Сидя за столом, две старушки, одна из которых была та самая бабушка Дюмаре, что предвидела во сне утопленников, непрерывно и ловко вскрывали ножом раковины устриц.

Господин д'Астигуерра напомнил Анжелике о «лубинку», любимом блюде басков и жителей Беарна. Он привез из Байонны много этих сосисок с очень острым вкусом. Их обжаривали на огне и, обжигаясь, торопливо ели, заедая сырой устрицей.

Какое наслаждение! Обжигающая сосиска и прохладная устрица. После каждого танца — стаканчик пиренейского вина. И еще одну адскую сосиску, от которой слезы катились из глаз, холодную зеленоватую устрицу, проглоченную с морской водой прямо из перламутровой раковины. Танцы, смех, бьющие в такт ладони, янтарное вино и призывные звуки флейт…

Кто-то присел, кто-то свалился, кого-то разбирает неудержимый смех, кому-то плохо, кто-то слегка не в себе, но никто не обращает на это внимания.

С опушки леса индейцы мик-мак и могикане, невозмутимые, почти как преподобный Пэтридж, наблюдали веселье бледнолицых. Они считали, что если уж пить, то огненную воду, волшебный напиток. Когда они накопят много-много водки, выменяв ее у моряков за шкурки зверей, они устроят в лесной чаще пьянку похлеще этой, они доведут себя до безумства и будут общаться с Духом снов… Они не будут глупо смеяться и плясать как эти бледнолицые, закусывая несчастными моллюсками.

В полночь первый смельчак выпрыгнул из огня, как черный дьявол.

Гоп-ля! Один за другим быстроногие баски перепрыгивали через костер, поджав ноги и подняв руки, каждый прыжок вызывал всеобщий крик страха и восхищения.

— Против того, кто перепрыгнет через костер в ночь святого Жана, — сказал Эрнани, — весь год дьявол не сможет ничего предпринять.

— Тогда и я хочу прыгнуть, — воскликнула Анжелика.

— Женщины не могут, — запротестовал один из басков, пытаясь защитить традицию.

— По-вашему, женщин можно уступить дьяволу? — воскликнула Анжелика, натянув ему берет на нос.

Конечно, она была чуть-чуть пьяна и немного взвинчена. Но такой случай, возможно, никогда не повторится, а она так давно об этом мечтала.

— Она сможет, сможет! — уверенно сказал Эрнани, не спуская с нее горящих глаз. — Но ваши волосы, мадам… Будьте осторожны, — добавил он, ласково положив руку на голову Анжелики; в горячке этой минуты она не обратила внимания на этот его жест.

— Не бойтесь! Я дочь Стрельца, родившегося под знаком огня; он из когорты пламенных и легиона Саламандры, что безнаказанно проходят сквозь пламень. Я должна прыгнуть! Господин д'Астигуерра, вашу руку!

Он подвел ее на расстояние нескольких шагов от потрескивающего костра, и установилась мертвая тишина.

Анжелика сбросила туфли, одолженные у мистрис Мак Грегор. Ступни ее почувствовали прохладу песка. Перед ней поднималось золотой стеной высокое и шумное пламя.

После огненных наперченных колбасок, доброго вина и соленых морских моллюсков, Анжелика сама казалась себе пылающим огнем, готовым рвануться ввысь.

Эрнани протянул ей небольшой плоский флакон. Она понюхала, узнала:

— Арманьяк «пикну»!.. Спасибо, мессир!

И отпила несколько глотков.

Все взоры были обращены на нее. Не все запомнили ее имя, но то, что о ней было сказано, еще не выветрилось из затуманенных мозгов.

С босыми ногами, готовая к прыжку, она предстала перед всеми, как воплощенная богиня, не от мира сего, и, тем не менее, ее спокойная независимость уверенного в себе человека внушала почтение к ней.

Они видели, что талия ее тонка, но без слабости, а плечи, хотя и грациозны и гармоничны, но выдавали опыт в жизненной борьбе; а в глазах ее они читали, что презрение к страху перед огнем вызвано в ней волею покорить многие костры, которые ей еще придется преодолеть в жизни.

Что касается Анжелики, она ни о чем этом не думала, будучи целиком занята предстоящим трудным и заманчивым испытанием.

Все тело ее, возбужденное теплым ночным воздухом, стремилось к порыву, еще сегодня это живое тело чуть не погибло, и вот теперь, стоя перед пляшущим огнем, она как будто увидела зовущее, прекрасное и грозное лицо мифического духа ночи святого Жана, — ослепительную ведьму с волосами то черными, то пурпурными.

Тамбурин выбивал дробь. Эрнани д'Астигуерра, взяв Анжелику за руку, побежал вместе с ней к костру, ускоряя разбег…

Стена огня возникла перед ней.

Разогнавшись с помощью баска, она прыгнула, поднялась в воздух, ощутила огненное дыхание, прорвалась через раскаленное тело огня, ощутила легкий укус и сияющий вихрь, пытавшийся обхватить и удержать ее, но вырвалась из него и упала по другую сторону костра на свежий ночной песок, где другой баск поджидал ее, чтобы отнести подальше от опасности.

Двое других набросились на края ее юбки и руками прибили зачавшийся было огонь.

Попахивало опаленными волосами. Анжелика потрясла своей великолепной гривой.

— Ничего! Я проскочила! Слава Богу, спасибо!

— Я с ума схожу! — вскричал, весь в слезах, -Что бы мы стали делать, если бы вы не перепрыгнули? Не хватает вам моря, вам еще огонь нужен?…

Кстати, он был вдрызг пьян.

Музыка вновь заиграла, хотя и неровно, с перебоями.

Стройный Эрнани, прижимая могучей рукой талию Анжелики, отвел ее в сторону.

— Встреча с вами незабываема, мадам. Вы похитили мою душу. Мы должны провести вместе остаток ночи, согласны?

Анжелика высвободилась из его объятий, чтобы лучше его разглядеть и с удивлением подумала, что она поняла его слова, хотя все было сказано на языке басков, которого она не знала.

— Как странно, — воскликнула она, — но мне кажется, я понимаю язык басков!.. Я — и язык басков! Эту тарабарщину никто усвоить не может, если сам не родился на берегах Сули!.. Вы что, господин д'Астигуерра, подсыпали колдовское зелье в ваш арманьяк?

— Нет… Но… Я слышал, вы знаете некоторые диалекты индейцев Акадии, мадам?

— Да, я действительно владею языком абенаков из района Кеннебек.

— Вот и ответ загадки. Наш язык родственен языку этих индейцев. Я полагаю, что наши предки жили в Азии и, разделившись на две части, разошлись в разные стороны, совершив при этом кругосветное путешествие. Они добрались до этих берегов, а мы — до Байонны. Когда мои пра-прадеды пришли сюда охотиться на китов, они легко понимали дикарей, хотя никогда не учили их языка, и порою служили переводчиками для миссионеров.

Он снова сделал жест, желая привлечь ее к себе.

— Итак, если вы поняли мои смелые слова, мадам, каков будет ваш ответ?

Она положила ему два пальца на губы.

— Тес!.. В ночь на святого Жана, мессир, можно говорить безумные речи, но нельзя совершать безумных поступков. Это — игра воображения, а не плоти.

По-видимому, наступило время порядочным дамам расходиться.

Анжелика подхватила одной рукой мисс Пиджон, Другой потащила мистрис Мак Грегор, которая поддерживала одну из своих дочерей и тянула целую кучу ребятишек. Вместе они стали подниматься по склону берега к едва видневшимся домам, до слез смеясь над своей нетвердой походкой.

Как грозный судья, явился вдруг перед ними преподобный отец Пэтридж. Громовым голосом он заговорил:

— Мисс Элизабет Пиджон, я осуждаю ваше поведение. Вы, такая набожная…

— Ах, оставьте ее, бедняжку, — резко ответила Анжелика, сама удивившись своему хриплому голосу. — В конце концов, за последние две недели ей досталось столько ужасов и страданий! Теперь, когда мы вне опасности, она имеет право немного повеселиться!

И она продолжала идти, пританцовывая, а мисс Пиджон кружилась и хохотала как безумная.

— Я возьму вас с собой в Голдсборо, darling, и там вы будете в безопасности… Мистрис Мак Грегор, можно нам переночевать у вас?

— Конечно, милые вы мои, — певучим голосом отвечала совсем захмелевшая мистрис Мак Грегор. — Мой дом — ваш дом.

В общей комнате постелили на пол матрасы, набитые морскими водорослями, и все улеглись на них.

Только легли, в ставни застучали матросы, требуя женщин.