— Это было бы хорошо, господин граф.

— Без него, сударыня, я был бы уже мертв. Не то, чтобы мой хозяин Мохаммед Селиби Садат плохой человек, и тем более — моя хозяйка. Но они скуповаты и питаются сущими пустяками. Это не для человека, которого заставляют заниматься тяжелой работой. Я не говорю уже о переноске воды и дров. Но мусульманки слишком падки на христиан. Коран должен бы это учитывать. С другой стороны, надобно признать, что тут есть и некоторые преимущества.

Анжелика яростно поглощала пищу. Бывший лакей откупорил бутылку.

— Это мальвазия. Я нацедил несколько капель из бочонков, которые Осман Ферраджи приобрел для гарема марокканского султана. Только подумать, господин граф, что оба мы из Турени, а нас заставляют пить ключевую воду или мятный чай — какое падение! Надеюсь, это маленькое возлияние не навлечет на меня гнев Верховного евнуха. Вот у кого глаз наметан… Ну и мужчина! Впрочем, когда говорю «мужчина», это я так… Никак не привыкну к этим созданиям, которые кишат в здешних местах. Когда он приходит, мне случается называть его сударыней. Но глаз у него цепок, поверьте мне. Кого-кого, а его не проведешь относительно качества и количества товара.

Имя Османа Ферраджи перебило Анжелике аппетит. Она отставила маленькую серебряную чашечку. Тревога вновь овладела ею. Граф де Ломени поднялся, сказав, что хозяйка уже заждалась. Его засаленная куртка, вся в лохмотьях, плохо вязалась с манерами молодого щеголя, каким он остался, несмотря на тяготы плена и аравийское солнце. Он обернулся к Анжелике и, разглядев ее получше при свете свечи, воскликнул:

— Боже, вы восхитительны!

Он осторожно отвел ей со лба светлую прядь и, погрустнев, пробормотал:

— Бедняжка!

Анжелика попросила отыскать ее друга Савари, изворотливого и многоопытного старика, у которого наверняка найдется какой-нибудь план. Она описала его, а также прочих пассажиров мальтийской галеры: голландского банкира, двух французских торговцев кораллами и молодого испанца. Граф удалился, предчувствуя упреки своей непреклонной и требовательной хозяйки.

— Соблаговолите расположиться поудобнее, госпожа маркиза, — попросил Люка, убирая еду.

Анжелике было приятно присутствие вышколенного лакея, называвшего ее «госпожой маркизой». Она ополоснула руки и лицо принесенной им душистой водой, промокнула услужливо поданной салфеткой и прилегла на подушки.

Люка суетился, шаркая бабушами и путаясь в длинных полах арабского плаща.

— Ах, бедная госпожа, — вздыхал он. — И зачем только люди плавают по морю? Угораздило же моего господина и меня сесть на эту галеру!

— Да, ни к чему все это, — со вздохом откликнулась Анжелика, думая о своей рискованной затее. Некогда она приняла за обычную восточную склонность к преувеличениям предсказания Мельхиора Панассава, который еще в Марселе предрекал ей гарем турецкого владыки. Теперь его слова оборачивались мрачной действительностью, и, быть может, турок был бы предпочтительнее свирепого марокканского дикаря.

— Вы только поглядите, сударыня, что со мной приключилось! Я — малый изворотливый, но никогда не забывал замолвить за себя словечко Пречистой Деве и святым заступникам. И вот теперь я — вероотступник, ренегат!.. Конечно, я не хотел, но когда вас колотят палками, прижигают пятки, грозят содрать кожу, отрезать известно что, зарыть живьем в песок и размозжить башку булыжниками — тут уж ничего не поделаешь. У каждого одна жизнь и один…. ну, вы понимаете. А как вам удалось убежать? Когда женщину покупают для знатного сеньора, ее уже потом никто не видит. А посмотреть на вас, — станет понятно, что купила вас большая шишка.

— Да, марокканский султан, — подтвердила Анжелика, и это ей вдруг показалось таким забавным, что она прыснула со смеху. Мальвазийское винцо явно оказывало свое действие.

— Что-что? — переспросил Люка, не находя в ее словах ничего смешного. — Не хотите ли сказать, что это вас Меццо-Морте в числе тысячи одного дара посылает в Мекнес, чтобы снискать расположение султана?

— Да, что-то в этом роде, насколько я поняла.

— Так как же вам удалось сбежать? — повторил он, и Анжелика подробно рассказала ему, каким образом спаслась от евнухов Османа Ферраджи.

— Так вот кто за вами гонится! Спаси нас Господи и помилуй!

— У вас с ним дела?

— Не без этого, но какая это мука! Я попробовал было всучить ему несколько кувшинов подпорченного масла в партии из полутысячи. Это всегда так делается. А он заявился сюда с ребятами и тем десятком кувшинов с плохим товаром и едва мне голову не снес. Что, впрочем, и случилось с одним моим сотоварищем по ремеслу, когда тот продал ему солонину, несколько больше обычного тронутую червями.

— Об одном ли мы человеке говорим? — задумчиво протянула Анжелика. — Я приняла его за важную персону. Он показался мне любезным, обходительным и почти что застенчивым.

— Это важная персона, сударыня: он церемонен и изыскан, все так… Только это не мешает ему рубить головы… изысканно. У таких как он, надо понимать, внутри — пусто. Им все едино, что смотреть на нагую женщину, что изрубить ее на кусочки. Вот почему они так опасны. И подумать, что вы выставили его на посмешище!..

Теперь только Анжелика вспомнила, кто ей рассказывал об Османе Ферраджи. Это был маркиз д'Эскренвиль. Он тогда сказал: «Это вельможа, знатный по всем статьям: гениальный, вкрадчивый, жестокий… Это он помог Мулею Исмаилу завоевать его царство…»

— Что он сделает, если меня снова схватят?

— Бедная моя госпожа! Уж лучше сразу проглотить целый пузырек яду. По сравнению с этими марокканцами алжирцы — сущие агнцы. Но не надо портить себе кровь. Попытаемся вас вытянуть отсюда. Только как это сделать — вот вопрос.

Граф де Ломени явился на следующий день, свалив в углу двора своего слуги вязанку хвороста. Савари он нигде не обнаружил. Продавцы кораллов, оставленные в тюрьме в ожидании выкупа, ничего не слыхали о щуплом старике. Возможно, его купил какой-нибудь крестьянин и увез в глубь страны. Зато Ломени слыхал о бегстве блистательной пленницы-француженки. Пятеро негров из стражи Верховного евнуха были казнены, как виновники побега. Шестого пощадили, его Осман Ферраджи приобрел лишь недавно. Разъяренный Меццо-Морте тоже обыскивает город, обшаривает дом за домом в сопровождении раба-евнуха, который заглядывает под паранджу каждой женщины, не пропуская ни одной.

— А тебя, Люка, могут заподозрить?

— Не знаю. К несчастью, мы в том квартале, где, как подозревают, может скрываться беглянка. А ваша хозяйка, граф, сумеет промолчать?

— Да, по крайней мере, пока не возревнует меня к нашей соотечественнице.

Тревога мужчин была отнюдь не наигранной. Анжелика прислушалась к их приглушенному разговору. Монахи, выкупавшие пленных, отчалили месяц назад. Они захватили с собой всего каких-нибудь четыре десятка рабов. К тому же их вмешательство бессильно помочь Анжелике, поскольку дело шло уже отнюдь не о выкупе. Может, стоило попытаться проникнуть на борт свободного купеческого судна? Увы, такая мысль приходила на ум многим невольникам, чуть только мачта с флагом их страны показывалась в порту. Одни бросались вплавь, другие, связав несколько досок, руками гребли к желанному убежищу. Но стража не дремала. На молах было полно часовых, и фелуки неверных сновали туда-сюда. А перед отплытием каждый корабль ревностно обыскивали янычары или надсмотрщики. Поэтому о бегстве подобным путем нельзя было и мечтать. Еще большее безрассудство — бежать посуху, чтобы добраться до Орана, находящегося под испанским владычеством — самого близкого места, где стоят католические гарнизоны. Это недели блужданий по незнакомой враждебной и пустынной стране с риском заблудиться или быть растерзанным дикими зверями. Никто из отважившихся на такой побег не добрался до места.

Выловленных беглецов били палками или калечили, если при освобождении они причинили малейший ущерб своим стражам.

Ломени заговорил о жителях Майорки. Действительно, отсюда было недалеко до Болеарских островов. Хорошая лодка позволяла покрыть это расстояние за сутки, и отважные островитяне на протяжении двух столетий время от времени предпринимали успешные попытки освобождения рабов. У них были легкие суденышки, предназначенные именно для этих целей. Многие из них сами побывали в рабстве и прекрасно знали эти места.