В это время на другом конце двора граф де Ломени-Шамбор, превратив пустую бочку в стол и усевшись за него, читал письмо преподобного отца д'Оржеваля. Ибо утреннюю мессу в Катарунке служил не сам д'Оржеваль — глава миссии Акадии, а всего лишь один из его помощников, некий отец Лепин; он-то и привез полковнику послание от своего духовного начальства.
Де Ломени читал:
«Любезный друг мой!
Меня чрезвычайно огорчает, что я не могу встретиться с Вами. Но неожиданное, я бы даже сказал, сверхъестественное происшествие настолько потрясло меня и ввергло в столь жестокую лихорадку, что я вынужден был прервать свой путь и вернуться — это стоило мне немалых усилий — в деревню Модезеан, и пока еще я не могу найти в себе сил покинуть одра болезни. Однако обстоятельства заставляют меня взяться за перо.
В деревне, где я сейчас обретаюсь, собрались пришедшие сюда с верховьев Коннектикута наши верные абенаки, патсуикеты вместе со своими вождями. Они только ждут сигнала, чтобы присоединиться к Вашему отряду и помочь выполнить Вашу священную миссию: побороть не только ирокезов, бродящих сейчас в этих местах, но также и нежелательных чужестранцев… Это завершило бы наши действия двойной победой. Сегодня, в день святого архангела Рафаэля, я не могу не вспомнить о Вас, читая слова: «Рафаэль, ангел божий, схватил демона и заковал его в цепи… Ибо тот, кто служит Богу, может открыто идти в бой, не прибегая к уловкам».
Де Ломени без труда понимал, что таят в себе символы д'Оржеваля, друга его детства. Де Пейрак и его люди, прибывшие к истокам Кеннебека, — это «англичане, еретики, проникающие за ними в глубь страны…». И вот он уже «закован в цепи и стерт во прах Вашими стараниями». Граф де Ломени нервно теребил бородку. Произошло недоразумение… Преподобный отец ни минуты не сомневался в тем, что граф де Пейрак должен быть пленен вместе со всем своим окружением. Он даже не допускал мысли о каком-либо соглашении с ним. Но почему же тогда он сам не приехал в Катарунк, встретившись на днях с ПонБрианом, Модреем и Л'Обиньером? Неужели появление этой женщины на коне, которую они приняли за дьявольское наваждение, было причиной его внезапного бегства?
Де Ломени вспомнил, что весной прошлого года не кто иной, как тот же отец Себастьян д'Оржеваль, просил вооруженной помощи против иностранцев, прибывших в Акадию. Полковник был уже готов сесть в лодку и отправиться вниз по реке к д'Оржевалю. Он добрался бы до него сегодня вечером и послезавтра мог уже вернуться назад. Но он тут же отбросил эту мысль. Де Ломени знал, что в данный момент он не имеет права покинуть своих солдат и краснокожих союзников. Настроение у всех было весьма неустойчивым. И его присутствие здесь было необходимо, чтобы избежать опасной вспышки.
«Я с нетерпением жду от Вас вестей, — писал святой отец. — Если бы Вы знали, как радостно мне чувствовать, что Вы, дорогой мой друг, дорогой мой брат, совсем рядом».
В этих строках нарочито холодного и категоричного письма вдруг проступила мягкость д'Оржеваля, придававшая ему обаяние и приносящая радость тем, кого он одаривал своей дружбой. Де Ломени входил в число этих избранных. Они подружились очень давно, еще в школьные годы. Это была дружба двух мальчиков, томившихся под мрачными сводами коллежа; она скрашивала тоску холодных зорь, пропахших чернилами и ладаном, и помогала выносить зубрежку и бесконечное бормотание молитв.
С годами Себастьян д'Оржеваль окреп и великолепно развился, он пылал внутренним мрачным огнем, с необыкновенной стойкостью выносил все лишения, все умерщвления плоти, увлекая за собой на путь святости менее фанатичного де Ломени. Затем дороги их разошлись. И только спустя много лет они снова встретились в Канаде. Первым сюда прибыл де ЛомениШамбор вместе с другим рыцарем Мальтийского ордена, мессиром де Мезонневом. Он сыграл немалую роль в том, что его друг, иезуит, приехал в эти края, ибо его письма пробудили в отце д'Оржевале, который в ту пору преподавал философию и математику в коллеже д'Аннеси, страстное желание нести Слово Божие в дикие леса Канады, обращал в веру Христову индейцев. Десять лет, проведенных им в Канаде, были годами подвижничества. Он исходил вдоль и поперек эту страну, изучил нравы и обычаи индейских племен, их языки и диалекты, он пережил все, что только можно было пережить, вплоть до изуверских пыток. В глазах де Ломени его собственные деяния и заслуги меркли, когда он сравнивал их с физическими и моральными подвигами своего друга. Он преклонялся перед ним и упрекал себя порою за то, что, не устояв перед искушением посвятить себя военному ремеслу, изменил своему истинному призванию и служил Господу оружием, а не словом. И каждый раз он бывал до глубины души растроган, когда вдруг в обращенных к нему письмах встречал теплую фразу или слово; он сразу чувствовал себя ближе к этому человеку, чья полная самоотречения жизнь внушала ему почти благоговение. И сейчас, склонившись над письмом, он ясно видел перед собою тонкое лицо отца д'Оржеваля, обрамленное густыми каштановыми волосами, его высокий лоб — свидетельство недюжинного ума. «Ребенок с таким лбом не будет жить на белом свете. — твердили учителя в коллеже. — Его ум убьет его». Из-под густых бровей смотрели синие, глубоко посаженные, удивительно ясные глаза. Благородное лицо не портил даже перебитый выстрелом ирокезов нос, а его полные сочные губы прятались в бороде Христа. Таков был его друг, человек, стоически выносивший, казалось, непосильные испытания. Де Ломени представлял, как быстро бегает перо д'Оржеааля по березовой коре — ею пользовались иногда в этих краях вместо пергамента. Рука, державшая это перо, раздувшаяся, неестественно розовая, была изуродована страшными ожогами. Особенно пострадали пальцы. Одни были укорочены, словно у прокаженных, другие почернели от огня, на нескольких отсутствовали ногти. Его мужество во время пыток вызвало такое восхищение у индейцев, что они сохранили ему жизнь. Залечив раны, отец д'Оржеваль бежал и, преодолев множество препятствий, достиг земель Новой Голландии, а оттуда на корабле вернулся в Европу. Несмотря на то, что он еще недостаточно окреп, Папа дал ему всемилостивейшее соизволение отслужить торжественную мессу в Версале и в Соборе Парижской богоматери. Во время его проповеди верующие не могли одержать рыданий, несколько женщин упали в обморок.
По возвращении его назначили в Акадию, одну из самых глухих областей Канады, которая граничила с владениями англичан и постоянно подвергалась угрозе их вторжения. Здесь на каждом шагу подстерегали неожиданности; невозможно было найти человека, более подходящего для этой трудной миссии. Пребывание отца д'Оржеваля на берегах Кеннебека и Пенобскота, этих важнейших речных путей, приобретало политическое значение. Он получил инструкции от самого короля.
«Без Вас, без Вашей помощи эта задача показалась бы мне чрезвычайно трудной. Не скрою, что в течение последних недель мною владеет страшное предчувствие…» — продолжал в своем письме д'Оржеваль.
Графа де Ломени тоже одолевали тяжелые мысли. В конце лета и в конце зимы вдруг начинаешь чувствовать, что тебя окружают злые духи. Это время, когда на солнце появляются пятна. Вот тут-то и разыгрываются все кровавые и ничтожные драмы. В городе обманутый муж убивает своего соперника, в лесной глуши из-за какой-нибудь шкуры бобра или выдры друг убивает лучшего друга.
Губернатор Квебека выговаривает епископу за то, что тот не отслужил мессы в день святого Людовика, хотя это не только день ангела губернатора, но также и самого короля Франции, которого он здесь представляет. Купец опрокидывает ящик с бутылками дорогого вина в окно на голову матроса, ушедшего, не расплатившись с ним. Маленькие индейцы, семинаристы, перелезают через забор и возвращаются к себе в лес. Монахини изнывают от тысячи страстей, и даже самых святых из них искушает дьявол, он хлопает ставнями и насылает на них видения — голых женщин со сверкающими глазами, скачущих на не виданных здесь животных.
Графу де Ломени пришли на память слова из пророчества о Демоне Акадии: «Прекрасная нагая женщина выйдет из вод и будет скакать на единороге»… Прекрасная женщина…
