— Я? — растерялся юноша. — Могу?

— Ты — флейм… в какой-то мере. А значит, можешь ходить и видеть через огонь. Правда, — на пылающем лице промелькнула привычная ироничная гримаса, — даже чистокровные флеймы не всегда овладевают этими умениями. Но один наш с тобой знакомый нечистокровный неплохо справляется. Как, ты думаешь, дядюшка Фернан появляется и исчезает так быстро? Ой…

Огненный прикрыл рот ладонью, словно ненамеренно выдал то, о чем должен был молчать, и театральность этого жеста лишь подтвердила, что в сказанном нет ни толики случайности. Если и были какие-то запреты, Огонь находил лазейки, чтобы поделиться информацией. Зачем? Вот этого он точно не скажет.

Фер — флейм, нечистокровный. Умеет ходить через огонь. А еще он все-таки «дядюшка». Это, несомненно, очень интересно… Но не теперь.

— Научи меня, — решительно потребовал Тьен.

— Попробую, но не здесь.

— Почему?

— Слушай.

Разговор полностью отвлек от реальности. Оказалось, внизу давно уже суетятся люди, что-то кричат и показывают пальцами на крышу, по которой вперед-назад прогуливается пламя. А на рыночной площади бьют в набат.

— Лучше уйти до приезда пожарных, — сказал огненный. — Хотя я не отказался бы увидеть их рожи, когда они поймут, что ничего не горит.

— Не дело, когда людей ни за что, ни про что поднимают среди ночи, — пробормотал под нос себе Тьен, когда собеседник, вновь уменьшившись, растворился во тьме.

Вернувшись в квартиру, он отодвинул кровать и выгреб из тайника остававшиеся тут деньги. Потом открыл лампу, облил керосином ковер и шкаф с книгами и чиркнул спичкой.

Все равно он не собирался сюда возвращаться.

В балке под каменным мостом мальчишки летом жгли костры до поздней ночи и пекли картошку. Сейчас, зимой, сюда вряд ли кто-то заглянет даже днем. Идеальное место, чтобы уединиться с материализовавшимся из искры от раскуренной папиросы наставником.

— Зачем ты это сделал? — спросил огненный. — Зачем устроил пожар?

— Избавился от остатков прошлой жизни.

— Для кого-то они могли стать жизнью будущей. Не говоря о том, что под твоей квартирой еще три этажа, а саламандры — всего лишь глупые ящерицы, весьма неразборчивые в еде.

— Пожарный расчет уже там. Разберутся, — закончил ненужный разговор Тьен. — А ты обещал научить меня ходить сквозь огонь.

И выражение пылающего лица, и вся поза огненного свидетельствовали о его недовольстве, но отказываться от своих слов он не стал. Только поправил:

— Не обещал научить, а обещал попробовать. Для начала… Для начала немного теории. Что есть пламя?

— Не знаю, — буркнул вор. — Меня почему-то не водили в школу для маленьких флеймов. И если можно, переходи сразу к практике.

— К практике? — воплощение огня сердито сверкнуло алыми углями глаз. — Хорошо. Гори.

— Что?

— Гори. Представь, что ты — это я, и гори. Захочешь исчезнуть — потухни. Зажжешься в другом месте от свечки, печки, спички, от удара молнии, от электрического провода, от…

— Огонь есть везде, — перебил нервную речь Тьен. — Я помню. Но как я должен загореться?

— Я же сказал, как я. В тебе есть огонь, найди его и вспыхивай. И если хочешь быть таким же неуловимым, как кое-кто, учись вспыхивать и тухнуть в один миг, чтобы это выглядело так, что ты просто исчез, а не сгорел. Люди не любят, когда у них на глазах кто-то сгорает. Когда исчезают, они тоже не любят, но это не так раздражает.

— То есть, я могу загореться, потухнуть и незаметно появиться рядом с… с тем, кого хочу найти?

— Да.

— А моя одежда?

Огненный насмешливо хмыкнул:

— Хочешь спросить, не сгорит ли твоя одежда при перемещении, и не явишься ли ты вершить возмездие в чем мать родила?

Тьен нахмурился: месть не повод для шуток.

Но учитель не разделял его точку зрения, продолжая язвить:

— Ты собираешься превратить в пламя свою плоть, кости, кровь, волосы и… Из чего там еще ты сделан? Ты собираешься обернуться огнем и восстановиться в целости и невредимости, но переживаешь, что не сможешь сберечь какие-то тряпки.

— Так я смогу? — спросил юноша резко.

— Да.

— Металл я тоже смогу пронести в огне и восстановить в той же форме?

— Если ты о том куске железа, что лежит у тебя в кармане, то да, — неохотно ответил огненный. — Но для начала хотя бы вспыхни.

— Как?!

— Я объяснял.

Почувствовать в себе пламя. Стать частью этого пламени. Стать пламенем.

Тьен закрыл глаза, чтобы мелькающий перед глазами костер, притворяющийся человеком, не отвлекал, и сосредоточился на огне, горящем в нем самом. Еще вчера это были едва тлеющие угли, дающие тепло тем, кому он позволил бы потянуться к ним. Сегодня — пожар, стократ сильнее того, что он устроил в своей бывшей квартире. Вчера ему хотелось греть, сегодня — сжигать. Он вспомнил Ланса, их последнюю встречу, первую. Выбитый зуб, раскуренная на двоих папироска, поделенный пополам улов, «серенады» под окнами Манон и ухваты для сковородок. Вспомнил, как светился друг, ясным и чистым светом, совсем как ребенок… Покатившиеся из-под прикрытых век слезы стали маслом, сильнее распалившим в нем огонь ненависти. Пожар, опаливший душу, охватил тело, но, кажется, так и надо. Так и надо — гореть, пылать злобой и яростью, жечь болью, такой же болью, что сжигала сейчас его самого.

Вспышка — и он не чувствует больше оков плоти. Он свободен и могуч, как никогда. Он — Огонь, и от его врагов останется лишь пепел.

А вслед за вспышкой что-то оглушительно хлопнуло, и вдруг стало совсем тихо и темно.

…Очнулся Тьен на дне глубокой и широкой воронки. Огненный стоял над ним, а лицо его было теперь маской из переливающихся всеми цветами сполохов, скрывающей все эмоции и мысли.

— Знаешь, что, — проговорил он неспешно, когда юноша поднялся с земли и отряхнулся, — давай, ты пока не будешь так делать? Не будешь учиться ходить через огонь. Ты же не хочешь ненароком разрушить полгорода? Я научу тебя смотреть, для твоих целей этого хватит. Только уйдем отсюда, взрыв мог привлечь людей.

Вечером следующего дня Тьен сидел в небольшом ресторанчике на окраине Ли-Рей. Он никогда раньше не бывал в этом заведении и вряд ли когда-нибудь придет снова: отвратительная кухня, унылый интерьер, пошлые песенки в исполнении пожилого паяца с гармоникой. Но сегодня, никому здесь не знакомый и не интересный, он мог спокойно дождаться того часа, когда в домах начнут зажигать свет. Скоро кто-нибудь, козырь или его фигуристая подружка, поднесет горящую спичку к фитильку лампы или провернет ручку электрического включателя, и тогда он увидит их. Обязательно увидит.

— Желаете что-нибудь еще?

— Кофе. Принесите полный кофейник, сахара и сливок не нужно.

— Что подать к кофе? Могу предложить вам крепсы с вишневым сиропом или…

— Просто кофе. И счет.

Официант собрал на поднос тарелки с нетронутым салатом и жюльеном, который юноша лишь слегка поковырял вилкой, и через несколько минут принес кофейник и чашку.

— Мне кажется, вы чем-то расстроены, — обронил он негромко, наклонившись, чтобы налить кофе. — Одна из девушек, что сидят за столиком у эстрады, с радостью скрасила бы ваш вечер.

— Благодарю за заботу, но как-нибудь в другой раз.

— Вы не…

— Я сказал: нет.

Юноша резко развернулся к официанту, и тот оторопело отпятился, как щитом закрыв грудь подносом. Обычно ярко-зеленые глаза вора сейчас казались совершенно черными, словно расширившиеся неестественным образом зрачки затопили собой радужку, и если бы человеку хватило выдержки посмотреть в эти глаза подольше, он, возможно, заметил бы, как на дне их вспыхивают время от времени недобрым светом маленькие огоньки. Но официант быстро отвел взгляд и поспешил удалиться.

Кофе тут был таким же дрянным, как и еда. Или — эта мысль пришла в последний момент — он просто не чувствует настоящего вкуса. Как бы там ни было, Тьен сделал несколько глотков и отодвинул чашку. Достал из кармана спички. Пора.