Анжелика пошла на эту ложь, поскольку бедной гувернантке уже было нечего терять.

– Старая клопиха, – прошипела Амбруазина. – Правильно сделала, что…

– …убили ее, – договорила Анжелика, продолжая спокойно расчесывать волосы. – Да, вы поступили весьма предусмотрительно, учитывая и то, что она успела, а еще больше должна была рассказать мне о вас.

Амбруазина хранила молчание, громко дыша и не спуская с Анжелики пристального взгляда своих колючих глаз.

– Я сразу же поняла, – вымолвила она наконец, – сразу же поняла, увидев вас вдвоем на берегу моря, что вы окажетесь трудным противником. Потом я немного успокоилась. Вы производили впечатление ласковой и доброй, а ласковые и добрые всегда беззащитны. Но вскоре мне пришлось снова изменить свое мнение. Вы оказались упорной и непредсказуемой женщиной… С какой стороны можно подъехать к вам, чтобы приворожить к себе? Я все время задаю себе этот вопрос. А в чем секрет вашего очарования и притягательной силы? Ведь на самом деле, как мне представляется, вы совершенно бесхитростная натура. Наверное, такой была Ева…

– Избитый комплимент, я его слышала не раз. Герцогиня сверкнула остренькими зубками, как волчица, изготовившаяся укусить.

– И все же Дьявол соблазнил Еву, – прошипела она. Затем, выдержав паузу, она спросила:

– На чем основываются ваши отношения с графом де Пейраком, скажите откровенно?

Анжелика посмотрела на герцогиню.

– Отношения между ним и мною недоступны пониманию людей вашей породы.

– А какой, по-вашему, я породы?

– Дьявольской!

Амбруазина рассмеялась насмешливым, но в то же время горделивым смехом.

– Да, это верно. Вас я не понимаю и признаюсь в этом, – сказала она.

– Но хотя мне не чужды многие науки, вы для меня сразу же стали загадкой… Тогда, на берегу моря, и потом, когда я проснулась после той страшной ночи. Мне приснились чудовища, которые меня подстерегали… два дьявола – один с глазами на ягодицах, а другой – с гусиным клювом вместо рта… я знала их имена… они наводили на меня ужас… А когда проснулась и увидела вас с графом у своей постели, я сразу же почувствовала, как ему не терпится увести вас к себе и предаться любви. И вы тоже были охвачены таким же нетерпением, и ничто другое больше для вас не существовало, кроме одного – сейчас наступит мгновение – только для вас, для ваших душ и тел – когда, по неведомо чьей милости, вы вкусите все блаженство рая. Меня ожидала еще одна страшная горькая ночь, а вас – ночь божественного счастья.

С какой безжалостностью вы поспешили покинуть меня. Я сравнивала себя с выброшенным в море хламом. Когда вы ушли, я жестоко страдала… Мне почудилось, что душа моя отлетает от тела, и я закричала, как грешник, проваливающийся в преисподнюю.

– Я помню этот крик. Тогда я вернулась назад и спросила у Дельфины и Кроткой Марии, что это за крик, но они ответили, что не знают.

Губы Амбруазины сложились в злобно-обольстительную улыбку.

– А как вы думали? Что они не смогут разыграть комедию ради меня? Я хорошо выдрессировала этих девушек. – Чтобы угодить мне, они готовы солгать самому королю. А тогда они больше всего боялись не выполнить мой приказ – во что бы то ни стало задержать вас на всю ночь у моей постели. Я не хотела, чтобы граф увел вас к себе. Но им не удалось помешать…

Она скрипнула зубами.

– Вы без конца расстраиваете мои планы. Иногда я впадала в панику, чувствуя, что вы угадываете мои намерения. Мне было очень трудно отвлечь от себя ваше внимание. Сама судьба, казалось, помогает вам. Когда мадам Каррер выпила предназначенный вам кофе, можно было подумать, что вы специально вызвали ее выручить вас… Да, тогда в Голдсборо, – прошептала она, покачав головой, – до сих пор не понимаю, как это все произошло… Я была не в своей тарелке, что-то все время не получалось… Но почему, почему?

Перестав расчесывать волосы, Анжелика стала слушать еще внимательнее. Про себя же подумала: «Да потому, наверное, что мы в Америке, в Новом Свете. Люди вынуждены жить здесь открыто, да и природу трудно обмануть. Вот почему ее колдовская сила здесь ослабевает. Да и потом сами обстоятельства приучили местных людей остерегаться всего: индейцев, моря, смены ветра, внезапных нападений пиратов. Поэтому люди здесь более бдительны, их труднее соблазнить отравленным медом».

Амбруазина продолжала говорить задумчивым голосом, по-прежнему держа руки на затылке.

– …Помню как… в самом начале…

Анжелика не могла не признать про себя, что в самом тембре голоса герцогини, чуть глуховатом и время от времени слегка неуверенном, таилось какое-то обволакивающее обаяние, какая-то гипнотическая сила.

– Да, в самом начале… Я увидела, как вы любознательны. Меня это удивило и испугало. Я не знала, как вызвать у вас интерес к себе. А этот накал страсти в любви – главное в вашей жизни… Ваша любовь и интерес к Друзьям… Например, к Абигель… Вы полюбили и эту землю, а меня даже не замечали… я возненавидела море, перелетных птиц…

Она сделала паузу, как бы размышляя.

– …А он! Я была уверена, что отбила его однажды у вас… Я не желала знать, что происходит между вами… До Абигель – это было очень тяжело!..

Теперь она говорила сквозь сжатые зубы, напористо и убежденно, расширившиеся глаза ее сверкали.

– …Я возненавидела море, потому что вы любите его, и перелетных птиц – тоже потому, что вы любуетесь их красотой… восхищаетесь, как они тысячами собираются в стаи, застилая все небо… Когда я видела, с какой нежностью вы смотрите на стаи птиц, я буквально сгорала от желания любой ценой отвлечь вас от этого занятия…

Она чуть подалась вперед.

– …И вот теперь вы больше не замечаете их, – торжествующе воскликнула герцогиня. – Вы даже не знаете, что именно сейчас, в этот момент, над нами пролетают дикие гуси в осеннем небе… Это мне все же удалось. Вы больше не видите птиц.

Обессилев, она снова откинулась назад.

– Так почему вы любите столько разных вещей, столько людей, а не меня?.. Только не меня?

Последние слова она буквально выпалила в приступе ярости, дав выход всему своему гипертрофированному нарциссизму.

– И я поклялась уничтожить вас, его, вас обоих, пойти на любую хитрость, лишь бы унизить и извести вас, да падет проклятие на души ваши!..

Неистовство, с каким были произнесены эти слова, настолько потрясло Анжелику, что в ней пробудился отвратительный всепоглощающий страх, вытеснивший все другие чувства.

«Если она так разговаривает, – говорила она себе, как насмерть перепуганный ребенок, – то, значит, верит в свое торжество. Где же пределы и каков источник ее власти?» Когда-то в голосе одной женщины – мадам де Монтеспан – уже прозвучала такая же бездна ненависти… Но сейчас было страшнее – души людей мог проклясть только тот, для кого ненависть стала второй натурой.

К чему же бороться? Разве можно устоять перед силой, движимой одним единственным стремлением – уничтожить тебя?

Анжелика боялась, что станет заметна усиливающаяся дрожь ее рук, держащих щетку для волос и гребешок. Но больше всего она боялась, что, поддавшись рефлексу панической самозащиты, она бросится на преступницу и обезвредит ее, лишив жизни. Разве не так она поступила бы с агрессивным диким зверем? «Но будь осторожна, – умолял внутренний голос, – такой выход, даже если он справедлив, обойдется слишком дорого для тебя, твоего мужа, твоих детей. Что можно противопоставить дикому зверю, не имея оружия? Только одно – сохранять выдержку. Помни об этом! Это твой единственный шанс, если таковой еще имеется!» Она стала снова медленно расчесывать волосы, то собирая, то распуская их. Амбруазина молчала, наблюдая за ней. Наступала ночь.

Анжелика встала взять с камина подсвечник, поставила его рядом с зеркалом и зажгла свечу. В зеркале она увидела свое бледное лицо в синем отблеске сумерек. Лицо ее выглядело уставшим, но неожиданно помолодевшим. Так бывало уже не раз: потенциал молодости восставал против грусти и обреченности.