Чжу, наверное, многое мог сказать фюреру. Что он всю жизнь бежал и боялся, а теперь просто устал. Что он прекрасно слышал разговор командира и Родригес относительно того, что китаец полетит в трюме дирижабля, как провозимое по специальному тарифу животное. И так далее. Но Чжу слишком устал и слишком испугался, чтобы внятно определить нужные слова. А Солдатенков все равно не стал бы слушать. Наступил момент, когда слова уже не важны. Хотя… Олег не отказался бы спросить, почему китаец не дезертировал раньше. Однако не судьба.

Тик-так. Время уходит.

— Вы со мной? — коротко спросил Олег.

— Si. Por supuesto, — так же кратко ответила светловолосая девушка, от волнения перейдя на родной испанский. Но фюрер понял.

Олег молча перевел взгляд на Кота. Украинец тряхнул чубом, почти незаметным на фоне отросшей шевелюры, криво ухмыльнулся.

— Пулемет, это хорошо, — сказал Хохол, и его кажущиеся бессмысленными слова тоже были вполне однозначным ответом.

Банга молча кивнул.

Тик-так.

Олег скрипнул зубами, вспомнив, как накануне они набивали патронами диски к «Типу 180» и пулеметные ленты к ЛАД-у. С БАР-ом все было просто, три обычных коробчатых магазина по двадцать пять патронов, несколько минут привычной и несложной работы. С оружием Родригес все оказалось куда сложнее. Два прозрачных диска с пружинным заводом вмещали по сто двадцать патронов двадцать второго калибра, расположенных вертикально. Достаточно малейшей ошибки, и очередная гильза встанет на перекос. То же самое со старыми матерчато-пластмассовыми лентами к пулемету. Зажует край ленты — конец.

Остается надеяться, что они все сделали правильно, не допустив ни единой оплошности.

Никто не обращал на Чжу внимания, но китаец не обманулся кажущимся безразличием. Он закрыл глаза руками и замер в скорченной позе, тихонько — на самой грани слышимого — подвывая от ужаса.

— Месье, уточняю один момент, — сообщил водитель, про которого все как-то забыли. — Прорваться на скорости не сможем, — негр излагал кратко, но очень разборчиво, с пониманием вопроса. — Машина выдержит обстрел из легкого стрелкового, но пулемет от девяти миллиметров и гранаты — уже нет. Мое участие в обороне контрактом не предусмотрено.

— Дай совет, — сквозь зубы выжал Олег. Нога болела зверски, как будто каждую секунду в пятку вколачивали по гвоздику.

— Пробивайтесь вперед, — коротко порекомендовал малиновый. — В этом квартале вам ловить нечего, сплошь банки и кредиты. Охрана не вмешается в уличную бузу, но в зданиях начнет стрелять сразу. Идите дальше, там за перекрестком офисы и дорогие магазины, витрины открытые и все проще. Удачи.

Он молча лег на пол, свернувшись под сиденьем, прикрыл голову, поджал ноги со сноровкой человека, который знает, как правильно прикрыть шею, затылок, живот и почки.

— Я тащу попа, — отрывисто бросил Солдатенков. — Вы давите огнем.

Никто возражать не стал, потому что это было разумно. В уличной перестрелке, где стреляют едва ли не в упор, многозарядные ЛАД и «180» годились лучше армейского БАР-а. А чтобы тащить за собой растерянного монаха, потребуется сильная рука.

Гильермо, наконец, стал понимать, что происходит нечто совсем необычное. И отнюдь не доброе. Однако реакция доминиканца оказалась необычной и неожиданной. Солдатенков ожидал всего, но не того, что Боскэ пригнется вперед, сцепит пальцы и с отчаянной решимостью уставится прямо на фюрера.

— Нас пришли убивать? — тихо спросил Гильермо.

— Да.

— Они пришли за мной.

— Но убьют и всех нас. Молчи, не отставай и держись у меня за спиной. Голову ниже.

Тик-так. Секунды уходят.

— Я понял, — Боскэ втянул голову в плечи.

Родригес присела на колено, чтобы ее не было видно снаружи, быстро извлекла из сумки пистолет-пулемет. Докрутила пружину на запасном диске, в четверть оборота, просто на всякий случай. Хохол повторил ее действия. Перекинул через плечо широкий брезентовый ремень, зажал деревянный, отполированный годами службы приклад под мышкой, придавил цевье сверху левой ладонью. «Русский штурмовой хват», непригоден для точной стрельбы, но очень хорош, когда надо поливать врага свинцовым дождем, не давая поднять голову.

Одновременно лязгнули затворы. И пулеметчик, и девушка одинаковыми движениями закинули баулы с боеприпасами за спину — благо широкие ручки с подшитым уплотнителем позволяли таскать «орлеанские сумки», как рюкзаки.

— Выходим с левого борта. Ты справа от меня, — коротко и емко приказал Кот Банге. — И когда отстреляю ленту — сразу достанешь новую.

Аскари снова молча кивнул. Все было понятно и разумно — переносить огонь справа налево быстрее и удобнее, чем наоборот, поэтому правше не помешает прикрытие со стороны рабочей руки.

— Ленты на шею? — предложил он пулеметчику почти без акцента.

— Не, — отказался Кот. — Эти падлючие змеи соскальзывают, только в путь.

Олегу было страшно. Мучительно, невыразимо страшно. Он слишком хорошо знал, что делает маленький кусочек металла, попавший в живое тело. И знал, что смерть — это навсегда. Не будет никаких «…и когда Рокамболь выбрался из этого затруднительного положения». Во рту пересохло, даже зубы заныли, скрипя, словно кварцевые осколки. Кислая горечь подступила к самому горлу.

БАР лег в руки, тяжело, привычно, надежно. Сума не понадобилась, два запасных магазина удобно разлеглись по карманам куртки.

Солнце пошло к закату, отметил для себя Олег. Это плохо, проспект идет с запада на восток, к берегу. Значит, будет слепить того, кто пойдет на восток, отстреливаясь против движения. Тогда доходим до перекрестка и сразу поворачиваем, чтобы поставить здания между собой и солнцем. Если кто-то дойдет…

Гильермо перекрестился, отчетливо понимая, что сейчас он получит ответ на все вопросы и молитвы Всевышнему.

— Dios nos proteja, — на молитву у католички Родригес уже не было времени.

— Ну, понеслась, — прошептал лихорадочно Кот. И повторил, как спасительное заклинание. — Пулемет, это хорошо!

— Открывай, — каркнул Солдатенков невидимому водителю и выстрелил прямо в лицо Чжуминя, скрытое за маленькими ладонями. Гильермо не сдержал стон боли — в не слишком большой машине ствол жахнул, как дубинкой по ушам ударил. Пороховой дым поплыл меж сидений, завиваясь сизыми кольцами от мелкого сквозняка. Резко, страшно запахло жженым порохом и кровью — запах войны и смерти.

— Понеслась! — заорал в голос Олег.

Зашипела пневматика, все двери бронетакси разом открылись, выпуская вопящую и стреляющую ганзу.

Полиции в обычном значении этого слова в Дашуре не имелось. Ее место занимала «Гарда» — сугубо частная организация, финансируемая из взносов основных градоправителей-фундаторов. По договору между конторой и городом безусловной защите подлежали административные учреждения Дашура, дома и строения основных пайщиков, а также общественные пространства, то есть улицы, площади и так далее. Остальное решалось в частном порядке, отдельными договорами.

Таким образом, разворачивающаяся на центральном проспекте Дашура война напрямую попадала в сферу ответственности конторы. И в тот момент, когда дежурный комиссар «Гарды» уже собрался было кинуть на подавление беспорядков штурмовой отряд, зазвонил телефон. Один из пяти аппаратов, стоящих в кабинете, и единственный, проигнорировать который было просто невозможно.

Однако голос в эбонитовой трубке оказался незнаком.

— Добрый день. Меня зовут Александр Морхауз, я — кардинал-вице-канцлер при Священном Престоле.

— Очень приятно, — с нетерпением ответил дежурный комиссар. — К сожалению и при всем почтении, сейчас я не могу…

— Миллион экю, — очень четко и лаконично произнес Морхауз.

— Что?..

— Один миллион экю, — так же четко и ясно повторил кардинал. — Они только что переведены на ваш счет, трансфер будет подтвержден в течение ближайших пяти минут. Можете справиться у вашего финансового консультанта. Это цена того, что вы не положите трубку немедленно, и наш разговор продлится еще хотя бы минуту.