Открытие этого секрета зеленых свечей оставило в ее душе смешанное чувство. Все, что было связано с этим врагом, ей казалось ложным. У нее было чувство, что «событиям не следовало бы проходить именно так». Однако, когда она зажгла одну из этих свечей в серебряном подсвечнике, она не смогла воспротивиться мимолетному ощущению реванша и успокоения при мысли, что его уже не существует в этом мире.

Немного спустя после первой годовщины со дня рождения, близнецы сделали свои первые шаги под гром аплодисментов и смеха жителей форта. Несколько позже смех приумолк, потому что дети стали ползать по дому, с трудом преодолевая лестницы, коридоры и переходы, заглядывая в каждую дверь и везде оставляя следы зубов, которые не замедлили у них появиться. Сиделки и кормилицы, кухарки и швеи стали просить защиты у мужчин.

Молочные братья и сестры близнецов также подрастали, так что вскоре они образовали целую толпу.

После отъезда Онорины старшим стал Шарль-Анри. На него очень рассчитывали, потому что он был внимателен, полон нежности и преданности по отношению к Раймону-Роже и Глориандре. А те тоже не могли обойтись без него.

Онорина обрадовалась бы при виде того, как волосы Раймона-Роже превращаются в густые локоны, светлые с рыжеватым отливом.

Глориандра была черноволосой, ее шевелюра доходила ей до плеч. Она была похожа на маленькую куклу с ангельскими глазами. Все заметили, что она своенравна, но никогда не впадает в гнев. И несмотря на крошечные детские платьица — очень активна.

Но все эти черты характера проявились постепенно. Анжелика утверждала, что поскольку ей не противоречили и позволяли делать все, что ей захочется, она не имела возможности проявить свою индивидуальность. Она была немного таинственным и загадочным ребенком.

Часто Анжелика брала ее на руки и тихо разговаривала с ней, глядя в ее голубые глаза, но никогда ей не удавалось догадаться, о чем думает ее дочь.

— Как ты красива! — шептала она, прижимая ее к себе и целуя круглую свежую щечку.

Ребенок улыбался. Счастье исходило от нее, счастье и спокойствие, и Анжелике не нужно было в этом сомневаться. Она приходила в восторг при мысли, что произвела на свет счастливого ребенка.

В другие моменты, вспоминая об их рождении, вспоминая, что они были обречены, слыша вой прибрежных волков, которые приблизились к Салему в ту ночь, словно празднуя торжества призраков, она переживала заново свои ощущения того времени. Глядя на Глориандру, она спрашивала себя, что тревожило ее в этой маленькой девочке, такой живой и послушной на первый взгляд. Ей казалось, что она еще не совсем «находится здесь». Она вздрагивала и сжимала сильнее, охваченная предчувствием.

— Не уходи. Останься с нами.

Она заметила, что Жоффрей также испытывал похожее чувство. Но он не беспокоился. Он находил нормальным, что ребенок, родившийся при таких страшных и жестоких обстоятельствах, не решался полностью отдаться земной жизни. Он улыбался ей с любовью, он брал ее на руки, где она выглядела как игрушка, он уносил ее к себе в лабораторию и показывал всевозможные блестящие вещи, интересные формы, драгоценные камни, золото.

А те, кому был доверен присмотр за «маленькой принцессой» задавали себе гораздо меньше вопросов, чем ее родители. Здоровье ее было превосходным, и в некоторые моменты ее называли таким же «ужасным ребенком», как и ее братца.

Тот прекратил беспокоить окружающих своим отсутствующим видом. Во время того, когда их бранили, он пытался спрятаться за спину сестры, но, будучи старше, всегда имел такой вид, будто защищает ее.

Жизнь била ключом из-за присутствия детей и их животных: собаки и кота, который соизволил поехать в Вапассу, что было хорошим знаком.

С каждым годом вокруг форта собиралось все больше индейцев. С переменой погоды они приводили своих стариков и больных. Позже, когда они возвращались, многих не досчитывались: они погибали в непогоду или от голода.

Незадолго до Рождества Анжелика обошла все семьи, потому что каждое лето там прибавлялись новые члены.

Она познакомилась с англичанами, которые прибыли с Юго-Запада через лес.

Они принадлежали к секте крайних христиан ХIII века, которые, как и сторонники Жана Вальдо из Лиона, изгнанные церковниками, старательно сохраняли обычаи своей веры.

Их глава объяснил, что они посвящают себя уходу за больными и бесплатным похоронам. Их называют «лолларды», это происходит от старо-немецкого слова «лоллен» или «люллен» — поющий тихо.

Каждый здесь был свободен рассказать свою историю или все, что захочется. Много пропутешествовав по океану, из-за прихоти или по необходимости, они с удовольствием слушали рассказы о нравах и образе жизни в незнакомых краях.

Общая жизнь, почти семейная, была гарантирована от ссор и стычек.

Они не искали сестер и братьев, им нужен был лишь кусок земли, чтобы работать на нем и получать урожай.

У них не было пристрастий.

В общем, их работа, принятая и выполненная, — это была их родина, их каждодневное существование, чтобы обеспечить и оправдать цель их усилий, плоды, которые они получали и откладывали, награда, которую они прятали в сундуки или иногда зарывали в землю: это была часть их будущего и их мечты.

Был собран совет, чтобы обсудить у жителей Вапассу, как они намерены отпраздновать новогодние праздники.

Это было, быть может, впервые, с тех пор, как религиозные войны заливали кровью христианский мир, что предводители различных сект признали, что Рождество, то есть день рождения Того, кого называют Мессией, единым праздником. И ничто не помешает людям после исполнения традиционных для них ритуалов, собраться вместе, устроить большой пир и обменяться подарками.

Она увидела, как Жоффрей проходит через переднюю, он торопится. Затем она услышала, как он произносит, ни к кому не обращаясь:

— Он скрылся у Лаймона Уайта!

Анжелика подошла к нему.

— О ком вы говорите?

Затем, увидев, что он выходит на улицу, она накинула на плечи шубу и последовала за ним. Это было время перед ужином, но ночь наступала рано. Было очень темно. Деревья раскачивались под ветром. Первый снег выпал сегодня после полудня и лежал тонким слоем.

Они отошли от форта, откуда доносились соблазнительные запахи вечерней трапезы. Два солдата-испанца шли следом, держа в руках фонари. Жоффрей де Пейрак объяснил причину своего беспокойства; она видела, что он озабочен и обеспокоен, что не был достаточно внимателен и позволил Дону Жуану Альваресу себя обмануть. Но ему следовало бы осведомиться о нем гораздо раньше, даже если капитан испанской стражи и запретил своим людям говорить что-либо. После их приезда все время он посвятил подготовке к зиме, обследованию зданий, построенных летом, знакомству с новичками. Дона Альвареса он видел редко, и вот уже несколько дней совсем с ним не встречался. И вот наконец он узнал, и это стоило громадных усилий — вырвать признание у Хуана Карильо, который открывал рот три раза в год, — что испанский вельможа, болевший уже долгое время, почувствовал, что умирает и тайком отправился к англичанину Лаймону Уайту. Он хотел отойти в мир иной, никого не огорчив, а его гибелью многие в форте были бы опечалены.

Это была бы первая смерть в Вапассу.

Лаймон Уайт, один из четырех первых шахтеров, которые появились в Вапассу, занимал старое жилище, послужившее убежище семье де Пейрак в первую зиму. Когда же было решено устроиться более широко, англичанин предпочел остаться там, уважая свои привычки и будучи склонным к одиночеству. Он был немым, потому что пуритане из Бостона вырвали ему язык, как еретику.

Это был спокойный работящий человек, очень способный и обязательный. Он попросил разрешения продолжать разработку некоторых полезных ископаемых, которые могли бы послужить помощью в жизни форта. Кроме того, поскольку по профессии он был оружейником, он продолжал охотно свое занятие, оказывая услуги жителям Вапассу. Время от времени они приносили ему оружие, чтобы он его подправил, починил или почистил. У него были охотничьи и боевые ружья, мушкеты, аркебузы, пистолеты и даже арбалеты… так же как и шпаги без эфеса и рукоятки, очень ценимые индейцами и часто встречающиеся в домашнем хозяйстве колонистов.