Летом и осенью из этого водного царства снова устремятся к югу, в Новую Англию, канадские джентльмены и их союзники-индейцы, чтобы собрать там «урожай» скальпов и тем самым заработать отпущение грехов, спасти свои души и свою торговлю пролитой кровью еретиков. Темная и прозрачная водная дорога реки Шодьер быстро и легко приведет их сюда. Прежде чем перебраться на другую сторону хребта, они остановятся здесь и помолятся, и вместе со своими священниками споют религиозные гимны, собравшись вокруг огромных костров.

Когда лейтенант Пон-Бриан с высоты скалы увидел окрестности Мегантика и их бледное сверкающее уныние — такой привычный для канадца пейзаж! — тиски, что сжимали его сердце, разжались и он вздохнул свободнее. Теперь его страна, его земля Канада близко. Но здесь все будоражило его память, здесь совсем недавно он проходил с графом де Ломени, когда они возвращались из этой проклятой, погубившей его экспедиции в форт Катарунк.

«Да, погубившей», — настойчиво твердил он себе, потому что именно тогда, после встречи с людьми из Катарунка, его сердце навсегда лишилось покоя.

Но ни за что на свете он не согласился бы, чтобы той встречи не было. Чувство, которое он питал с тех пор к этой женщине, ставшей для него единственной в мире, безмерно обогатило его жизнь, и мысль, что отныне он лишился ее навсегда, убивала его. Как же жить дальше, если больше не грезить о ней, не сравнивать ее с другими, дабы полнее наслаждаться ее сиянием, мысленно созерцать ее, боготворить ее! Все, что случилось с ним, — поистине необъяснимое безумие, но оно все это время поддерживало в нем жизнь. Да, именно поддерживало, потому что без нее жизнь теряла для него свою привлекательность. За последние месяцы он в мыслях своих слишком тесно связал ее судьбу со своей. «Я вернусь! — воскликнул он в отчаянии. — Нет, я не смогу отказаться от нее никогда… никогда… Я хочу только ее… Я не должен умереть, пока она не станет моей… И если она не была предназначена мне, зачем же тогда повстречалась она на моем пути?..» И он без конца повторял себе, что ее тело словно сладкий, вкусный плод, что все ее существо пропитано необыкновенно лакомым соком. Он беспрестанно предавался воспоминаниям, и не столько о том мгновении, когда силой приник к ее устам — этого сейчас он стыдился, — сколько о том, как, придя в себя, он увидел, что голова его покоится у нее на коленях, и ощутил тепло ее груди. Но еще сильнее волновало его, то совсем лишая сил, то возбуждая, сострадательное внимание, которое он прочел тогда в ее взгляде.

Он словно снова видел этот взгляд, уже не суровый, а нежный и проникновенный. В нем он прочел себе прощение, под ним он почувствовал себя недостойным. Но именно этот ее взгляд и волнующий голос облегчили ему душу.

«Ну, так что же все-таки произошло?.. Доверьтесь мне…»

Да, конечно, она права. Он сам понял это в тот момент, когда она посмотрела на него своими чудесными глазами, которые в то же время, казалось, вглядываются во что-то поверх него. Вот они-то и сумели уловить, что вокруг него происходит нечто неестественное. Именно тогда ему и открылась наконец истина: он — жертва всепоглощающего желания, оно постепенно, словно яд, проникало в его душу, и сам он излечиться не сможет. Впрочем, все это было предопределено заранее. Зло свершилось. Он сыграл отведенную ему роль, но своей цели не достиг и теперь будет выброшен из игры и предан забвению.

Он прошел несколько шагов, чтобы хоть на мгновение вытряхнуть из головы свои навязчивые мысли, но очень скоро они вновь вернулись к нему, и он, сопровождаемый ими, продолжал свой путь.

Теперь Анжелика как бы утратила свой зримый облик, ее образ уже не стоял перед мысленным взором Пон-Бриана, скорее, он просто ощущал в душе своей, что она здесь, рядом с ним, но уже не женщина, а фея, эфемерная, но полная дружеского внимания к нему, сострадающая его скорби, и он иногда обращался к ней вполголоса:

«Вот вы, сударыня… Вы, наверно, могли бы спасти меня от того, кто наставляет и порабощает меня. Вы, наверно, могли бы помочь мне избавиться от него… Впрочем, увы, нет! Это невозможно. Он сильнее вас… Он обладает сознанием Силы… мы никогда не сумеем одолеть его, не правда ли? Он сильнее всех».

Порой ему чудилось, будто он различает складки платья Анжелики между голубоватыми от изморози ветвями деревьев. Но он приближался, и эти туманные, неопределенные тени рассеивались. И только одно преследовало его неотступно: взгляд, устремленный прямо на него. Но то не был взгляд любимой им женщины. То был взгляд синих глаз, казалось бы, мягкий и улыбчивый, но на самом деле беспощадный. И голос, который он отчетливо слышал, голос мужчины, звучал страстно, убежденно: «Эта женщина будет вашей…». Пон-Бриан вдруг разразился пронзительным смехом, и он прокатился по оцепеневшему от мороза лесу, по долинам, занесенным белыми сугробами, и шедший рядом гурон покосился на лейтенанта своими черными блестящими глазами. Лейтенант с ухмылкой вполголоса разговаривал сам с собой.

«Нет, эта женщина никогда не будет моей, святой отец… и вы это знали, когда посылали меня туда, ведь вы знаете все… Святой отец! Я не жалею, она стоит того, чтобы ради нее пойти на любое безумие, разве не так? Но вы-то преследовали иную цель, вы тем самым хотели поразить того, кого вы жаждете сокрушить! Вы хотели поразить в самое сердце де Пейрака!»

И он вдруг воззвал к этому синему взгляду: «Но почему вы, святой отец? И почему я?».

Он еще долго продолжал что-то бормотать сквозь зубы, продвигаясь вперед на своих снегоступах тяжелым, размеренным шагом.

Но не только эти мысли преследовали его: в глубине его души таился страх, который гнал его вперед, не давая ему ни минуты передышки. Как он ни старался, он не мог убедить себя, что граф де Пейрак не станет догонять его, что он не осмелится пуститься в путь через всю страну в такое время года, ведь для этого нужно немало побродить по этим местам, как побродил он, Пон-Бриан. Он интуитивно чувствовал, что граф де Пейрак способен на все, и словно бы уже видел его каким-то магическим образом слившимся со стихией, видел его высокую черную фигуру, идущую быстрым шагом там, где обыкновенный человек заранее обречен на погибель.

Как можно было настолько потерять разум, настолько заблуждаться, чтобы осмелиться бросить вызов такому человеку, как граф де Пейрак! Право, он просто лишился рассудка…

И вот он наконец достиг границ Мэна и теперь созерцал пустынные окрестности озера Мегантик. Еще целую долгую неделю, а то и две придется идти ему, прежде чем он доберется до своего форта, будет в безопасности, у своих!.. И облегчение, которое он почувствовал, выйдя за пределы Мэна, как бы свидетельствовало о том, что он признавал все земли, оставшиеся за его спиной, по ту сторону Аппалачского плато, уже принадлежащими тому, кто сказал: «Мэн будет моим королевством». Он признавал, что та граница, которой он достиг сейчас, и есть граница владений графа де Пейрака. Теперь он не возражал, пусть эти спорные земли останутся под властью завоевателя, который нарушил их девственные леса, верхом на лошади добрался до их сердца, до неизведанных озер, и там обосновался, чтобы установить свой закон и утвердить свой успех. Форт Вапассу, запрятанный в глубине черных скал, — словно военный корабль, что бросил там свой якорь. Якорь уже накрепко врос в почву. Легко его не выдернешь. И тот, кто его бросил, оказался там не случайно, он знал, что делает, к чему стремится. Теперь ПонБриан прекрасно осознавал это, и в течение всего пути он не смог отвлечься от ощущения, что, только добравшись до озера Мегантик, он избавится от де Пейрака, ибо будет уже за пределами его владений. И вот он здесь.

Еще несколько шагов, и он углубится в сверкающий туман долины, затеряется среди белых призраков, скроется, исчезнет, и де Пейрак уже не сможет догнать его. Все еще не сбавляя шага, он достигнет берега Святого Лаврентия, минует на пути деревянный форт, потом несколько деревень с каменными домами, раскинувшимися вокруг высокой колокольни, потом доберется до солидной фермы и остановится там, чтобы съесть около очага изрядную порцию соленой свинины, политую обжигающим растопленным салом. Только там он почувствует себя в безопасности, там — Канада.