Наконец вышли, чтобы идти к самолету.

— А я с вами пока посижу, — мирно сказала Императору старшая рогна.

В самолете Координатор зашел в кабину пилотов, а Кэти обратилась к Толуману:

— Ты прямо командуешь всеми! Верховный смотрел на тебя с удивлением.

— Мне это не доставляет удовольствия, — вздохнул Толуман.

— Надеюсь, хоть теперь от нас отстанут.

— Хотелось бы верить.

Но на душе было муторно. Элиза права — не жизнь, а сплошная суета.

И следующий год был наполнен суетой. Из Империи пришло согласие направить инженеров на строительство Великой северной, видимо решили не упускать возможности закрепиться в Российском союзе. Питерская фирма была включена в консорциум и, улучив момент, Толуман поговорил с Кэти наедине.

— У меня не выходит из головы эта бедная Инга из Петербурга. Ты не можешь как-то устроить, чтобы и ее отпустили в наши края?

Кэти подняла брови: — Хочешь устроить ее в Усть-Нере?.. Да не вздрагивай так.

— Нет, конечно. Но в Магадане есть офис консорциума, и там хватает мужиков. Не хочется, чтобы прозябала одна с ребенком в этой империи. Я и квартиру ей оплачу.

Кэти фыркнула: — Ну-ну. Только как мне ее найти?

— Я знаю только имя, название гостиницы и дату, когда там останавливался, под фамилией Пинегин. Еще, что она участница какой-то государственной программы по рождению арийского потомства.

Кэти ехидно улыбнулась: — Вот не знала, что ты у нас производитель арийского потомства… Да не красней, будто красна девица. Наверняка найду. В Империи за всеми следят, но и всё продают…

Летом была масса дел. Таких болот, как в долине Омолона, инженеры из Империи не видели даже на Западносибирской низменности (ребята оказались толковые, хотя говорить на политические темы избегали). Несмотря на все ухищрения, требовалась уйма щебня, хоть доставляй со стройки Берингова туннеля. На участке Эгвекинот — Уэлен так и делали, а тут пришлось организовать добычу в местных горах.

Как-то, опять с глазу на глаз, Кэти подмигнула Толуману:

— Здесь твоя Инга, в Магадане. Похоже, намаялась одна с ребенком и была рада удрать из Империи. Красивые обещания у них только на словах. Я дала денег на взятки, а тут оплатила квартиру и няню. Потом сочтемся. Работает в консорциуме и мужским вниманием не обделена, этакая славянская красавица… А мальчик-то похож на тебя.

— Спасибо, — пробормотал Толуман. — Только Элизе не говори.

Кэти хихикнула: — Больно вы, мужики, стеснительные. Уверена, что они подружились бы…

В этом Толуман сомневался. Когда мог оторваться от стройки, пытался развлечь скучающую Элизу и брал с собой в большие города. По случаю открытия сквозного движения от Якутска до Москвы там был устроен прием для руководства консорциума, в поездку взяли и Ассоль. Пока ее с другими детьми развлекали экскурсией по Кремлю, поднялись в Екатерининский зал. Кремль больше не служил официальной резиденцией, но залы использовались для торжественных мероприятий. Кэти давно получила у журналистов прозвание «Платиновая леди», а вот появление Элизы с редким золотисто-желтым бриллиантом вызвало фурор. Обеих женщин пытались сфотографировать так, чтобы оказались на фоне пилястров с изысканными узорами из малахита. Хотя до Мраморного дворца убранству было далеко.

С короткой речью выступил Верховный координатор, потом журналисты удалились, и гостям стали разносить шампанское. Вокруг Кэти образовался кружок, ее осыпали комплиментами. Элиза стеснительно улыбалась.

В Москве провели неделю. Элиза и Ассоль снова навестили храм Огненного цветка, откуда вернулись с таинственным видом. Побывали в театрах, куда Элиза надевала более скромное колье из аметистов. Ассоль была в восторге от балета, а Толуман пропадал в Институте стали и сплавов — было нелегко подобрать конструкционные материалы для поездов Великой северной, которые будут мчаться через климатические зоны с разницей температур до ста градусов.

По возвращении в Усть-Неру Элиза опять приуныла. Здесь уже была зима, сидели в гостиной перед камином. Предстояли выходные, и Ассоль спросила:

— Папа, мы полетим к бабушке кататься на оленях?

— Нет, милая, — вздохнул Толуман. — Мне надо на трассу. Слетай с матерью.

— Что делать на трассе в такой мороз? — недовольно спросила Элиза. — Раньше хоть зимой у тебя бывало свободное время.

— Отрабатываем новую для нас технологию, — сказал Толуман, — с инженерами из Империи. Они строили много мостов через речки и хорошо освоили установку опор в вымороженных котлованах. Это как раз удобно делать в сильные морозы.

— Как это? — спросила Ассоль.

Толуман старался заниматься с ней в свободное время и было приятно, что у девочки формируется аналитический склад ума.

— Вырубаем во льду полынью, — объяснил он, — и ждем, пока вода в ней замерзнет, сейчас это быстро. Потом вырубаем лед снова, и так образуется ледяной колодец, пустой внутри до самого дна реки. Тогда бурим в дне скважины, и к лету опоры будут готовы. Уложить мостовое перекрытие уже проще. Только все надо завозить по зимникам, летом там не проедешь. А это десятки мест.

— Тогда летом ты будешь свободнее?

— Летом вообще аврал, — снова вздохнул Толуман.

Элиза неодобрительно промолчала.

Все лето Толуман мотался по трассе длиной в две тысячи километров. Везде кипела работа: укладка путей, строительство мостов, обустройство туннеля через горный кряж под Уэленом. К концу лета сильно устал, да и Элиза совсем приуныла.

— Я в твоей Усть-Нере, как в тюрьме, — жаловалась она. — Даже с Кэти не поболтаешь, пропадает в своем городе.

Город у алмазной трубки Кэти назвала в память о матери, Джанет, и он быстро хорошел — еще бы, при таких доходах. Чтобы не уродовать землю гигантским котлованом, добычу алмазов вели шахтным способом.

Постепенно Элиза стала больше помалкивать. С очередной делегацией из Колымской администрации слетала в Москву. И как-то вечером, когда они были одни в спальне, заявила:

— Слушай, Толуман, я и Ассоль оставим тебя на время. Полетим в Москву, я уже договорилась о школе для Ассоль. Ей надо учиться в большом городе. Да и я больше так не могу… — Она сорвалась со спокойного тона и заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

Толуману стало зябко, а внутри образовалась пустота. Он словно всплыл над постелью, в холодный неуютный воздух.

— Что ж… — начал он. И замолк.

Действительно, что за жизнь для Элизы? Он постоянно в разъездах и редко общается с ней и дочерью. Усть-Нера, если честно, унылый городок: ни театров, ни выставок, негде блистать с украшениями. Больше детей Элиза не хочет, да и вообще стала холодна… А вдруг это потому, что узнала про Ингу? Кэти не всегда церемонится, могла и сболтнуть. Или еще кто прознал? Стало так тошно, что хоть волком вой.

— Ну, если ты так хочешь, — наконец сказал он.

Элиза повернулась к нему, серые глаза («дымчато-серые») были заплаканы и грустны.

— Я знаю, ты будешь беспокоиться. Но в Москве безопасно.

Действительно, даже бытовое насилие там сошло на нет. Черные псы почти не появлялись и никого не разрывали на части («чтобы не травмировать детскую психику», — обыденно пояснила Элиза). Но порой полицейские приезжали по вызову и заставали только перепуганную, но в общем невредимую жертву. Несостоявшегося преступника не было, а дежурная рогна при Храме, глянув на фотографию, туманно объясняла: «Его забрали Псы». Куда забрали и что с ним сделали, ответа не было…

— Это только на время, — неуверенно продолжала Элиза. — Я вообще-то не знаю, как буду жить без тебя. Но…

— Ладно, — упавшим голосом сказал Толуман. Было холодно и одиноко, неужели теперь это навсегда. — Когда ты хочешь?..

— Лучше завтра, — уже тверже сказала Элиза. — Раз уж решила.

В этом вся Элиза: быстро решает, быстро делает. И вынуждена прозябать с ним. Хоть и было горько, сказал:

— Утром я узнаю про «Гольфстрим», кажется он свободен. А то скоростного пассажирского сообщения еще нет.