Уже и китайцы нас учат.

— Желания не хватает, — хмуро пробормотал я. — Наши якобы бизнесмены предпочитают гнать сырую нефть за границу. А кто к трубе не сумел пристроиться, торгует лесом-кругляком и металлоломом. Будут они капиталы в современное производство вкладывать!

Не очень патриотично, но наболело.

Ли Шэнь поцокал языком:

— Жаль. Значит, надо заинтересовать их в этом. Наш великий Дэн Сяопин…

И пошёл рассказывать про свободные экономические зоны, привлечение иностранного капитала и стимулирование собственных промышленников.

Я слушал без энтузиазма.

— У нас наверху шушера с крысиными мозгами и одной мыслью, как бы урвать побольше. Где им до вашего Дэн Сяопина.

Ли Шэнь вздрогнул и даже пугливо оглянулся. Я и забыл, что у них там не особая демократия.

— У нас говорить можно всё, — горько сказал я. — Вот только сделать ничего не дадут. Нашим властям на Россию давно наплевать.

Ли Шэнь совсем смешался, так что пришлось налить по третьей.

— Вы всё ещё социализм строите? — спросил я, прожевав мясо.

Ли Шэнь вежливо улыбнулся:

— Это далёкая перспектива. Сначала нужно догнать Запад. Я очень надеюсь на сотрудничество наших стран. У вас, например, мы купили технологию, которая позволит повысить надёжность электронных схем. А в Сибири могли бы совместно разрабатывать месторождения полезных ископаемых.

«Пусти козла в огород, — подумал я. — Мигом всю Сибирь оттяпаете. Вон сколько вас, и народ до чёрта трудолюбивый. А у нас…».

Но про козла говорить не стал, ещё обидится. Поговорили о китайском пути строительства социализма, и Ли Шэнь откланялся. Вполне мирно, в отличие от Павла. Связывать и допрашивать меня, похоже, не собирался.

И всё-таки на следующий день я рассказал о визите Марату. Тот слушал, полузакрыв глаза:

— Китайцы прямой угрозы не представляют. Скорее всего, тебя навестили, чтобы сформировать хорошие личные отношения — «дух дружбы», есть у них такое понятие. Возможно, со временем попытаются перетянуть на работу в свою фирму. Ты всё-таки поосторожнее, но больше из-за Климы — тот боится, что его секреты выдашь. Ты для него какой-то непонятный, не то, что Роман. Философ, одним словом. Ну что, продолжим занятия?

Словно не услышал, что я видел этого китайца на семинаре Сибил. К чему бы это? Не хочет вмешиваться или подождёт, пока меня снова начнут убивать?.. Хотя скорее всего, он прав и мне нечего опасаться Ли Шэня. Такой же бедный вчерашний студент, как и я…

Снова стрельба, разминка, снаряды… Во время передышки Марат вернулся к любимой теме, про себя я мстительно называл её «философией рукоприкладства».

— Ты заметил, что я не учу тебя боевым искусствам? Они слишком скованы правилами и утратили ориентацию на реальный бой. А даже обычная уличная драка — это бой без правил, когда используются самые коварные уловки. Так что правило здесь — никаких правил! Чем больше «подлянок» ты применишь, тем лучше. В одной неглупой книжке даётся совет вообразить себя крысой, которую загнали в угол, чтобы убить. Ну и поступай, как загнанная в угол крыса. Например, тебя свалили на землю?.. Если нет ножа, вцепись в яйца нападающего и хорошенько крутани, чтобы завыл от боли. Мигом утратит к тебе интерес.

После этого теоретического вступления Марат стал описывать этапы боя. Первый — оценка врага и ситуации. Второй — завязка…

— Тут важно хоть чем-то вооружиться. Классик марксизма Фридрих Энгельс правильно писал: человек отличается от обезьяны тем, что умеет не только применять орудия, но и создавать их…

Марат с ухмылкой глянул на меня, проверяя, какой эффект произвела его философская эрудиция. Я изобразил на лице восхищение, авось мордовать станет меньше.

— Оружием может быть что угодно, — продолжал довольный Марат. — Вот мы тренировались с разбитой бутылкой, но кроме неё сойдёт осколок оконного стекла, кусок кирпича, ржавый гвоздь, лопата — короче, всё что угодно. Сумеешь пустить с их помощью кровь, и многие от тебя сразу отстанут. Почаще думай, каким из окружающих предметов ты сможешь воспользоваться в качестве оружия. Ходи по институту и представляй…

Вскоре удобный случай представился. Насупившись, Клима не разрешил уехать на праздники. Мол, и так скоро срок моего контракта закончится. Вспомнив совет Марата, я живо представил, как хватаю со стола ножницы и втыкаю раскрытыми лезвиями в шею Климы, прямо над узлом галстука. Не забыть потренироваться в быстром открывании…

Подействовало успокаивающе, а на физиономии Климы появилась неуверенность, и он слегка отодвинулся.

Весь май я промаялся. Северная природа просыпалась от зимнего сна: бежали ручьи, зеленели первые листья, ночь стала прозрачной и короткой. А я подолгу не мог заснуть, ворочался и думал о Кире.

Однажды наводил порядок в кладовке, и за ружьём для подводной охоты наткнулся на резиновые сапоги. Попробовал надеть, оказались лишь чуть велики, так что решил прогуляться по лесу. На месте бывшей лыжни оказалась едва заметная тропка, по её извивам я поднялся на холм. Как и зимой, шумели сосны, но теперь в лицо бил свежий тёплый ветер. Из-за сопки, через которую зимой пытался перевалить, блестела полоса морского залива. Налево она расширялась в тусклое серебряное пространство.

Белое море. Гиперборея, откуда ушли на юг арийские племена, оставив по берегам загадочные каменные спирали.

Я долго сидел на камне в компании сопок и бескрайнего неба, потягивая пиво. Когда пиво кончилось, ещё немного посидел и пошёл вниз. Скрылся за деревьями серебряный простор моря, отступило ввысь небо.

Ненадолго мы приближаемся к любви, ненадолго приближаемся к небу. А потом всегда спускаемся вниз.

Китайцы задержались в институте, и меня ещё несколько раз навещал Ли Шэнь. Приносил блюда китайской кухни и подолгу сидел, рассказывая о разных уголках своей родины.

Описывал Куньлунь: жёлтые горные хребты с серпантинами гравийных дорог, ирреально мерцающие снега и ледники на самых высоких вершинах, массивные стены буддистского монастыря в пустынном ущелье… Но тут почему-то осёкся, в глазах промелькнул испуг. Сразу перешёл к рассказу о южных островах — с рощами пальм и голубым простором Тихого океана за ослепительно-белыми пляжами.

И мне хотелось туда: к синим волнам, пальмам и сияющему голубому небу. Полежать бы на белом песке рядом с Кирой… Но по окну стекал дождь, а над лесом уныло тянулись серые облака.

Роман снова безвылазно торчал в лаборатории, но меня туда не пускал. Мавр сделал своё дело, мавр может уйти.

Ну и пусть, мне остался месяц…

Финал наступил неожиданно. Всё в нашем мире заканчивается неожиданно — и иначе, чем мы предполагали.

Я сидел в своей квартире, уныло глядя на зеленеющие склоны сопок. Занятия окончились, ребята уехали сдавать экзамены в Петрозаводский университет. Когда вернутся, моя миссия будет закончена. Я рассчитаюсь, упакую чемодан и наконец-то поеду к Кире…

Моя жизнь радикально изменилась за одну минуту.

Прозвучали странные аккорды, словно вдали торжественно и вместе с тем печально запели охотничьи рога (слышал в какой-то симфонии). В окне стало темнеть, сопки таяли в сумраке, напоследок вспыхивая изумрудно-зелёными склонами. Небо почернело, в нём зажглась фиолетовая дуга.

Солнечное затмение?

Что-то произошло с глазами, я никак не мог сфокусировать взгляд. А когда, наконец, смог видеть, то пейзаж за окном полностью изменился.

Собственно, окна больше не было. Да и стены тоже.

Половину комнаты словно обрезало, и передо мной открылся хмурый простор моря. Небо из дневного превратилось в вечернее — с тяжёлыми облаками над багровой полосой зари. Серых пятиэтажек института не стало — вдаль протянулся тёмный берег, где на скалах таинственно тлели красноватые отсветы. Я ощутил порыв свежего ветра и запах водорослей…

Багровая полоса быстро гасла, и вдруг на её месте вспыхнул изумрудно-зелёный луч. Наполовину охватил горизонт, словно фантастическая диадема, и… застыл.