— А что ему нужно?

— Проскакать верхом через весь Париж под ливнем лепестков роз и чтобы все жители падали ниц при его появлении.

Министр промолчал.

— Таким образом, вы сами должны решить, как его принимать, — заключила Анжелика.

— Я?! — испугался Кольбер. — Я не имею ни малейшего понятия об этикете при дворах восточных владык.

— И я тоже. Но тем не менее считаю, что мы можем кое-чем поступиться, дабы не потерять союза с Персией и постараться заключить соглашения.

Кольбер нервно вытер вспотевший лоб.

— Расскажите подробности вашего посещения.

Анжелика описала встречу с Беем, не упустив все комические стороны этого визита. Однако министр не улыбнулся даже тогда, когда Анжелика рассказала о желании перса повторить пытку специально для него.

— Он ничего не говорил о тайной стороне переговоров?

— Ни слова. Просто упомянул как-то мимоходом, что Франция нигде больше не получит такого тонкого шелка, как персидский… И еще говорил о каких-то католических миссиях…

— А не было ли речи о контрдоговорах с арабами или Россией?

Анжелика покачала головой. Министр сидел в глубокой задумчивости.

— В общем, — подытожила Анжелика, — я поработала за вас и за короля.

— Не торопитесь! Вы поспешили и выполнили миссию крайне неэффективно.

— Как так? Я не принадлежу к тем людям, которые обязаны спрашивать у своих повелителей разрешения на посещение других лиц.

— Вы заблуждаетесь, если считаете, что можете поступать, как вам заблагорассудится. Чем выше вы стоите, тем больше вам следует быть осмотрительной, чтобы не ошибиться и не сделать опрометчивый шаг. Вы едва избежали ареста…

— А мне показалось, что я уже нахожусь под арестом.

— Нет, я возьму на себя ответственность за ваше освобождение до тех пор, пока не улажу дело с королем. И прошу вас, будьте сегодня в Версале. Мне кажется, что король захочет выслушать вас. А я скажу ему о том, что вы можете быть полезны при переговорах с Беем.

Он проводил ее и сказал офицерам:

— Она свободна!

Анжелика была так потрясена и обрадована благополучным окончанием вынужденного визита к всесильному министру, что прямо в приемной в изнеможении опустилась в кресло, не обратив внимания, что место иностранца занял другой посетитель. Она пришла в себя только когда услышала его раскатистое «р». Он пригласил ее к себе в карету, ибо как раз собирался возвращаться в Париж.

— Могу ли я узнать ваше имя, сударь? Мне кажется, Что я не видела вас раньше при дворе.

— Нет, видели… Это было в тот день, когда его величество предложил вам стул. Вы двигались с такой грацией и чувством собственного достоинства, что ваши черные одежды казались упреком этим расфуфыренным попугаям.

— Упреком?

— Может быть, это не совсем подходящее слово, но вы так не походили на остальных дам, так выделялись, что мне хотелось крикнуть: «Нет! Нет! Уберите ее отсюда!»

— Слава богу, что вы не сделали этого!

— Да, — вздохнул незнакомец, — с тех пор, как я нахожусь во Франции, я сам не свой!

— Откуда же вы родом?

— Я принц Ракоци, моя родина Венгрия.

Он рассказал Анжелике, что в результате дворцового переворота был вынужден бежать из своей страны.

— Я рада за вас. Но где вы живете во Франции?

— Нигде, сударыня. Я странствую и с нетерпением жду того времени, когда смогу вернуться в Венгрию.

— Вы не боитесь, что вам, может быть, суждено умереть на чужбине?

— Нет. Я вернусь на родину, как только получу помощь от короля. Мне нужна его помощь, чтобы совершить в своей стране революцию. В душе я революционер.

Анжелика в изумлении смотрела на него. Это был первый революционер, которого она видела воочию.

— А почему вы думаете, что наш король окажет помощь деньгами или еще чем-либо для того, чтобы свергнуть другого короля? Монархи страшно боятся таких вещей.

— В своей стране — конечно! Но в других странах…

Анжелика задумалась.

«Известно, что Ришелье помогал Кромвелю французскими деньгами и в немалой степени ответственен за то, что Карл I был обезглавлен, хотя он и приходился кузеном королю Франции».

Анжелика высказала это соображение вслух. Иностранец улыбнулся.

— Я не силен в Английской истории, но знаю, что в Англии вновь восстановлена власть короля. И у них нет людей, способных совершить революцию. То же и во Франции. Но мы, венгры, самый свободолюбивый народ и готовы к революции.

— Но мы, французы, и так свободны, — запротестовала Анжелика.

Тут венгр разразился таким громовым хохотом, что возница замедлил ход и обернулся, потом тряхнул головой и быстрее погнал лошадей. Перестав смеяться, Ракоци воскликнул:

— И вы считаете себя свободной, когда вас только что под стражей привезли к министру?!

— Это была ошибка, — рассердилась Анжелика, — и вы видели, что из-под стражи я освобождена.

— Все равно. Так или иначе они стоят за вашей спиной. Они не отвяжутся от вас до тех пор, пока вы работаете с ними или на них. А это значит, что вы запродали свою свободу и душу. И если вам захочется освободиться от них, то вы можете только бежать.

— Бежать? Что за нелепая мысль! Я достигла высокого положения и чувствую себя превосходно.

— Это ненадолго, поверьте мне. Это не для вашей прелестной головки.

— А чем она вам не нравится?

— У вас голова ангела-мстителя, которым нельзя повелевать или подчинить своей воле и который держит в руках меч Немезиды. Ваш проницательный взгляд словно пронзает человека насквозь. Самая глубокая темница не способна погасить блеск ваших глаз.

— В ваших словах есть доля истины, — качнула головой Анжелика, на губах ее появилась горестная усмешка. — Я очень капризна, но вам нечего меня бояться. Ошибки молодости обошлись мне очень дорого, но зато я поумнела. Эти ошибки многому научили меня.

— Научили, как быть рабыней? Вы это имеете ввиду?

— Вы бросаетесь в крайность, сударь. Если хотите знать мою точку зрения, то на земле вообще нет ни одной совершенной страны. А государство бедных — эта идея повсюду закончилась плачевно. Вы же исповедуете как некий евангелист. Такие заканчивают свою жизнь на кресте. Это не для меня.

— Евангелист должен быть холостым или, по крайней мере, покинуть свою семью. Я же хочу посеять семена свободы. Знаете, о чем я подумал, когда увидел вас? Выходите за меня замуж, и мы уедем отсюда вместе.

Анжелика применила извечную женскую уловку, которая всегда помогала ей выходить из щекотливого положения, — она рассмеялась и тут же переменила тему разговора.

— Ах, поглядите-ка на этих людей. Что они собираются делать?

Они уже въехали в город, и на одной из узких улочек в квартале Сен-Поль толпа веселящихся людей преградила им путь. Больше всего здесь было одетых в лохмотья людей. Толпа соорудила некое подобие виселицы, на которой уже болталось чучело с большим белым плакатом на груди.

Сержант — глава местной полиции — представлял официальную сторону церемонии. Как только чучело закачалось на виселице, два барабана раскатились громкой дробью, и толпа взревела на разные голоса:

— На виселицу мошенников! Смерть ворам!

— Прямо-таки революционная картина, — пробормотал Ракоци.

— Тут вы совсем не правы, сударь, — сказала Анжелика, испытывая гордость от сознания собственного превосходства. — Эти люди радуются акту справедливого короля в кавычках. Это насмешка над правосудием.

Она высунула голову, чтобы узнать, кого символизирует чучело. Ремесленник объяснил, что это Гурвиль, сборщик налогов в провинции Гайана, осужденный за спекуляцию и сообщник Фуке, чьи беззакония стали достоянием гласности.

Карета пробилась сквозь толпу и покатилась дальше. Анжелика погрузилась в раздумья. Молчал и ее спутник.

— Несчастный, — вздохнул он наконец, — бедная жертва тирании, осужденный жить вечно вдали от родины, куда не может вернуться, не подвергая себя опасности быть умерщвленным. Увы, эти отверженные скитаются по всей земле, за исключением своей родной страны, дорогу в которую им преграждает палка деспота.