Г-н де Бардань сопровождал г-жу Обур де Лонгшон, женщину с мягким характером, воспитанную и прекрасно эрудированную. Она была правой рукой г-жи де Меркувиль в церковном братстве «Святого Семейства». В ее обществе посланник короля, по-видимому, искал утешения, успокоительного лекарства от незаживающей любовной раны. Он издали холодно поприветствовал Анжелику, но не подошел к ней. Шевалье де Ломени, казалось, тоже умышленно увильнул от встречи с ней, что ее немного огорчило. Поскольку все ее галантные кавалеры были с ней холодны, Анжелика оказалась в обществе г-на Гобер де ла Меллуаз. Она относилась к нему предвзято, так как знала, что перчатки, которые он носит, выделывает из птичьей кожи знахарь из Нижнего города. Но благодаря ему она была избавлена от присутствия Вивонна.

Два капитана-индейца, Юрон и Альгонкен, присоединились к свите, покуривая и разглагольствуя на своем языке с г-ном де Лабиньером и бароном Модрей.

Пиксаретт щеголял в своем красном английском одеянии с золотым шитьем, в шляпе с полями, украшенной плетеной тесьмой и перьями; мокасины, дополняющие его наряд, не мешали ему вышагивать с гордым видом. Никогда еще его пребывание в Квебеке не было столь долгим, а прекрасные леса в Нарангасетте оставлены им без внимания.

Здесь же были и старшие дочери г-жи де Меркувиль и г-жи ле Башуа. Молодые люди — Флоримон, Анн-Франсуа, Кантор и их друзья — забавлялись тем, что пытались отвлечь юных дев от ухаживаний попутчиков герцога де ла Ферте, Мартена д'Аржантейля и барона Бессара. Со стороны последнего попытки ухаживать и завладеть вниманием молоденьких канадских барышень были всего лишь привычной галантностью Затем пришлось вмешаться и разнять двух собак: агрессивного дога г-на де Шамбли-Монтобана и смирного пса аббата Дорена.

Преподобный отец Мобеж и священник г-н Дажне были поглощены дискуссией об ирокезских миссиях. Там же присутствовал вдовствующий доктор и торговец Базиль со своими двумя дочерьми и приказчиком.

Г-жа ле Башуа многих одаривала своей милостью, во сейчас, похоже, титул штатного любовника получил г-н Герен, один из первых городских советников, именно ему досталась пальма первенства. Он же не мог прийти в себя от изумления. Поддерживая г-жу ле Башуа одной рукой, другую он чуть приподнял, как бы желая представить свою даму всей честной компании со словами: «Не правда ли, она восхитительна!» Его жена, г-жа Герен, была увлечена беседой с г-жой де Меркувиль. Они говорили о ткацких станках и о необходимости заставлять работать женщин, от работы отлынивающих. Г-жа Герен, женщина приветливая и доброжелательная, не казалась озабоченной сверх меры по поводу того, что ей так открыто «наставили рога». В силу привычки или же устоявшегося мнения, но в Квебеке адюльтер с г-жой Башуа не ставил под угрозу честь дамы и мир в ее семье. Гораздо больше беспокойства вызывало ее пренебрежение к вам. Понравиться госпоже Башуа значило заручиться свидетельством в своей неотразимой мужской силе. У нее всегда был постоянный круг поклонников, и даже сейчас несколько молодых и не очень молодых мужчин смеялись ее шуткам, грелись в лучистом сиянии, исходившем от ее веселого и румяного личика Анжелика не могла помешать себе издали наблюдать за уловками Беранжер-Эме де ла Водьер; в то же время она отдавала должное Жоффрею, который оказывал ветреной молодой женщине ровно столько внимания, сколько и остальным особам, пытавшимся добиться его расположения. Она не упрекала его за то, что он галантен в обращении с изящными молодыми дамами. Он всегда был таким. Он был таким даже с Амбруазиной, но только до того дня, когда он нанес ей удар своими ужасными словами и она была обречена.

Он был любезен со всеми женщинами, молодыми и старыми, красавицами и дурнушками, но сам выбор объектов внимания и поклонения ослаблял опасения недоверчивого сердца.

Например, он не отходил от г-жи Башуа, ухаживал за г-жой де Бомон и в то же время внимательно прислушивался к рассуждениям г-жи де Меркувиль о ткацких станках. Г-жа Беранжер, похоже, забавляла его, но он не проявлял к ней чрезмерной снисходительности.

Скорее, она могла бы упрекнуть его за прилив нежности по отношению к восхитительной г-же де Бомон, но ведь ей уже за пятьдесят…

Даже с Сабиной де Кастель-Моржа его отношения зашли не дальше обычной вежливости, и ничего не изменилось в его поведении после того, как он узнал, что она была племянницей его бывшей любовницы Карменситы. Было ли разумно со стороны Анжелики ревновать его? Было очевидно, что г-жа де Кастель-Моржа пожирает его своими черными глазами. После того, как она перестала краситься кстати и некстати, стало ясно, что она умеет быть красивой. Ее белая кожа с удивительным золотистым оттенком компенсировала некоторую ассиметричность ее лица. Казалось, граф уделял ей не больше внимания, чем г-же де Беранжер. Кто же действительно причинял иногда беспокойство Анжелике, так это краснолицая г-жа ле Башуа, которую Полька называла пройдохой. Но у нее был свой неповторимый шарм. Над ее выходками можно было смеяться, осуждать их или не обращать на них внимания, но совершенно очевидно, что ее темперамент возбуждал любовный аппетит, что не могло не нравиться опытным мужчинам. Был ли Жоффрей щепетилен в любви? Он любил женщин, которые заставляли его смеяться.

В один прекрасный день г-жа де Башуа и Полька предстали перед Анжеликой. С другой стороны, в отношении себя Анжелика не сомневалась в порядочности этих двух женщин и доверяла им. Хотя любящему сердцу свойственно ошибаться. Когда Анжелика закончила свою «опись» возможных соперниц, то оказалось, что по той или иной причине не заслуживает доверия ни одна из дам в Квебеке. Она оказалась в глупом положении.

В Квебеке можно было шутить, ухаживать, любезничать, но все время оставаться в рамках благоразумия. С другой стороны, Виль д'Аврэй говорил, что Квебек — город, созданный для восхитительных адюльтеров. Тем более восхитительных, что сотни глаз упорно следили за ними.

Но, были ли они, эти любовные интрижки? Вопрос этот витал в воздухе, кружился легким флером между гуляющими по саду парами. С этими французами никогда нельзя быть уверенным в том, что улыбка, пожатие руки, нежный взгляд

— всего лишь учтивые знаки внимания, а не скрытый и многообещающий предлог к любовному свиданию.

Так ли уж был не прав преподобный Коттон Матте де Бостон, этот пуританин, которого неотступно преследовал дьявол, рыщущий в его пастве? Во время их первой встречи в Голдсборо Анжелика осудила его за чрезмерную фанатичность, за пренебрежительное непонимание всех тонкостей французского характера, гораздо более доброжелательного, чем может представить себе иностранец. Теперь же она сама сомневалась во всем. Овеваемый легким, девственным ветерком, Мон-Кармель купался в лучах небесного сияния. Сияние это навевало мысли о вратах небесных и, казалось, отпускало все грехи и делала добродетельным и невинным желание счастья.

Но какого счастья?

Как бы там ни было, в это февральское утро милое квебекское общество, любуясь садом, клумбами и капустными грядками г-на губернатора, воодушевлялось мыслями о возвышенной и непорочной любви.

Розовато-голубое небо было подернуто светло-сиреневой пеленой, а причудливое переплетение веток, тонких, как паутина, искрилось на солнце тысячами алмазных огоньков.

Стволы вязов и кленов в саду были серебристо-фиолетовыми и прекрасно сочетались с более насыщенными по цвету тенями на снегу. На противоположном берегу Святого Лаврентия просматривался новый купол приходской церкви Леви и другой, поменьше, на склоне горы Лозон, задевающий за небо своими металлическими крестами.

Пройдя весь сад, компания распределилась вдоль дорожки, огибающей Алмазный мыс и проходящей рядом с деревянным редутом, сооруженным на повороте реки вверх по течению и охраняющим пороховой склад, построенный на склоне горы. В свое время губернаторы решили удалить склад от города и наполовину запрятать его в землю.

Эта прогулка по окрестностям возбуждала кровь. Алмазный Мыс откликался эхом голосов и смеха.