— Не врут, значит, — молодой охотник вздохнул, потом еще более заинтересованно уточнил: — А напарника моего взяли, не знаешь?
— Не знаю, — я про себя мысленно улыбнулась. Уж насколько я прямое существо, но это чудо прямее…
— Врешь, — раскусило меня «прямое существо». — Врать плохо.
— Кто б говорил… — не удержалась я от ехидства. — А сжигать живых людей хорошо?
— Он потом возродился бы, — судя по голосу, охотник обиделся. На меня? Убиться плеером…
— Уверен? Ты хоть одного возрожденного видел?
— Конечно! Мы все — возрожденные. Избранные. Наш круг вечен, мы восстаем из пепла, чтобы вычищать мир от крылатой скверны, и снова обращаемся в пепел, чтобы восстать… — забубнил он явно зазубренные с детства слова.
— То есть ты помнишь, что было миллион лет назад? — с притворным уважением поинтересовалась я.
— Ты что, псих?! А, ну да… Псих и есть, — горемычно вздохнул парень. — Слушай, а меня так и будут тут держать или отпустят потом?
— Съедят! — разозлилась я. — Скормят драконам — и все, тю-тю твое возрождение. Или вы не только из пепла, но и из фекалий возрождаетесь?
— Из чего?! — охотник на какое-то время задумался, потом возмущенно уточнил: — Из говна драконьего?! Шутишь? — но, сообразив, что могу и не шутить, напрягся: — Так это взаправду? О драконах?! А я думал…
Мы с Мотей затихли. Мало ли, сейчас что-то важное расскажет?
— А какие они?
И голос как у ребенка, который просит сказку рассказать…
Не знаю почему, но меня вдруг такое зло разобрало!
«Какие они?»
— Большие, добрые и сильные. И сжигать гнезда с птенцами охотников не будут, в отличие от вас, уродов! — рыкнула, встала и пошла Мотю обратно на его место загонять.
Убиться плеером! Сначала деревни палят даже не с драконами, а с детьми, из которых эти драконы могут гипотетически получиться, если выполнить кучу условий, а потом спрашивают… Возрожденцы хреновы!
— Эй, псих! Какие гнезда? Я мужика сжечь хотел, а не гнезда…
— А твой мужик целую деревню выжег вместе со своими друзьями!
— Врешь!.. Про драконов старшие переговаривались, это да. Вроде и драконы, и пророчество. Запутано все. А про то, чтобы жечь деревни, разговоров не было!
— А ее без разговоров сожгли! — я уже едва сдерживалась, чтобы продолжать перешептываться, а не ругаться громко. — Не было никаких разговоров! Вжух — и уголечки… и нет ни домов, ни людей!..
— Врешь, — как-то устало-безжизненно прошептал парень. — Вы служите крылатой скверне и подвергаете меня искушению.
— Искушению? Вот завтра попрошу тебя отвезти на место искушения, полюбуешься! Или у мужика того спроси. Хотя этому трусу даже признать свою вину смелости не хватило — только про приказы бубнит. Я не я, пришел приказ, пошел и выполнил… Сволочь!
— Так у нас и правда так… пришел приказ — иди и выполняй. Семья только решает, кто именно пойдет и все.
— То есть прикажи тебе идти палить мирную деревню — пошел бы?!
Ненавижу! Паразиты… Фанатики безмозглые!
— Прикажут из окна десятого этажа прыгать — прыгнешь?!
Все, меня понесло так, что уже не затормозить. Бесит это скудоумие… Не виноватый я, приказали мне, знак свыше был. Своих мозгов природа не выделила, поскупилась. Анализировать, размышлять, делать выводы — это не для нас. Вот «Жги!» — это мы запросто!
— Так, может, надо, чтобы прыгнул кто… Ради хохмы приказывать не будут. А раз для дела надо, значит, прыгну, — и в голосе такая убежденность, что у меня даже злость прошла.
— То есть даже выяснять не будешь: зачем, почему, для чего… вдруг ошибка вышла?
— Нам всего не говорят, чтобы разболтать лишнее не могли.
И все это спокойно, будто и правда считает, что так правильно. И-ить, как так можно?! Просто выполнять приказы и даже не задумываться?!
— А как вам приказы отдают? — это я напоследок решила хоть какую-то ценную информацию получить.
— В каждой семье переговорный камень есть, — просветили меня. — Вот по нему и приходят приказы. Текстом на листе бумаги.
«Факс», — перевела я мысленно в реалии своего старого мира.
— Эй, пацан! Давай заканчивай в свой артефакт играть, скоро отбой! — поторопил меня один из охранников. Они вроде как краем глаза за мной присматривали, а вот прислушивались к нашим переговорам или нет — непонятно.
— А что у тебя за артефакт, психованный? — с любопытством поинтересовался охотник.
— Сам ты «психованный», — огрызнулась я. И про Мотю решила ничего не рассказывать.
У меня внезапно тоже паранойя проснулась — мой мотоцикл всего через стенку от заключенного фанатика. Убиться плеером, какое соседство!
Нет, завтра добьюсь, чтобы Мухобой кого-то переселил, или Мотю, или этого… недобитка…
— Меня Рин зовут, — провокационно-дружелюбно сообщила я.
— Ладислав, — тут же по инерции представился парень.
— Слава, значит, — привычно сократила я его имя.
— Чегой-то? — удивился он. — Лад.
— Не, лад из тебя пока так себе, — усмехнулась я. — Ладно, спокойной ночи.
Добежав до блока, я быстро ополоснулась и упала в кровать. Опять вся личная жизнь мимо… Даже забрезжила нездоровая мысль дождаться, но… только голова коснулась подушки — я уснула.
* * *
Утро началось не совсем обычно. Нет, будильник прогрохотал традиционно громко. В ванной комнате я тоже оказалась самой первой. Просто следом за мной выполз не Тимка, как было раньше, и не Фредо, как в последние дни, а Ниммей.
— Ящерица…
Обернувшись с намерением обрызгать или просто прикоснуться к его лицу холодными руками, я передумала и… Да, он все же вздрогнул, когда мои ледяные пальцы коснулись его плеч, но потом, пробурчав о хлипких раковинах, подсадил меня к себе на бедра, обхватил за талию… Я заглянула в его зеленые глаза с красными всполохами возбуждения… и поняла, что сегодня мне придется пропустить тренировку.
Раз мой личный тренер перестал быть личным… и вообще… иногда — можно!
Долго целоваться в ванной мы не стали, оказавшись на кровати Нима буквально спустя долей пять-семь. Ногами я по-прежнему обхватывала его бедра, словно удерживала… тихо постанывая и поерзывая на спине от предвкушения.
— Ящерица…
Склонившись надо мной на вытянутых руках, Ним целовал меня так жадно, будто безумно соскучился. В губы, в шею, между ключицами… каждый сосок нежно лизнул языком… потом спустился ниже…
Выгибаясь от нетерпения, я вывернулась и оказалась сверху. Ниммей усмехнулся, но возражать не стал. Так что теперь я целовала и его щеки, покрытые россыпью веснушек, и его губы с рыжим пушком над верхней. Любовалась прядями красно-рыжих волос на белой простыне…
И терлась об него грудью, жмурясь, как кошка.
Внутри все просто зудело от возбуждения, но я продолжала дразнить, целовать, лизать, покусывать. Сжалившись, начала поглаживать. Мне нравилось, как член Нима реагирует на мою ласку, тянется за моей рукой, упирается в ладонь головкой…
Не выдержав, Ниммей рыкнул, как хищник, и, вновь нависнув надо мной, вошел… быстро и сразу полностью. Впившись ногтями ему в спину, я тоже зарычала… или застонала:
— Еще… еще! Быстрее, глубже… еще глубже…
Внутри все горело, пылало, каждая мышца тела то сжималась, то расслаблялась. Я словно пыталась сама проникнуть в Нима или поглотить его. Соединиться с ним в единое целое.
Мои пальцы то гладили, то раздирали его спину. Плотно скрестив ноги у него на бедрах, я надавливала, заставляя погружаться в меня глубже… еще глубже… и двигаться быстрее… еще быстрее. Чтобы разгорающееся внутри меня пламя становилось все сильнее, обжигая, опаляя… И, наконец, вспыхнуло ослепляюще ярко… опустошая и одновременно наполняя новой силой.
— Ринка… любимая.
Залезть под руку Ниму, словно накрыться им, укутаться в его надежную силу, вдохнуть его запах… расслабиться…
— Я тоже тебя люблю!
Долей через пятнадцать, захватив с собой ночную рубашку, я поцеловала задремавшего Нима и выползла в коридор.