И однако, красота страны, куда привел их Всевышний, говорила в пользу ангелов.

Раздираемые, таким образом, между мягкостью и насилием, цветами и терниями, честолюбием и самоотречением, они имели право жить, лишь постоянно помышляя о смерти.

Но они еще недостаточно были проникнуты этим духом, полагал преподобный Пэтридж, что ярко дало о себе знать в его воскресной проповеди.

Анжелика, склонившись у окна, с удивлением видела, что наступающий день не вызвал в деревне никакого оживления. Никто не выходил из домов, за исключением нескольких женщин, неторопливо отправившихся на реку за водой.

Ведь это было воскресенье. Воскресенье! И для католиков тоже, так напомнил ей плаксивый голос Адемара, окликнувшего ее с улицы.

— Сегодня день святого Антуапа из Падуи, мадам!

— Пусть он поможет вам снова обрести самообладание и храбрость, — сказала Анжелика, так как французский святой имел репутацию помощника в поисках утраченных предметов.

Но солдат не принял шутки.

— Это большой праздник в Канаде, мадам, и вместо того, чтобы участвовать в красивой процессии где-нибудь в хорошем и благочестивом французском городе, я нахожусь здесь, между полчищ дьяволов, среди еретиков, которые распяли нашего Господа. Я буду наказан, наверняка! Что-то произойдет, я чувствую…

— Замолчите! — бросила ему Анжелика. — И уберите ваши четки. Вид этого предмета смущает протестантов.

Но Адемар продолжал конвульсивно сжимать их и взывать, бормоча, к Святой Деве и всем святым. За ним по-прежнему повсюду безмолвно следовали маленькие пуритане в башмаках, особенно ярко начищенных в этот день, в надвинутых на глаза круглых шляпах или черных колпаках.

Воскресенье, о котором группа французов не подумала, отправляясь в путь, спутало их планы.

Все остановилось. И речи не могло быть о том, чтобы заняться приготовлениями к отъезду. Это бы скандализировало жителей деревни.

И старого Шеплея, который шел по улице со своей сумкой и мушкетоном на плече, направляясь вместе с индейцем к лесу, провожали сумрачные взгляды, враждебный шепот и даже угрожающие жесты. Но он, все так же сардонически улыбаясь, не обращал на это внимания. Анжелика позавидовала его независимости.

Старик внушал ей такое же доверие, как некогда Савари.

Занятый наукой, он давно уже отбросил предрассудки своих единоверцев — предрассудки, которые могли бы помешать удовлетворению его страсти. И, когда он вертелся в лесу, приплясывая и шевеля худыми растопыренными пальцами, это означало, что он заметил какой-то цветок или почки в листве, и, произнося их латинские названия, запоминает, где они растут.

Разве Анжелика не вела себя таким же образом, когда отправлялась на поиски лекарственных трав в лесах Вапассу?

Старый Шеплей и она узнали друг в друге близкие души.

Она с сожалением смотрела, как он уходил все дальше и скрылся, наконец, вместе с индейцем в тенистом овраге, ведущем к реке Андроскоггин.

С холма донесся звук колокола. Верующие потянулись в сторону укрепленного «дома собраний», который стоял в верхней части деревни, окруженный вязами. Этот дом служил одновременно и церковью, и местом для гражданских церемоний.

Построенный из досок, он отличался от других зданий лишь небольшой остроконечной башней, где висел колокол, и своей квадратной формой. Это было также укрепление, где можно было укрыться в случае вторжения индейцев. На верхнем этаже стояли две кулеврины с черными жерлами, глядящими из бойниц по сторонам башенки, символа мира и молитв.

Здесь жители Брансуик-Фолса по примеру своих родоначальников из Новой Англии собирались вместе, чтобы славить Господа, читать библию, решать дела колонии, выговаривать своим ближним и выслушивать их укоры, осуждать своих соседей и подвергаться их осуждению. И Бог участвовал во всех этих делах.

Анжелика сначала колебалась, примкнуть ли ей к этой скромной процессии. Остатки старого католического воспитания вызывали в ней смущение при мысли о том, что нужно будет войти в еретический храм. Смертельный грех, неизмеримая опасность для души праведника. Это опасение уходило корнями в ее впечатления детства.

— Я надену мое красное платье? — спросила Роз-Анн.

Поднимаясь к церкви вместе с ребенком, Анжелика заметила, что жители Брансуик-Фолса несколько ослабили в честь Господа свои строгости в одежде.

Хотя здесь и не было таких красных платьев, как сшитое ею для Роз-Анн, девочки шли в розовых, белых и голубых одеждах. Здесь были кружева, сатиновые ленты, шляпы с высокими черными тульями и широкими полями, украшенные серебряной пряжкой или пером, которые женщины носили поверх головных уборов с небольшими вышитыми отворотами. — Анжелика переняла эту английскую красивую и практичную моду еще в начале своих скитаний по американской земле.

Это сдержанное изящество гармонировало с благонравным видом светлых домов, окруженных сиренью, и нежным цветом неба, похожего на цветущий лен.

Было прекрасное воскресенье в Невееванике — на весенней земле!

При виде Анжелики жители слегка улыбались и кивали головой. А когда она направилась по тропинке в церковь, то последовали за ней, счастливые, что в этот день она была их гостьей.

Кантор присоединился к матери.

— Я чувствую, что мы и заикнуться не можем об отъезде. Это было бы неуместно, — сказала ему Анжелика. — Но корабль твоего отца ожидает нас в устье Кеннебека сегодня вечером или в крайнем случае, завтра…

— Может быть, мы сумеем распрощаться после проповеди? Сегодня животные остаются на лугу с одним только пастухом. Телята будут сосать молоко, что позволит обойтись без дойки коров. Все в деревне смогут отдохнуть. Я только что видел Мопертюи. Он отведет наших лошадей к реке. Он сказал, что вместе со своим сыном присмотрит за ними, пока они будут пастись, а к полудню приведет назад. И мы тронемся в путь, даже если придется остановиться на ночь в лесу.

На площадке перед «домом собраний», куда они пришли, высился помост, а на нем стояло что-то вроде пюпитра с тремя отверстиями, причем среднее было больше остальных. «Это дыра для головы, — объяснил Кантор, — а две другие — для кистей». Здесь, у позорного столба, выставляли провинившихся. Рядом с этим варварским аппаратом была установлена доска, где писали имя человека и называли его проступки.

Столб, у которого виновных подвергали ударам хлыста, дополнял судебные принадлежности небольшой пуританской колонии.

К счастью, в это утро место позора было пусто.

Однако преподобный Пэтридж дал понять в своей проповеди, что в скором времени оно, возможно, примет свою жертву.

Сидя среди неподвижных, как восковые фигуры, прихожан, Анжелика услышала, что изящество одежды, которое она заметила сегодня, было вызвано не законным желанием отметить день Господа, а ветром безумства, который, оказывается, вдруг подул на недисциплинированную паству священника. Это было чужеземное веяние… И не нужно было далеко искать источник подобного беспорядка. Ибо он прямо таился в полувосточной религии, отклонение которой в течение веков от правильного пути под руководительством ее глав, предавшихся дьяволу, привело к гибели все человечество. Затем последовал исторический экскурс с перечнем имен, где папы Клемент и Александр упоминались вперемежку с Астартой, Асмодеем и Ваалом. Анжелика достаточно хорошо разбирала английские слова, дабы понять, что неистовый пастор называл нынешнего папу поочередно то Антихристом, то Вельзевулом, и она сочла, что тот несколько увлекается в своем пылком красноречии.

Это вызвало в ее памяти образы детства, когда они ссорились с юными крестьянами-гугенотами. На их еретические фермы в Пуату, стоящие в стороне от католических поселений со своими одинокими могилами подле кипарисов, смотрели с осуждением. Но этих добрых людей, не знавших подчас тонкостей в обращении, не понимавших шуток, отличала наивная и грубоватая прямота…

Томас Пэтридж напомнил, что соблазны красоты относятся к самым мимолетным и исчезают быстрее всего.