- Дочь, если я говорю «лечить», - строго произнес Марк. – Это значит «лечить». Ни один нормальный человек по доброй воле не убьет ребенка, тем более своего! – мужчина действительно верил в то, что говорил, и это заставило девочку широко раскрыть глаза.

- Да что с вами произошло такое! – воскликнула женщина, перед глазами которой встали фотографии виденного в ранней молодости: Освенцим. Дахау. Бухенвальд.

- Все потом, - отмел разговоры Марк, выглядывая в окно и двинувшись затем к двери.

В дом вошли мужчины, одетые в красивую и одинаковую одежду, по мнению детей, четверо сразу же занялись странными «аврорами», а еще двое медленно, явно, чтобы не пугать, показывая пустые руки, подошли к дивану, на котором лежали дети. Рив почувствовал сильную слабость, с трудом оставаясь в сознании, а один из мужчин только вздохнул.

- Дети, - спокойно произнес он. – Сейчас мы возьмем вас на руки, чтобы отнести в наш транспорт. Пожалуйста, не пугайтесь, вам никто не причинит вреда, клянусь!

- Хорошо… - услышав клятву, Ольга расслабилась. – А можно… - рискнула попросить она.

- Ваши родители поедут с вами, - твердо произнес тот же мужчина. – Парень, твои родители…

- Судя по моей памяти, - не очень понятно произнес Рив, с трудом выплывая из полузабытья. – Родители на кладбище, а опекуны только рады будут. Да и кому нужен агр…

- Вот как… - мужчины переглянулись, а в следующее мгновение мальчик почувствовал что его несут. Не за ворот, а как-то очень бережно держа на руках. Это было уже слишком для курсанта, опять потерявшего сознание.

На улице стоял броневик спецназа полиции, а не санитарный автомобиль, который подсознательно ожидала увидеть Эмма, но вопрос задавать женщина не решилась – не дай бог переполошить и так почти никому не верящих детей. Внутри, правда, обнаружились лежанки, приборы и вообще – вполне так себе мобильная палата интенсивной терапии, куда дети и были уложены.

Эмма вместе с, по-видимому, коллегой, очень осторожно раздела детей. Если у Мионы страшно выглядели только остатки ног и какие-то странные опоясывающие гематомы на теле, то пацан… зеленоглазый мальчуган выглядел так, как будто его не кормили и били смертным боем. Становились понятны многие слова мальчика, впрочем, этим вопросом та же прокуратура могла заняться и попозже, сейчас перед докторами стаяли совсем другие задачи. Взвывший сиреной броневик рванулся в одному ему известном направлении. Мистер Грейнджер в это время писал все, что удалось выяснить, включая свои выводы.

***

Госпиталь сил специального назначения располагался в подземном бункере, куда и нырнул броневик. Поначалу планировалось везти пострадавших детей в военный госпиталь, но потом, узнав о характере повреждений, все переиграли. Специалисты были в наличии, правда, нужен был еще и педиатр и, по-видимому, детский психиатр, поиском которых занялись соответствующие люди, а пока детей положили в одну широкую кровать, потому что на этом настояла Эмма. Женщина чувствовала, что этих двоих разлучать нельзя, слишком уж странно они себя вели.

- Мальчик, пока не представился, на вид, лет десяти, но, судя по всему, одиннадцать-двенадцать, так? – спросил пожилой профессор у Эммы.

- Да, у них первый класс с одиннадцати, - припомнила женщина.

- Считаем, одиннадцать… Сотрясение и ушиб мозга, геморрагический инсульт, - сделал вывод врач, просматривая результаты обследования детей. – Как ходил и говорил – непонятно, но как-то мог… Да… Девочка, Гермиона Грейнджер, двенадцать лет… - он тяжело вздохнул. – Травматическая ампутация, высоковато, кстати, видимо, травматический шок, высокая судорожная готовность, ну и сердце, куда без него… Тоже непонятно, как держалась…

- У них еще и в голове непонятно, что творится, - прокомментировала женщина. – Как с ума сошли.

- Сильно сомневаюсь, - покачал головой профессор. – Не знал бы, что это ваша дочь, предположил бы потерявших все и всех детей войны. Попробуйте осторожно узнать, что произошло, психиатра они к себе не допустят, поверьте опыту.

Опыту мужчины Эмма верила, но вот принять тот факт, что за два месяца доченька изменилась именно так, врачу-педиатру было сложно. Тем не менее, глазам и ушам своим миссис Грейнджер верила, поэтому, пока Марк ушел докладывать, женщина занялась очнувшимися детьми, начав с ласкового поглаживания обоих. И дочка, и ее мальчик явно рефлекторно тянулись за лаской, как в пустыне иссушенный жаждой тянется за глотком воды.

- Что же с вами случилось, дети? – тихо спросила Эмма, продолжая гладить расслабившихся под ее рукой тела. По версии Рив и Ольга уже пробежались, решив сильно не врать, но и полной правды не говорить – быть выкинутыми обоим уже не хотелось.

- Нас почти убили, мама, - ответила девочка. – Мы были не здесь, и прожили совсем другую жизнь… Там у нас… мы там… нас там… - она заплакала, отчего ее тотчас же обнял Рив, как будто от чего-то защищая.

- Так случается, когда рождается ребенок с активным геном агрессии, - заговорил мальчик. – Тогда родители от него отказываются, и… - мальчик начал рассказывать о Школе, о том, чему учат и какова их роль, а Эмма чувствовала, что «волосы дыбом» - это не метафора. И, главное, рассказ на бред не походил, он был очень логичен и до ужаса страшен. До паники, до истерики… Женщина и представить себе не могла, что с детьми можно… так.

Палата, разумеется, прослушивалась, потому офицеры, среди которых был и мистер Грейнджер, в абсолютном молчании слушали откровения пацана. Перед этим господа офицеры выслушали тихую истерику девочки, осознав, чего боятся эти двое… И вот теперь мужчины слушали, почему двое детей боятся быть выброшенными. Почему они думают, что это в принципе возможно.

- Это абсолютно точно не бред, - сделал вывод психиатр. – Но вот что это такое, я затрудняюсь сказать.

- Если реинкарнация… То, получается, это уже не Миона? – поинтересовался мистер Грейнджер.

- И ты сможешь отказаться от поверившего тебе ребенка? – криво усмехнувшись поинтересовался майор Гопкинс.

- Я же не это спросил, - поняв, что был понят неправильно, ответил офицер. – Я о том, что реакции, образ мыслей другой, а дочерью она мне останется, это и не обсуждается. И пацана я возьму, как же иначе?

- Ну вот и оформляй, - господин майор протянул бланк Грейнджеру. – Вопрос в том, что если это реинкарнация, то будущее у нас, господа, так себе. И с этим надо работать.

С Ривом и Ольгой было непросто. Будь у мальчика достаточно сил, то голову себе и сердце напарнице он бы поправил, вот только сил не было, тело оказалось очень уж истощенным, потому, выбрав все доступные ресурсы, просто отключалось. Девочке было еще сложнее – из-за боли, некрасиво себя ведущего сердца, и общей неопределенности, из-за чего Ольга не знала, чего ожидать, и это порождало реакцию страха, что тоже не делало хорошо ее сердцу. Поверить в то, что не предадут было чрезвычайно тяжело, но сейчас от них двоих ничего не зависело…

- А если предадут? – тихо спросила девочка. – Вдруг это все игра?

- Во-первых, ты же сама проверяла на правдивость, - спокойно ответил мальчик. – Во-вторых, сейчас мы ничего не можем пока… Что будет – то будет, конвертор, так конвертор…

- Очень жить хочется, - с тоской в голосе произнесла Ольга. – И чтобы ты был…

- Я буду всегда, - улыбнулся ей Рив. – До самого последнего мгновения.

Слушать эти детские, но такие страшные разговоры, было очень тяжело, даже для многое повидавших специалистов. По-видимому, суть была в том, что эти разговоры вели дети. Не ветераны, не военные, не просто взрослые люди – дети. Именно этот факт делал сам разговор очень страшным.