– Нет, уверяю вас, – с горящими глазами возразила Анжелика. – Я готова вас слушать часами.

Он усмехнулся, и шрамы на его левой щеке придали его усмешке какую-то, особую иронию.

– Забавно устроена ваша головка! У меня никогда и в мыслях не было говорить о подобных вещах с женщиной. Но мне тоже нравится разговаривать с вами. Мне кажется, вы способны все понять. И в то же время… Ведь, когда вы приехали в Лангедок, вы готовы были поверить, что я во власти каких-то темных сил, не так ли? Я по-прежнему внушаю вам ужас?

Анжелика почувствовала, что заливается краской, но мужественно выдержала его взгляд.

– Нет. Я еще не вполне понимаю вас, и, мне кажется, это оттого, что вы ни на кого не похожи, но я вас больше не боюсь.

Прихрамывая, он подошел к табурету за ее спиной, на котором сидел во время визита архиепископа. Порой он с дерзким вызовом выставлял напоказ свое обезображенное лицо, не страшась яркого света, но бывали минуты, когда он прятался в тени, во мраке. И тогда в его голосе появлялись какие-то совсем новые интонации, словно сердце Жоффрея де Пейрака, вырвавшись из его изуродованного тела, могло наконец свободно выражать свои чувства.

Анжелика не видела, но ощущала близкое присутствие этого «человека в красном», который некогда так напугал ее. Он остался таким же, каким был, но она смотрела на него уже совсем другими глазами. Она готова была с тревогой в голосе задать ему извечный женский вопрос: «Вы меня любите?»

Но вдруг в ней всколыхнулась гордость. Она вспомнила, каким тоном он сказал ей: «Вы тоже придете… Они все приходили ко мне сами…»

Пытаясь побороть смятение, она снова завела разговор о его работе – они неожиданно нашли в этой области общий язык, и это сблизило их.

– Но если вы согласны поделиться своим секретом, почему бы вам не принять этого монаха Беше, которого архиепископ, по-видимому, ценит очень высоко?

– Ба! А ведь и правда, здесь я могу попытаться пойти ему навстречу! Но меня тревожит не то, что я раскрою свой секрет, а совсем другое: как сделать, чтобы его поняли? Боюсь, я только зря буду трудиться, доказывая, что вещество можно разложить на составные части, но нельзя превратить его в другое. Умы окружающих нас людей еще не созрели для подобных откровений. А все эти лжеученые настолько спесивы, что будут возмущены, если я им скажу, что самые ценные помощники в моих опытах – чернокожий мавр и простой горный мастер-саксонец.

– Куасси-Ба и Фриц Хауэр, горбатый старик на руднике Аржантьер?

– Да. Куасси-Ба рассказал мне, что ребенком, когда он еще не был рабом и жил в дебрях своей дикой Африки, куда можно проникнуть лишь через Пряный берег, он видел, как добывают золото старинным способом, заимствованным у египтян. У фараонов и царя Соломона были золотые прииски. Но вы представляете себе, дорогая, что скажет его преосвященство, если я сообщу ему, что секрет царя Соломона известен моему мавру Куасси-Ба? А ведь именно он многое подсказал мне в моих лабораторных опытах и навел меня на мысль заняться обработкой некоторых горных пород, содержащих золото. Что же касается Фрица Хауэра, то это превосходный горный мастер, человек, проведший жизнь под землей, настоящий крот, который легко дышит только в штольне. У саксонских рудокопов тайны производства передаются от отца к сыну, и благодаря им я смог наконец постичь многие удивительные загадки природы и разобраться во всех ингредиентах, с которыми я работаю, – в свинце, золоте, серебре, купоросе, сулеме и многих других.

– А вам случалось получать сулему и купорос? – спросила Анжелика, у которой эти названия вызвали какое-то смутное воспоминание.

– Да, вот это-то и доказало мне всю несостоятельность алхимии, так как из сулемы я могу получить по желанию либо обычную ртуть, или, как ее иначе называют, живое серебро, либо ртуть желтую или красную, которые в свою очередь могут быть снова превращены в живое серебро. Первоначальный вес ртути не только не увеличится во время опытов, а даже скорее уменьшится, поскольку какая-то часть улетучится в виде паров. Я также знаю способ, как извлечь серебро из свинцовой руды и золото из некоторых пород, с виду пустых. Но если бы я на дверях своей лаборатории написал: «Ничто в природе не пропадает, ничто не создается из ничего», – то мою философию сочли бы весьма смелой и даже противоречащей «Книге бытия».

– Наверно, этот способ вроде того, каким вы ухитряетесь доставлять в Аржантьер испанские золотые слитки, купленные в Лондоне?

– Вы весьма проницательны, а вот Молин – слишком болтлив. Впрочем, неважно! Если он был с вами откровенен, значит, он уверен в вас. Правильно, испанские слитки можно переплавить в печах с пиритом или с галенитом, и тогда они становятся похожими на каменистый штейн черно-серого цвета, так что даже самые ревностные таможенники ничего не заподозрят. Вот этот так называемый штейн славные маленькие мулы вашего отца и перевозят из Англии в Пуату или из Испании в Тулузу, где он снова с моей помощью или с помощью моего саксонца Хауэра превращается в великолепное сверкающее золото.

– Но это же контрабанда, – довольно резко сказала Анжелика.

– Когда вы так говорите, вы совершенно очаровательны. Подобная контрабанда ничуть не наносит вреда ни королевству, ни лично его величеству, а мне дает богатство. Впрочем, в скором времени я верну в Лангедок Фрица Хауэра, чтобы он наладил добычу на новом золотом прииске. Я обнаружил золото в горах, неподалеку от деревушки Сальсинь, в окрестностях Нарбонна. И оно вместе с серебром из Пуату даст нам возможность отказаться от контрабанды, как вы это называете.

– Но почему же вы не попытались заинтересовать своими открытиями короля? Вероятно, во Франции есть и другие рудники, на которых можно было бы добывать золото, применяя ваш способ извлечения его из породы, и король был бы вам благодарен.

– Красавица моя, король от меня далеко, да и я не создан для того, чтобы быть ловким придворным. А ведь лишь люди подобного толка могут оказывать влияние на судьбы королевства. Кардинал Мазарини предан короне, этого я не отрицаю, но прежде всего он интриган, который плетет свои интриги во всех странах. Что же касается мессира Фуке, который обязан раздобывать деньги для кардинала Мазарини, то он, безусловно, гений в финансовых делах, но я думаю, что его совершенно не интересуют вопросы о том, как правильно использовать природные богатства, чтобы обогатить страну.

– Мессир Фуке! – воскликнула Анжелика. – Теперь я вспомнила, где слышала о римском купоросе и о сулеме. В замке дю Плесси!

Перед ее глазами всплыла вся сцена. Итальянец в монашеской сутане, обнаженная женщина в кружеве простынь, принц Конде и ларец из сандалового дерева, в котором поблескивал изумрудного цвета флакончик.

«Отец мой, вас прислал мессир Фуке?» – спросил принц Конде.

И Анжелика вдруг подумала, не остановила ли она тогда руку Судьбы, спрятав ларец?

– О чем вы задумались? – спросил граф де Пейрак.

– Об одном очень странном приключении, которое некогда произошло со мной.

И внезапно она, молчавшая столько лет, поведала ему историю с ларцом, которую во всех подробностях сохранила ее память.

– Принц Конде наверняка хотел отравить кардинала, а может, даже и короля и его младшего брата, – добавила Анжелика. – Но что так и осталось для меня загадкой – так это письма, скреплявшие какие-то обязательства, которые принц и другие сеньоры должны были вручить мессиру Фуке. Постойте-ка… я припомню текст. Кажется, так: «Обязуюсь поддерживать только мессира Фуке и отдать все свое имущество в его распоряжение…»

Граф де Пейрак слушал ее молча. Когда она кончила, он усмехнулся.

– Вот оно, блестящее общество! И подумать только, что в то время мессир Фуке был всего лишь скромным советником парламента! Но он проявил себя таким искусным финансистом, что смог подчинить себе эту знать. Сейчас он – ну и кардинал Мазарини, конечно, – самые богатые люди в королевстве. А это говорит о том, что каждый из них получил теплое местечко при короле. И у вас хватило смелости завладеть ларцом? Вы его спрятали?