и спросил: — Ну что, сработаемся? — мужчина, что-то будивший в душе сироты, что-то глубинное, заговорил с ней по-русски.

      — Конечно, сработаемся, — кивнула доктор Евстигнеева.

Ассистентарцт — врач не имеющий права самостоятельной практики Как-то так они это и произносят, да. Кто вы? (нем) Красный Крест! Папа… (нем) — Немецкий Красный Крест — одна из экстренных служб ФРГ Папа, Красный Крест, папа… (нем)

Часть 3

      Виктор припарковал свой Фольксваген на служебной парковке клиники, когда увидел медленно идущую Марину. Женщина была задумчивой, шла не быстро, но что-то было в ней, что притягивало молодого врача, что-то необыкновенное. Доктор Бок, конечно же, читал личное дело коллеги — сирота, прогрызшая себе путь в медицинский, а там работавшая в экстренной медицине, вызывала уважение доктора.

      Женщина была совершенно одна на всем свете, ни мужа, ни семьи, как тот мальчишка из его сна. Умудрилась спасти жизнь сыну консула, так здесь и оказалась. Благодарный немец попался, что было совсем необычным. Работалось с ней легко, жесткая женщина со своим мнением не лезла, училась быстро, но настоять на своем могла. С немецким у нее было не очень, зато очень хорошо с русским матом, который начал понимать даже диспетчер, особенно после обещания устроить ему Сталинград.

      — Марина! — крикнул Виктор, задумавшаяся женщина сначала нахмурилась, а потом улыбнулась ему, и было в этой улыбке что-то, снова тронувшее какие-то струны в глубине души доктора. — Пойдем вместе? — спросил он, улыбнувшись. Настроение вдруг стало каким-то радостно-солнечным, под стать весенней погоде.

      — Пойдем, — согласилась женщина, всю ночь думавшая о жизни той Гермионы, что давно ей уже не снилась. Что-то ее задевало во всем, что происходило с девушкой, а потом и женщиной, что-то было ненормально, по мнению Марины. Но вот она увидела Виктора, и все мысли убежали из ее головы, мужчина был сегодня каким-то необыкновенным. Впрочем, пора было переодеваться к смене.

      Что Марину очень удивляло — это шестичасовые смены экстренных медиков. Каждый день, но ведь всего шесть часов, а не сутки! Вот это очень радовало и огорчало женщину. Радовало — отсутствие необходимости не спать ночами, а огорчало… Возвращаться в пустую квартиру, в которой был только телевизор, койка, кухня, и никого живого. С годами тоска только росла. Понимание того, что у нее нет ни мамы, ни папы, никого на всем белом свете, иногда било наотмашь, как воспитатели в далеком детстве, но Марина жила дальше. Женщина многого достигла, и ей было куда расти.

      Впрочем, сейчас впереди была смена, диспетчер Рик, ее уже откровенно побаивавшийся, их вертолет, номер сорок семь шестнадцать, и шесть часов ощущения собственной нужности. Шедший рядом с ней Виктор, русский немец, видимо, решил поставить женщину в еще более неудобное положение, сначала разговаривая на ничего не значившие темы, а потом поинтересовавшись:

      — Марина, а что ты делаешь в субботу?

      — Дома сижу и грустно смотрю в телевизор, — от неожиданности Марина ответила чистую правду.

      — Я хотел пригласить тебя к нам, — улыбнулся ей этот невозможный доктор, от слов которого на душе почему-то становилось чуточку теплее.

      — Я… а мотив? — сразу же с подозрением сощурилась женщина.

      — Шашлыков поедим, с семьей познакомлю, — произнес Виктор, а потом неожиданно добавил: — Это очень плохо, когда совсем одна, — Марина хотела отказаться, но…

      — Я приду, — улыбнулась она ему, отчего получила ответную улыбку.

      — Значит, договорились, — он достал блокнот, что-то там записав. — В полдень я за тобой заеду, хорошо?

      — Хорошо, — кивнула она. — А что с собой принести?

      — Ты главное, сама не потеряйся, — хмыкнул он. — Не надо ничего приносить, а то мама обидится, она там на полк наготовит, не меньше. Ну, чего ты?

      — Ничего, это я так, — смахнула Марина непрошенную слезу. — Так, я направо, ты налево и встречаемся в ординаторской?

      — Давай, — кивнул отправившийся переодеваться Виктор.

      Переодеваясь в специальный костюм, у немцев бывший намного более удобным, чем в привычной ей скорой, Марина не могла понять, что на нее нашло — почему она согласилась? Неужели действительно так устала, что хотела почувствовать тепло семьи, пусть даже чужой? Но долго размышлять ей не дали.