Жена владельца таверны принесла им воды, почерпнутой из внутреннего колодца. Возможно, от индейцев перешел обычай начинать еду со стакана воды. Это было необходимо в этом сухом климате. Здесь во рту всегда было ощущение сухости. После стакана воды ей стало легче. Затем они заказали сливовую водку.

Анжелика похвалила красные перчатки Мартена д'Аржантейля. Он постарался показать свои руки в выгодном свете и стал говорить о своих талантах в игре в мяч и о привязанности к нему короля. Перчатки были из птичьей кожи, Гобер де ла Меллуаз порекомендовал ему опытного в этом деле эскимоса, колдуна, обитающего в Нижнем городе.

— Но этот колдун ничего не стоит, — заметил де Сент-Эдм.

— Вы заказали ему яд, как в Париже? — осведомилась Анжелика.

Было хорошим тоном отрицать:

— Но в наше время в Париже уже не отравляют! Теперь используют заклинания и дурной глаз.

Мартен д'Аржантейль, который казался наиболее недовольным своим пребыванием в Канаде, оживился, видя, что Анжелика обращает на него внимание.

Он признал, что ему очень скучно в Квебеке. Его сжигали тоска и меланхолия. Нашлись несколько молодых людей для игры в мяч, и Виль д'Аврэй устроил у себя площадку.

— Но я слишком хорошо играю для них. Только король был для меня достойным противником.

Он предпочитал алхимию. В особенности его преследовали воспоминания о Марии-Мадлене де Бринвильер. Поэтому, когда Анжелика упомянула, что у нее был дом в квартале Марэ, он осведомился с лихорадочным оживлением.

— Вы должны быть соседями с маркизой де Бринвильер?

— Да, действительно. И, во всяком случае, я уверена, что она-то пользовалась ядами. Она отравила больных в больнице. Это я знаю из достоверных источников.

Они стали смеяться, подняв глаза к небу.

— Все знают об этом и о многом другом. Вы отстаете, дорогая! Ее недавно казнили. Ее признания пришлось читать по латыни, так отвратительны были ее преступления.

— Исповедник, который сопровождал ее до эшафота, говорил, что она святая,

— запротестовал королевский игрок в мяч.

Этот недавний процесс волновал умы. Если бы Анжелика поинтересовалась, она могла бы уже знать о нем, так как известие о казни мадам де Бринвильер и о деталях процесса были привезены на кораблях, пришедших летом. — Над миром властвуют немнбгие, — говорила Амбруазина-демон, — остальные — только серая масса, только пыль.

Анжелика посмотрела в окно.

Как из всех домов Верхнего города, из таверны «Восходящее солнце» открывался великолепный вид на дальние просторы в ясном голубом и белом утре.

У соседнего столика три пары среднего возраста оживленно и весело беседовали. Это были здоровые, краснощекие люди, удобно одетые, которые смеялись, показывая белые зубы. Они казались членами одной семьи, братьями и сестрами, нашедшими друг друга.

Когда-то они приехали в эту страну без гроша, сыновья разоренных крестьян, нищих рабочих, неудачливых ремесленников, но здесь, дав им право охоты и рыбной ловли, старые привилегии дворянства, из них сделали господ, и теперь они были господами.

Герцог де Вивонн, который попросил Мартена д'Аржантейля перестать вспоминать о маркизе де Бринвильер и поменьше пить, заметил рассеянность Анжелики, и это рассердило его. Он сделался агрессивным, насмешливым.

— Решительно, чем больше я вас наблюдаю, тем более я понимаю, что Атенаис была не права, беспокоясь из-за вас тогда и теперь. Я оповещу ее об этом, как только смогу. Я не понимаю, почему она опасается вас даже на расстоянии, даже когда вы исчезли. Она считала вас очень ловкой, а я понимаю, что только случай вам помог. Случай, который покровительствует простакам. Ибо, в самом деле, это чудо, что вы, наивная простушка, вы сейчас живы и в Канаде, куда вы никогда не должны были попасть. Моя сестра в сто раз сильнее вас, вы даже не можете знать, до какой степени. Ха, ха, ха, она приготовила вам рубашку. Хо, хо, хо. Когда я об этом думаю…

Он злобствовал, видя, что она его почти не слушала, а обращала внимание только на соседний столик, где говорили о свином рагу и приготовлении окорока.

— …Ха, ха, ха. В Версале очень бы посмеялись над позорной смертью мадам дю Плесси-Бельер, умершей от венерической болезни. Ха, ха, ха, — никто бы не подумал… поносив рубашку…

Анжелика повернулась к нему.

— Вы думаете, я этого не знала?

Она посмотрела своими зелеными глазами в его глаза. Наклонившись к нему над столом, она сказала вполголоса:

— Эта рубашка уже много лет в руках де ла Рейни, главы полиции Королевства. Ее исследовали, черное мыло и мышьяк. Это — исчерпывающее доказательство преступлений, которые часто повторяются в Версале. Он знает, для чего она была предназначена: умертвить меня. В запечатанном письме, которое я ему передала, я открыла имена тех, кто работал над этим, и в особенности — имя той, которая была подстрекательницей преступления. Имя, которое он жаждал узнать, о котором и он подозревает. Но он должен вскрыть это письмо только в случае, если со мной произойдет несчастье или если я сама попрошу об этом лично или письмом за моей подписью.

— И… он вскрыл его…

Вивонн был смертельно бледен. Анжелика заметно замялась.

— Нет, пока нет.

— Не хотите ли вы колбасы?

Это вмешался Антонэн Буавит. Стоя над их столом, он предлагал блюдо с великолепной колбасой и гарниром из яблочного и тыквенного пюре.

Хозяину совсем не нравилось, чтобы кто-нибудь приходил в его святилище для зловещих ссор. В особенности в праздничный и торжественный день, когда знаменитая мадам де Пейрак, которая каждое утро проходила мимо, наконец переступила его порог. Он сожалел, что она пришла в обществе этих «придворных», к манерам которых он не мог привыкнуть, и беспокоился за нее, видя, что беседа была не слишком приятной.

— Мадам и вы, месье, сейчас Рождество. Вы должны попробовать эту колбасу, которую я сам приготовил, с соком ароматических трав, молотым перцем и кусочками самого белого сала. Я поджарил ее с луком.

Вивонн грубо взмахнул ладонью и чуть не опрокинул блюдо на пол. Но Буавит был начеку и, подняв руки, вовремя убрал его вне пределов досягаемости.

Анжелика обратилась к хозяину с самой благосклонной улыбкой.

— Как вы любезны, уважаемый Буавит! Ваша колбаса так чудесно пахнет! Я с удовольствием возьму порцию.

Хозяин поторопился подать ей блюдо на своей самой красивой тарелке, предложил яблочной водки, которая обязательно должна сопутствовать этой колбасе.

Он не стал настаивать, угощая «придворных», у которых, видимо, не было аппетита. Де ла Ферте был по-прежнему бледен, остальные тоже неважно выглядели.

«Нет, она не так уж глупа, — подумал обеспокоенный герцог, — я теперь понимаю страх и злобу Атенаис».

Сидя против него, Анжелика с явным удовольствием занялась своей колбасой. Смесь сливовой и яблочной водки способствовала тому, что она довольно легко относилась ко всему происходящему.

— Я сама отнесла эту рубашку де ла Рейни, — объясняла она между двумя глотками. — Конечно, я держала ее с необходимыми предосторожностями…

Она думала про себя, не поступила ли она неосторожно, но потом, посмотрев в окно на окружающий огромный неподвижный пейзаж, она сказала себе, что не стоило уезжать так далеко, чтобы продолжать трепетать перед этими марионетками, которые сами скомпрометированы до ушей. Может быть, они перестанут считать себя самыми сильными и безнаказанными.

В то время, как она ела с прекрасным аппетитом, старый граф де Сент-Эдм не спускал с нее глаз, и уголки его накрашенного рта опускались в гримасе горечи. Он говорил себе, что, возможно, эта женщина убила Варанжа, и он вспоминал слова Красного Плута: «Не нападайте на нее».

Анжелика же думала о Версале. Это было единственным, что привлекало ее сердце в этих малоприятных воспоминаниях. В разговорах этих людей чувствовался воздух Версаля и его красота, которые издалека казались ослепительным сном. Она вспомнила короля в великолепной одежде, идущего вместе с дамами и остановившегося у верхней ступени бассейна Латоны…