Занавеси были отодвинуты, так что в палатку свободно проходил морской воздух, насыщенный ароматами мирт и мимоз, доносившимися с близких еще берегов. Эта роскошная палатка (в шутку ее называли скинией), служившая офицерам корабля кают-компанией, была устроена герцогом де Вивонном на восточный лад — с коврами, низкими тахтами и подушками. Анжелика находила ее довольно удобной и предпочитала узкой, сырой и темноватой каюте, размещенной под мостиком. К тому же в палатке не слышно было ни назойливого дребезжания гонгов в руках надсмотрщиков, ни хриплых криков надзирателей за каторжниками-гребцами; удары волн о корпус судна заглушали эти неприятные звуки; тяжелые мягкие ткани, из которых была сделана палатка, поглощали их. Можно было представить себе, что сидишь в уютной гостиной.

В нескольких шагах от Анжелики усердно оглядывал в подзорную трубу отдалявшийся берег помощник капитана де Миллеран, совсем еще молодой человек, почти безбородый, рослый и хорошо сложенный. Воспитанный дедом-адмиралом в поклонении королевскому флоту, юноша только что завершил свое образование и свято соблюдал все старинные морские обычаи; присутствие дамы на борту он считал нарушением их. Потому мрачное выражение не сходило с его лица. Не разжимая губ, он надменно проходил мимо и никогда не присоединялся к кружку офицеров, собиравшихся в определенные часы вокруг Анжелики. Другие члены адмиральского штаба такой строгости не проявляли и радовались возможности оживить долгое плавание.

Из палатки виднелись пурпурные скалы на фоне гор, поросших темно-зелеными невысокими кустами и сухими ароматными травами. Как ни великолепно было это сочетание красок, местность казалась безлюдной. Ни одной черепичной крыши, ни одной лодки в удобных бухточках, словно вырезанных из арбуза живописных прибрежных скал. Лишь вдали виднелись кое-где маленькие городки, окруженные защитными стенами.

В палатку вошел, улыбаясь, герцог де Вивонн в сопровождении негритенка, несшего конфетницу.

— Как вы себя чувствуете, моя милая? — Он поцеловал руку молодой женщины и сел рядом с ней. — Не хотите ли восточных сладостей? Миллеран, заметили что-нибудь?

— Нет, ваша светлость. Побережье опустело. Рыбаки бросили свои хижины, опасаясь берберов, которые так обнаглели, что забираются и сюда и захватывают людей в рабство. Жители прибрежных поселков ищут укрытия в городах.

— Скоро мы будем, кажется, возле Антиб. Если нам повезет, мы сможем воспользоваться сегодня вечером гостеприимством моего доброго друга, принца Монако.

— Да, ваша светлость, если только другой наш приятель — я имею в виду Рескатора — не помешает нашему переходу…

— Вы что-то заметили? — де Вивонн быстро встал и взял подзорную трубу из рук своего помощника.

— Нет, уверяю вас. Но это меня и удивляет, ведь мы его достаточно хорошо знаем.

В палатку вошли, один за другим, де Лаброссардьер, заместитель адмирала, и два других офицера, графы де Сен-Ронан и де Лаженест, а за ними и мэтр Савари. Пока они устраивались на подушках, слуга турок с помощью молодого раба стал готовить кофе.

— Вам нравится кофе, сударыня? — обратился к Анжелике де Лаброссардьер.

— Не знаю. Но мне придется привыкнуть к нему.

— Когда привыкнешь, без него уже невозможно обходиться.

— Кофе не дает дурным испарениям подниматься из желудка к голове, — сказал с ученым видом Савари. — Магометане любят этот напиток не столько из-за его полезных качеств, сколько благодаря легенде, что изобрел кофе архангел Гавриил, чтобы подкрепить храброго Магомета. И сам Пророк хвалился, что стоит ему выпить кофе, как он обретает столько сил, что может победить сорок мужчин и удовлетворить более сорока женщин.

— Так выпьем же кофе! — воскликнул де Вивонн, страстно взглянув на Анжелику.

Все эти молодые, полные сил мужчины смотрели на нее, не скрывая восхищения. Она и на самом деле была великолепна в светло-сиреневом платье, оттенявшем матовый цвет ее лица, которому морской воздух придал особенную свежесть, и золотистую массу ее волос. Она улыбнулась, любезно принимая преклонение, выражавшееся в их взорах.

— Помнится, я уже однажды пила кофе — с персидским послом, Бахтияр-беем.

Молодой раб разложил узорчатые салфеточки с золотой каймой. Турок разлил кофе по чашечкам из тонкого фарфора, а негритенок подал два серебряных ларчика, один с кусочками белого сахара, другой с орешками кардамона.

— Возьмите сахар, — советовал де Лаброссардьер.

— Бросьте в чашку немного кардамона, — наставлял де Сен-Ронан.

— Пейте очень медленно, но не ждите, пока совсем остынет.

— Кофе надо пить прямо с огня.

Все они пили маленькими глотками. Анжелика выполнила все указания и нашла, что кофе сам по себе ей не нравится, зато пахнет он чудесно.

— Наш переход начинается счастливо, — заметил с удовлетворением де Лаброссардьер: нам так повезло, что на борту у нас одна из королев Версаля, а к тому же мне стало известно, что Рескатор отправился в гости к своему сообщнику Мулею Исмаилу, султану Марокко. А в его отсутствие в Средиземном море будет спокойно.

— Кто же он, этот Рескатор, о котором вы все постоянно думаете? — спросила Анжелика.

— Один из тех нарушающих все законы разбойников, которых нам поручено преследовать и, если удастся, захватить, — отвечал, помрачнев, де Вивонн.

— Значит, это турецкий пират?

— Он пират, это несомненно. А вот турок ли он, этого я не знаю. Одни говорят, что он один из братьев султана Марокко, другие считают его французом, потому что он хорошо владеет нашим языком. Я скорее склонен считать его испанцем. Но трудно сказать что-нибудь определенное об этом человеке, потому что он всегда ходит в маске. Так часто поступают ренегаты, которые даже нарочно уродуют свое лицо, чтобы их не узнали.

— Говорят еще, что он немой. Что ему вырвали язык и ноздри. Но кто это сделал? Тут средиземноморские сплетники расходятся между собой. Те, кто считают его мавром, мавром из Андалузии, думают, что он жертва испанской инквизиции. А те, кто называют его испанцем, обвиняют, наоборот, мавров. Во всяком случае, он красотой, очевидно, не отличается, так как никто не может похвастаться, что видел его без маски.

— Это не мешает ему пользоваться у дам определенным успехом, — заметил, смеясь, де Лаброссардьер. — В его гарем попали, кажется, несколько бесценных красавиц, которых он перебил на торгах у самого константинопольского султана. Совсем недавно старший из евнухов султана, знаете, этот красивый кавказец Шамиль-бей, ужасно сокрушался, что не смог перехватить у Рескатора очаровательную голубоглазую черкешенку, просто сокровище!..

— У нас уже слюнки текут, — откликнулся де Вивонн. — Но удобно ли рассказывать такое при даме?

— Я не слушаю, — отозвалась Анжелика. — Прошу вас, сударь, продолжайте свою повесть о Средиземном море.

Де Лаброссардьер объяснил, что слышал подробный рассказ судейского чиновника Альфреда ди Вакузо, итальянца, мальтийского рыцаря, с которым встретился в Марселе. Этот мальтийский рыцарь только что вернулся тогда из Кандии, куда сам отвозил рабов, и с живописной яркостью передавал еще свежие впечатления от того состязания на рынке, когда Рескатор бросал к ногам черкешенки мешки золотых монет, пока она не оказалась по колено в золоте.

— Да уж денег у него довольно! — воскликнул де Вивонн, охваченный гневом, так что лицо его налилось кровью до самого парика. — Недаром его зовут Рескатором. Вы знаете, что это значит, сударыня?

Анжелика отрицательно покачала головой.

— Так называют по-испански тех, кто распространяет незаконные деньги, фальшивомонетчиков. Раньше такие рескаторы встречались изредка, и эти мелкие умельцы никому не мешали и опасности не представляли. Теперь же остался только один такой, и зовут его Рескатор.

Он мрачно задумался. Молодой лейтенант де Миллеран, робкий и сентиментальный, теперь только решился вступить в разговор.

— Вы сказали, что изуродованный нос не мешает Рескатору нравиться женщинам, но ведь эти пираты приближают к себе купленных рабынь, нередко принуждая их силой, а следовательно, по числу их наложниц нельзя судить, мне кажется, об их привлекательности. Возьмем, например, алжирского ренегата Меццо-Морте, этого отъявленного негодяя, самого крупного торговца рабами во всем Средиземноморье. Кто хоть раз видел его, не скажет, что можно найти женщину, которая отдалась бы ему по любви или которой он бы чуточку приглянулся.