— Что вы думаете об этом местечке? Оно прелестно, не правда ли? Ах, «маркиза ангелов», вы стали теперь настоящей придворной дамой, но все же не забыли своей дружбы со стариной Баркаролем.

Анжелика смотрела в сад, положив руку на плечо карлика.

— Воспоминания, которые нас связывают, не из тех, что легко забываются, Баркароль.

Солнце уже совсем разогнало туман. День обещал быть по-весеннему ясным. Зеленые листья вязов сверкали, как изумруды, в воде фонтанов отражалось голубое небо. Дюжина садовников с граблями и тачками терялась на огромном пространстве сада.

Низким голосом Баркароль продолжал:

— Иногда королева волнуется, когда не видит меня целый день. А в это время ее любимый карлик уходит в Париж, чтобы засвидетельствовать свое почтение другому величеству, чьи подданные не смеют его забывать, — Великому Керзу. У него не так много подданных, подобных нам, маркиза, с кошельками, распухшими до размеров дыни. Я думаю, что Жанин — Деревянный зад все еще любит меня.

— Он любит и меня, — сказала Анжелика. Она представила выразительное лицо Деревянного зада.

— Ничего не бойтесь, маркиза, — пробормотал Баркароль. — Мы умеем хранить тайны. Помните, что вас не оставят в беде даже здесь.

Он обернулся и сделал широкий жест рукой, обведя комнату.

— Здесь, во дворце короля, где люди более одиноки и больше подвержены опасностям, чем где бы то ни было.

Стали появляться первые придворные, пряча зевки в обшлаги кафтанов. Их деревянные каблуки стучали по мраморному полу. Слуги разносили дрова для каминов.

— Скоро появится «старуха». Смотрите, вот и она.

Анжелика увидела женщину неопределенного возраста, одетую в плащ с капюшоном. На голове у нее был чепчик. Встречные дворяне, увидев ее, слегка сгибали колено, но она, казалось, не замечала их и продолжала путь с величественной безмятежностью.

— Куда она направляется?

— К королю. Это мадам Гамелин, его старая нянька. Она до сих пор имеет привилегии входить к королю утром раньше всех. Она раздвигает занавеси, целует его и интересуется, как он спал и как его самочувствие. Обычно они еще немного болтают. А в это время все беспокойно толпятся за закрытыми дверями. Она удаляется, и после этого ее целый день нигде не видно. Никто не знает, куда она исчезает. Это ночная птица. И каждое утро министры, принцы, кардинал — все скрежещут зубами при виде этой скромной личности откуда-то с задворок Парижа, которой достается первая утренняя улыбка короля.

По пятам за нянькой следовали три доктора в черных одеяниях, белых париках и высоких шапках, которые подчеркивали их избранность. Один за другим они щупали королевский пульс, расспрашивали о здоровье.

Затем следовал выход принцев крови. Когда они склонялись перед королем, он вставал. Главный камергер подавал ему одежду, которую держал наготове первый спальник.

Затем наступал третий выход. Герцоги и пэры, толкая один другого, с низким поклоном разворачивали парчовый жилет.

Четвертыми шли государственные секретари.

Пятыми — дипломаты.

Шестыми — духовенство в алых одеждах.

Мало-помалу королевская опочивальня заполнялась людьми.

Король оглядывал входивших, здоровался с каждым и брал на заметку отсутствующих. Он задавал несколько вопросов, касающихся последних сплетен, и бывал очень доволен, когда получал остроумный ответ.

«Избранники рая», как называли их в Версале, гордились своей привилегией

— находиться в спальне короля в то время, как остальные смертные были осуждены находиться за закрытыми дверями.

Анжелика с интересом наблюдала за этими посвященными, входившими в святая святых.

— Мы — души в чистилище, — засмеялась одна из женщин, стоявшая рядом с ней.

Все были одеты в лучшие наряды и все стремились оказаться в первых рядах, когда король с королевой пойдут из часовни вдоль живого коридора.

Маркиз дю Плесси де Бельер был при втором выходе. Дождавшись, пока он скрылся за дверями в спальню короля, Анжелика со всех ног бросилась к его комнате, боясь затеряться в лабиринте коридоров, которые окуривались фиалковым корнем и в которых была вечная толчея.

Ла-Виолетт мурлыкал, начищая оружие хозяина. Он предложил мадам маркизе зашнуровать ее корсет, но Анжелика резко оборвала его. Не дождавшись Жавотту или какую-нибудь другую служанку, она оделась сама, как смогла. Затем заторопилась обратно, чтобы поспеть вовремя и увидеть королевскую процессию вблизи.

У королевы был красный нос, несмотря на пудру, которую искусно нанесли ей на лицо. Она проплакала всю ночь, ибо король, как она сообщила своим подругам, не заходил к ней даже на минутку. Это было необычно, потому что король был очень пунктуален в этом вопросе.

Свита королевы слилась с окружением де Лавальер, и обе группы пришли почти одновременно. Мария-Тереза высоко держала голову, хотя ее габсбургский подбородок дрожал от рыданий, которые она подавляла.

Фаворитка низко поклонилась. Когда она выпрямилась, Анжелика увидела затаенный страх в ее глазах. Здесь, в залах Версаля, она была сама загнанной оленихой, а не охотницей. Анжелика понимала, что так оно и есть на самом деле: королевская прихоть — дело непостоянное. Марии-Терезе нечего было бояться ее. Впереди ей грозили новые, более серьезные соперницы.

Король вернулся из часовни и прошел в сад. Ему доложили, что больные золотухой услышали о его пребывании здесь и собрались за воротами в надежде на исцеление от королевского прикосновения. Король никогда не отказывал в этой милости. Просителей было немного, и церемония быстро закончилась.

Его величество направился в зал Дианы, чтобы принять там прошения от всех желающих.

Молодой вельможа из свиты короля вышел из толпы и поклонился Анжелике.

— Его величество желает напомнить мадам дю Плесси де Бельер, что он хочет видеть ее на завтрашней охоте с самого начала.

— Передайте мою благодарность его величеству. И скажите, что только смерть может помешать мне.

— Его величество не требует так много. Но если все же вы не явитесь на охоту, то он хотел бы знать причину вашего отсутствия.

— Можете уверить его, что он об атом будет знать, месье де Лувуа. Вас ведь так зовут?

— Да, мадам.

— Я бы хотела поговорить с вами. Это возможно?

Лувуа сказал, что если мадам дю Плесси де Бельер задержится в коридоре, то он вскоре присоединится к ней, как только король закончит прием прошений.

— Я подожду. А вы заверьте его величество, что завтра я обязательно буду на охоте.

— Нет! Не будете! — произнес у нее прямо над ухом голос Филиппа. — Мадам, жена должна повиноваться мужу. А я никогда не давал вам позволения появляться при дворе. Вы идете против моей воли, и я приказываю вам немедленно вернуться в Париж!

— Филипп, это же абсурд! — низким голосом сказала Анжелика. — Ведь я нахожусь при дворе для вашей же пользы. Какое вы имеете право так мучить меня?

— Вы больше измучили меня!

— Оставьте меня, Филипп, вы ведете себя, как ребенок.

— Только в том случае, если вы немедленно уедете из Версаля.

— Нет!

— Вы не должны быть завтра на охоте.

— А я буду!

Лувуа уже удалился к королю и не слышал их спора, но стоящие рядом смотрели на них с усмешкой. Домашняя ссора семейства дю Плесси была привлекательной. Рядом с ними, как бы смотря в сторону, стоял маркиз де Лавальер, профиль которого напоминал птичий.

Чтобы оградить себя от насмешек, Анжелика воскликнула:

— Ладно, Филипп, я уезжаю! Давайте не будем больше спорить!

Она прошла по коридору и уединилась в одном из больших залов, где было совсем мало людей.

«Если получу место при дворе, то буду зависеть от милости короля, а не этого дикаря!»

Но как завоевать благосклонность короля — это оставалось для нее загадкой. Об этом-то она и хотела поговорить с Лувуа. Ее прямо-таки мужская деловитость заставляла искать выход.

Она вспомнила, что еще в Париже ей говорили о Лувуа, как о ловком придворном и большом политике, к тому же он владел привилегией распоряжаться почтовыми перевозками между Лионом и Греноблем. Конечно, это был тот самый Лувуа. Она не сочла его чересчур молодым. Она помнила, что он сын Летелье, государственного секретаря и королевского канцлера в Совете. Она искала поддержки как Лувуа, так и его отца.