— Мальчишка! Что ты натворил? Я тебя сейчас! — закричала женщина.

— Стоп, — произнес мальчик, а потом поднял руку, показывая кольцо. — Знаете, что это такое? — и, наблюдая, как стремительно побледнела женщина, кивнул сам себе. — Знаете. Ко мне еще вопросы есть?

— Где… Где Вернон? — очень тихо поинтересовалась очень бледная женщина, отзывающаяся на имя «Петунья».

— В коридоре хомяка видели? — увидел подтверждающий кивок. — Вот это он и есть.

Женщина зарыдала. Она точно знала, что означает кольцо на руке Гарри — интересно, откуда? Впрочем, этим вопросом можно было озадачиться и попозже.

— Кушать будете? — поинтересовался мальчик и налил женщине тарелку своего варева.

— Ты изменился, — заметила женщина.

— Так умер я, чего б не измениться, — спокойно прокомментировал Гарри. — Вы кушайте, нам осознанный вред причинять запрещено.

— Я знаю, — кивнула Петунья. — Сестра… Твоя мама рассказывала.

— Так вот откуда вы знаете, — понял мальчик. — Ладно, пойду я уроки сделаю. Здесь, кстати, экстернат водится? А то дети — они разные, столько хомячков Британия не выдержит.

— Водится, — кивнула шокированная женщина. — Завтра сиди дома, я выясню.

— Договорились, — кивнул Гарри, отправляясь в «свой» чулан.

***

Вернувшись домой, девочка обнаружила там папу. Папа с интересом смотрел на нее. Почему-то захотелось прикрыть и так пострадавшее место, чего девочка делать, разумеется, не стала, а посмотрела папе в глаза тем взглядом, которым она обычно смотрела на начальство. Папа хмыкнул и отвел взгляд.

— Со школой я решил, — произнес мужчина.

— Они все поняли и больше не будут? — ехидно поинтересовалась Гермиона.

— Как-то так, да, — вздохнул папа.

— Лучше всего мне сдать курс экстерном, — сообщила девочка. — А то возможны… ммм… последствия.

— Мама мне про секатор уже рассказала, — улыбнулся мужчина. — А духу хватит?

— Духу-то хватит, — Гермиона вздохнула. — Куда потом трупы девать, вот в чем вопрос. Все-таки хирургия — немного не мое.

— Убедила, — кивнул папа, подойдя и погладив девочку по волосам. — Завтра буду договариваться об экстернате.

— Ура, — спокойно сказала Гермиона. — Еще бы среднюю сдать… А то скучно.

— А что тебе не скучно? — поинтересовалась мама.

— Говорят, котов кастрировать интересно, — заметила девочка. — Но сейчас я даже препараты сортировать соглашусь.

— А разберешься в препаратах? — удивленно спросил папа, перемигиваясь с мамой.

— А ты проверь, — хмыкнула Гермиона, вспоминая педфак[8].

— А поехали, — предложил отец, и мама тут же начала собираться. — И на препараты посмотришь, а то как-то ты слишком свободно о них рассуждаешь.

— Угу, — девочка рванула к себе — переодеваться. Анатомичка предполагала другую одежду, насколько она помнила.

Оказавшись в папиной машине, Гермиона откинулась на кресло и привычно прикрыла глаза. Этот рефлекс на суточных дежурствах вырабатывался практически мгновенно: пока едем, можно поспать. Только вот Вити не хватало. «Встретимся, наверное», — утешила себя девочка, задремывая. Ее поведение не осталось незамеченным, вызывая удивление: ведь, по мнению родителей, она все это знала только теоретически — по атласу. А медицину заочно не учат, и врач-педиатр это, безусловно, знала.

Стоило автомобилю остановиться, как Гермиона открыла глаза, переходя в состояние бодрствования привычно и почти мгновенно, все-таки тело было детским и сопротивлялось. Войдя в анатомичку, Гермиона на мгновение предалась ностальгии: запах формалина, халат, передник, перчатки… Мистер Грейнджер подошел к другу и коллеге.

— Проэкзаменуешь дочь? — поинтересовался он со смешком.

— По первому курсу? — ответил вопросом коллега, и доктор Грейнджер вопросительно посмотрел на свою маленькую принцессу.

— Чего это по первому курсу? — удивилась она. — Я что, больная какая? По всему курсу, конечно.

— Да? — удивился коллега папы. — Ну ладно…

Следующие пару часов Гермиона отвечала на вопросы, называя кости, мышцы, препараты внутренних органов. Практически не задумываясь, на полном автомате, что было вполне заметно. В результате папин коллега замер и, обращаясь к мистеру Грейнджеру, тихо сказал:

— Я бы ей «А+» поставил. Великолепное знание анатомии, лучше многих студентов. И ориентируется так, как будто год с трупами работала.

— Хм, спасибо, — ответил несколько шокированный папа девочки.

Обратно ехали в молчании. Взрослым надо было подумать, а девочка спала, опять мгновенно отключившись. Эмма Грейнджер думала о том, что многое о дочери, оказывается, не знала, а Марк думал о том, что школой сейчас будет заниматься полиция, поэтому доченька вполне может подготовиться к экзаменам и дома. О том, что произошло только что, он думать не хотел, потому что это было за рамками его понимания.

— Все-таки, доченька, — мистер Грейнджер заговорил с девочкой за ужином, — что с тобой произошло? Слишком ты уверенно держишься, очень для тебя нехарактерно.

— Судя по тому, что я поняла, — решила сказать часть правды девочка, — у меня на эмоциональном стрессе произошла неприятность. В результате я вспомнила прошлую жизнь.

— Вот оно что, — улыбнулась Эмма. — Что же, при всей фантастичности версии, она все объясняет. И была ты врачом?

— Да, мама, — кивнула Гермиона, процитировав: — «…Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. В какой бы дом я ни вошла, я войду туда для пользы больного, будучи далека от всякого намеренного, неправедного и пагубного…»[9]

В этот момент что-то ярко вспыхнуло, и погас свет. Мистер Грейнджер сказал нехорошее слово, уйдя к пробкам. Через пару минут свет зажегся снова, дав возможность девочке рассмотреть перстень у себя на пальце. Родители с удивлением смотрели на неучтенное кольцо. Гермиона тяжело вздохнула.

— У меня две новости: хорошая для меня и плохая для всех остальных. С какой начинать?

Слушая через дверь чулана, как самоходная сирена по имени «тетя Петунья» инструктирует сына ни в коем случае не задевать его, Гарри, мальчик ухмыльнулся. Напугал он «тетушку» сильно, что было, несомненно, хорошо. Мысли бродили по кругу, Гарри не задумывался о том, что произошло, а вот о Вере — да… «Веру надо найти, — подумал он. — Учитывая, что сказала тетка Смерть, мы точно встретимся». Тут он пожалел, что не читал слезливую фентезятину, которую писала его коллега и любимая женщина. Он просто не мог серьезно воспринимать написанное, а без этого — зачем читать?

Решив почитать, чему тут учат детей, Гарри открыл учебник, внимательно вчитываясь в написанное. Через минуту он посерьезнел, так как это был учебник истории, отличавшейся от того, что он помнил, и значительно. Хмыкнув, мальчик быстро читал написанное, сопоставляя историю двух, получается, миров. Когда-то научившись скорочтению, он не раз радовался этой своей способности, а на память Витя… Гарри не жаловался никогда. «Надо привыкать к тому, что я Гарри», — принялся настраивать себя мальчик.

— Гарри, будешь кушать? — раздался голос «тетушки». Он был неожиданно мягок и спокоен.

— Да, тетя, — Гарри вышел из чулана, отправляясь мыть руки. По дороге бросив взгляд на Дадли, отметил некоторые специфические признаки.

Возвращаясь, опять посмотрел на Дадли, глядевшего на него со страхом и неверием. Гарри повернулся к последнему Дурслю мужского пола, хмыкнул, убеждаясь в том, что не ошибся, обошел неподвижного от страха ребенка, приложил ладонь к проекции почек и стукнул по ней кулаком. Дадли вскрикнул, Гарри кивнул.

— Отвезите его в больницу, — посоветовал спокойный зеленоглазый мальчик. — У него нефрит, какой именно — я без анализов не скажу, но уважаемые коллеги определят это точнее. Больше я пока сделать не могу.

— Х-хорошо, Гарри, — расширив глаза и заикаясь, произнесла тетя, пододвигая тарелку юному целителю.

Из больницы тетя вернулась в гордом одиночестве, но нашла в себе силы поблагодарить нелюбимого племянника, поставившего, как оказалось, абсолютно правильный диагноз. Дадли оставили в больнице, где ему предстояло лежать тоже в гордом одиночестве, ибо, по мнению врачей, мальчик был достаточно взрослым. Не желая откладывать дела в долгий ящик, Петунья постаралась организовать сдачу экзаменов племянником как можно скорее.