Вот и Бардань пожинал горькие плоды своего письма, отправленного в ноябре с кораблем «Марибель». Молодой чиновник, атташе господина Кольбера, направлялся в карете к замку интенданта и встретил Барданя на углу одной из улиц; не дожидаясь, пока они окажутся в более подходящем и достойном месте, он дал ему понять, что тот впал в немилость. Когда г-н Бардань представился, он тут же выложил ему, что его отстранили от обязанностей, и показал ему документы, подтверждающие это решение. Вдобавок он подчеркнул, что Бардань не должен отныне ни во что вмешиваться.

Он разговаривал с ним полупренебрежительным, полусочувственным тоном, как говорят с теми, кто лишился власти. Он дал ему понять, что остаток его путешествия будет описан в специальном донесении.

— Плевать мне на это, — ответил Бардань. Чиновник холодно улыбнулся.

— Вряд ли стоит так пренебрегать добротой Его Величества, ведь вы могли бы вернуться во Францию в трюме и в кандалах. Знайте, что я получил приказ собирать сведения о ваших поступках как королевского посланника в Новой Франции. Я могу облегчить или утяжелить ваше досье. Не успел я высадиться в Квебеке, как мне уже доложили, что вы постоянно посещали, днем и ночью, дом, пользующийся дурной славой.

— Дурной славой? — Бардань был ошеломлен.

— «Корабль Франции», — произнес чиновник, бросив взгляд в бумаги.

— Но позвольте, — воскликнул Бардань, — я ходил туда потому, что там я встречался с друзьями.

— Прекрасно! Вы сами в этом признались, я вас не заставлял, — насмехался чиновник.

Никола де Бардань открыл было рот, чтобы защитить себя. Но как объяснить ему, что благородная г-жа де Пейрак дружила с хозяйкой трактира, что за год произошло столько случаев, например, несчастие с г-ном Виль д'Аврэем, когда все высшее общество зачастило в этот трактир, «пользующийся дурной славой», что его посещали самые уважаемые люди в городе, и среди них лейтенант полиции, г-н Гарро д'Антремон. Он не сказал ни слова, только пожал плечами. Как объяснить этому выскочке, этому молокососу, бледному после тяжелой морской болезни, уверенному в том, что он будет служить королю лучше, чем это делали до него другие, как объяснить ему течение жизни в Квебеке на протяжении бесконечной зимы. Затронет ли его душу то, что в «Корабле Франции» жизнь била ключом: их споры, зеленые глаза Анжелики по ту сторону стола, Жанин Гонфарель у плиты, маркиза Виль д'Аврэй и красавец Александр…

Это невозможно описать и объяснить. А такой позер не достоин того, чтобы ему об этом хотя бы намекнули.

— Меня мало заботят те вердикты, которые вы мне передали, — сказал Бардань, запихивая документы в карман. — Меня поражает ваше поведение. У вас нет ни осторожности, ни такта, вы забыли, что пересекли океан и теперь находитесь далеко от ваших покровителей. И я сомневаюсь в том, что в своей сумке вы храните документы, обеспечивающие вам беспрепятственный прием у самых «влиятельных фигур» этой страны. Вам поручили несколько мелких делишек, например, уведомить меня об отсутствии ко мне расположения. Но ведь вам тоже не избежать подобной судьбы, все повторяется в этой жизни. Вам многое предстоит понять. Вы начнете ценить влияние человека, который сумел найти друзей в Новой Франции. Не рассчитывайте на меня, что я приму вас, позабочусь о вашем комфорте, и знайте, я постараюсь сделать так, чтобы у вас не было здесь ни кола, ни двора!

Он расстался с ним, не попрощавшись, и направился к м-зель д'Уредан. Уж она-то даст понять Карлону, что ни в коем случае не надо принимать этого ничтожного человека. На улицу его! На улицу королевского чиновника!

Время от времени Бардань останавливался и смотрел на горизонт. Постепенно он успокоился. Впереди было лето, наполненное щебетанием птиц, охотой и рыбалкой. Он стал думать о своем дворянском поместье в Берри, жизнь там была бы тихой и размеренной. Его прекрасные книги, приятные соседи, красивые окрестности, где можно мечтать и философствовать, вспоминать свои победы и поражения, радости мнимые и подлинные! Он сказал про себя: «Прощай! Прощай, моя любовь! Прощай, Квебек!..»

И, шагая один по дороге в Верхний город, он не смог сдержать слез.

В маленьком доме Анжелика беседовала с приближенными графа де Пейрака. Отношение к ней г-на де ла Вандри обнадежило ее. Он не был приятен, но проявил почтение, отсюда можно заключить, что король решил не обрушивать свой скипетр на их головы.

Толстый конверт был уже в Квебеке, в руках Жана Карлона, и дожидался Ф'ронтенака. Какие распоряжения ожидали их? Суровость и непреклонность короля? Милосердие короля? Как бы ни обстояли дела, они решили отправить человека навстречу г-ну де Пейраку и предупредить его о приходе кораблей, а вместе с ними решения короля об их судьбе.

Анжелику разбудили крики. Первые лодки военной экспедиции показались недалеко от Квебека.

В порту было столпотворение почище вчерашнего. Вновь прибывшие рассказывали об ирокезах, о Военном совете. От них пахло лесом и медвежьим жиром. Жители Квебека обсуждали новости из Франции, про ирокезов все забыли.

— Никто не видел господина де Пейрака?

Никто не мог ответить. Знали только одно, он не был вместе с г-ном Фронтенаком, а тот уже прибыл и находится у себя в замке, вскрывает почту.

Анжелика была в панике. Мысль, что он не присоединился к остальным, а решил еще остаться с Уттаке, либо на полдороге свернул в Вапассу, причинила ей страдание. Она была близка к отчаянию. Она хотела видеть его, просто видеть. Все остальное было ей безразлично. Без него жизнь не имела смысла; какие бы приятные минуты она ни преподнесла, без него они не имели никакого значения.

В сопровождении своего эскорта Анжелика поднялась в Верхний город и направилась прямо в замок Сен-Луи. С порога она увидела Фронтенака, спешащего к ней, сияющего, с поднятыми руками.

— Ах, моя дорогая? Вы пришли как нельзя кстати! …Как мне выразить всю мою радость! Это самый прекрасный день в моей жизни.

Одной рукой он сжимал ее руки, другой тряс связкой пергамента.

Не переобувшись и не умывшись с дороги, он сразу же сорвал печати с писем, и вот он, сияющий как младенец, воплощал собой чрезмерное удовольствие.

— Король! — повторил он. — Король!

— Так что же?

— Он осыпает меня лаврами… Ах, наконец! Это больше, чем я мог надеяться! Поверьте мне. В своем письме, каждое слово которого меня трогает, Его Величество говорит, что у него давно не было такого преданного подданного, как я, такого мудрого, знающего, в каком направлении действовать, хотя я достаточно далеко нахожусь от него и не могу располагать его мнениями. Я дважды перечитал письмо, прежде чем поверил. Какое утешение! Признаюсь, что до последнего момента я дрожал, не зная, как будет воспринята моя инициатива принять моего друга графа де Пейрака.

Он остановился на полуслове и как будто впервые заметил ее.

— …Вы здесь! Прекрасно! Мне не нужно будет разыскивать вас. Здесь у меня несколько членов Большого совета. Я также пригласил еще некоторых из них. Все собрались. Я хочу прочесть всем письмо короля… Нет, не то, о котором я вам говорил… Письмо, касающееся графа де Пейрака… Свое я тоже прочту, но позже… Это оговорено, что все решения короля по поводу вашего супруга и моего дорогого друга графа де Пейрака должны быть донесены до сведения Совета. Мы ждем вашего мужа.

А вот и он!

На пороге появился Жоффрей де Пейрак в окружении всей своей свиты; испанцы, Куасси-Ба, Офицеры флота, матросы в белых кителях.

— Прошу вас! — воскликнул Фронтенак. — Прошу, мой друг, час славы пришел!

Анжелика подумала, что она никогда не привыкнет к этим торжественным встречам, которые обязывали быть сдержаннее, а ей хотелось бежать навстречу любимому и броситься ему на шею. В таких ситуациях она как будто застывала, а все, что происходило, казалось ей нереальным. Она могла поверить в его присутствие, лишь сжав его в объятиях.

— Счастливый случай помог мне отыскать вас, — сказал Пейрак, подойдя к ней и целуя ей руку. — Дорогая моя, — добавил он, видя, как она смотрит на него, как будто не узнавая, — вы не ожидали, что я вернусь вместе с господином губернатором, или же мой вид вызывает у вас тягостное удивление?