Толуман подошел к скамье, где сидели Элиза и Ассоль, убрал клинок и подал им руки. Ассоль схватилась за левую, а Элиза взяла правую, но обе держались чуть поодаль, и Толуман не чувствовал тепла их рук.
Вход в Темный туннель и здесь был треугольным, и вдвое выше человеческого роста. Толуман не стал оборачиваться, но Ассоль боязливо оглянулась. На этот раз шли долго, в молчании. Справа от Толумана шла его жена, а слева дочь, но словно холодная прозрачная стена отделяла обеих.
Наконец впереди забрезжил свет, белый и печальный. Неожиданно вышли на террасу. Стало видно, что это лунный свет льется на каменные плиты, а за смутно видимыми деревьями темнеет бездна. Толуман оглянулся: сзади не треугольный проход, но арка и колонны дворца. Мраморные львы сторожат широкую лестницу.
Ассоль захлопала в ладоши: — Я была тут! Мы в Саду!
— Да, — холодновато сказала Элиза. — Это одна из Ее резиденций и, естественно, называется «Вечность». А вот и Она сама.
Женщина появилась у оскаленной пасти одного изо львов. Прекрасно и холодно, как мрамор, было ее лицо.
— Вот и всё, Толуман. — Голос снова звучал прекрасной мелодией, но почему-то холодная дрожь прошла по телу. — Ты справился. Попрощайся и пойдем.
— Ты куда, пап? — удивленно спросила Ассоль.
— Его служение будет под стенами Исейона. Взявший клинок кармы не может вернуться в мир людей.
— Постой! — гневно сказала Элиза. — Ты отнимаешь у меня мужа? Не смей, я люблю его. Ты одна из Владык и можешь отменить закон, по крайней мере для него.
Она гордо выпрямилась, и в серых глазах зажегся таинственный мерцающий свет, какой Толуман видел прежде лишь раз. Хозяйка Сада отступила назад и как будто была ошеломлена.
— Ты говоришь, как имеющая Власть. Кто ты, Элиза?
В следующий миг Элиза оказалась у ее ног и обняла колени.
— Я только жена своего мужа, и прошу его обратно. Пожалуйста! Я знаю, что ты можешь.
Хозяйка Сада помолчала, и было видно, как свет неуверенно колеблется вокруг ее лица.
— Хорошо, — наконец молвила она. — Пусть даже я буду стерта из мироздания. Уж извините за театральность. Возможно, это в последний раз.
Она подняла руку, и будто лунное сияние пролилось с нее на землю.
— Я отменяю Закон кармы для прошлой жизни этого мужчины. Пусть он не получит воздаяния — ни награды, ни кары.
Тихо прозвенело в воздухе, и каменные плиты словно качнулись под ногами. Хозяйка еще постояла с воздетой рукой, а потом удивленно оглянулась.
— Надо же! Я только что отменила Закон, и не умерла навечно. Теперь ты, Толуман, начинаешь жизнь с чистого листа. Отдай клинок.
Толуман протянул, и тот исчез в складках одеяния женщины.
— Ты никогда больше не коснешься его. И никто из живущих на Земле. Я получила великий урок и даже не знаю, что вам сказать — прощайте или до свидания.
— До свидания, — неожиданно сказала Ассоль.
Женщина покачала головой и улыбнулась, будто зарница мелькнула вокруг. А потом исчезла.
Ассоль бросилась к Толуману и обняла так крепко, что перехватило дыхание. А следом и Элиза нежно коснулась поцелуем его щеки.
— Как прекрасно, Толуман, я восхищаюсь тобой! Я словно вернулась в чудесный сон, на берег той солнечной реки. А еще… — но она покосилась на Ассоль и с озорной улыбкой прижала палец к губам.
Так вот чего он желал! Наверное, мать воспитывала его слишком сурово. Мечтая о Великой северной и строя ее, он в действительности хотел любви и принятия, чтобы однажды отец или кто другой ласково коснулся его волос. Ему это было дано — и даром, а он едва не потерял. Но не потерял…
Они сидели на плитах, прислоняясь к постаменту одного изо львов. Ассоль передернула плечами:
— Было мерзко в этом Темном чертоге. Я испугалась, особенно той женщины-ведьмы.
Элиза беспечно улыбнулась: — Они испугались тебя куда больше… Но кажется, за нами приехали.
Лунный свет потускнел и разгорелся снова. От воздушного вихря закачались бесцветные розы. Залитый белым сиянием, на каменных плитах стоял глайдер.
— Точка перехода прямо здесь, — сказала Элиза. — Похоже, это мой в общем-то любимый брат.
Матвей вышел и покрутил головой:
— Надо же, никогда не был здесь в этом потоке времени. Бесподобно!.. У подружки Кэти, Сильвии, похоже закончилась черная полоса. Даже обрела новые способности. Она ясно увидела, где вы будете, ну а Кэти сразу отправила меня за вами. Летим домой.
— Возможно, ты хочешь отдохнуть у родителей, — повернулся к Элизе Толуман. — Уже потом полетите в Москву.
— Нет, — сказала Элиза, крепко беря его под руку. — У тебя осталось не так много трудов, Толуман. Ты закончишь их, и потом мы будем больше жить для себя. А сейчас мы летим домой.
— Да, — сказал Толуман. — Пусть так и будет.
* * *
Кэти
На следующий год произошла сбойка западного и восточного участков Берингова туннеля.
Еще через год все было завершено…
Они стояли на платформе в Усть-Нере. Вместо вокзала пока был временный павильон, но железнодорожники сработали четко. Одновременно, плавно сбросив скорость с трехсот километров в час, подкатили поезда: с востока — из Эдмонтона, и с запада — из Москвы. Кэти улыбнулась: Толуман немало похлопотал, чтобы обеспечить такую синхронность. Так же одновременно поезда и уйдут — один на запад, а другой на восток. Сам Толуман ушел вместе с Матвеем, ставить глайдеры на грузовые платформы. «Ямаху-игл» Элизы транспортировали в Москву, а хитроумный аппарат Матвея — в Эдмонтон. Потом заранее нагруженные платформы будут прицеплять к поездам во время кратких остановок, но сегодня спешки не было. Пассажиры были в основном туристы, немало заплатившие за билеты на первый сквозной рейс по Великой северной магистрали. Они высыпали на платформу с приветственными криками в адрес Кэти и Элизы, хотя охрана не подпустила их слишком близко. Ассоль покровительственно держала Бориса за руку, а Элиза покачивала детскую коляску.
— Какой милый! — сказала Кэти, заглядывая в коляску. — Сколько ему?
— Уже годик, — ответила довольная Элиза. — Вот надумали, а то что Ассоль растет одна?
В последние два года виделись редко, так что немного поболтали.
— Продала коттедж в Усть-Нере, — сказала Кэти. — В основном планирую жить в Эдмонтоне, туда смещается деловая жизнь Канады. Борис будет там ходить в школу. А вы в Москву?
— Да. — Элиза оглянулась на дочь и понизила голос. — Балериной Ассоль уже вряд ли станет, но вокруг храма Огненного цветка создается что-то небывалое. Ассоль там очень ждут. И для Толумана удобно, в Москве западная штаб-квартира консорциума… А вот и они.
Появились Матвей с Толуманом, и несколько журналистов поспешили заснять всех четверых на фоне вагонов с надписью «Москва — Эдмонтон». Как публичная фигура, Кэти отменила запрет на свои изображения.
— Привет, Толуман, — сказала она. — Тебя не было на Первом конгрессе в Эдмонтоне. На Московском будешь?
— Да, — кивнул Толуман. — В России пока не особая демократия, так что Братство без голосования включило меня в список и на Московский, и на Объединенный конгресс.
— Тогда встретимся на Объединенном, — улыбнулась Кэти.
Один журналист все-таки прорвался, и Кэти жестом остановила пытавшегося помешать охранника. Зачастил по-английски:
— Миссис Варла (Кэти сохранила фамилию Варламовых, хотя в Канаде ее давно урезали), вас считают одной из самых вероятных кандидатов на пост президента Северной федерации. Что бы вы сказали о…
Кэти покачала головой: — Ну, это еще вилами на воде писано (журналист озадаченно моргнул). И в любом случае, это будет весьма формальная должность. Вы едете в Эдмонтон?
Журналист кивнул: — Да, возвращаюсь обратно вашим поездом.
— Тогда лучше побеседуем в пути, — и она кивнула охраннику: — Потом пропустите в наш вагон.
Прозвенел звонок, и Кэти рассмеялась — Толуман тщательно скопировал былые железнодорожные формальности. Журналисты засуетились — должно быть, она эффектно выглядела, смеющаяся на фоне сумрачных гор вокруг Усть-Неры. А она на прощание обняла Элизу и Толумана.