Огненный подошел к кровати и с ухмылкой покачал головой.

— Погорячился я насчет воспитания. Но что поделать — люблю я горячиться. Очень люблю.

Погасив фитилек лампы, он быстрым сполохом нырнул в камин.

Проснулась Софи, как обычно, по фабричному гудку. Потянулась спросонья и вздрогнула, обнаружив себя под одеялом, лицом к лицу со спящим постояльцем. То ли сама забралась погреться, то ли Тьен укрыл, увидев, что она зябнет. Но девочка недолго смущалась: парень крепко спал, а его состояние волновало больше всего остального.

Софи всмотрелась в бледное лицо заболевшего: губы даже сейчас плотно сжаты, вокруг прикрытых глаз расплываются голубоватые тени и видна на веках каждая прожилочка. Но дыхание ровное, и тело уже не пышет жаром.

Не ворочаясь, не вытаскивая из-под одеяла рук, она лишь чуть-чуть подалась вперед, потянулась и дотронулась губами до лба под темной челкой, проверяя, держится ли еще жар.

— Заметь, ты первая меня поцеловала, — не открывая глаз, произнес Тьен.

Софи кубарем слетела с постели.

— Ох, и шуганная же ты, мелкая, — тихо рассмеялся он.

— Я тебя не целовала! — поспешила объяснить девочка. — Я…

— Да понял я, понял, — уверил парень, вольготно располагаясь на освобожденной кровати. — Не боись.

Девочке подумалось, что он и сам немало сконфужен подобной побудкой, но умело прячет чувства под привычным ерничеством. Софи такими умениями не обладала.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, на корточках подобравшись к кровати.

— Уже лучше.

За короткий миг, пока губы касались прохладной кожи, она успела понять, что ночная лихорадка схлынула, но уточнить было нелишне.

— Так я пойду? Мне в лавку еще…

— Иди. Только… Софи! — окрик остановил уже в дверях. — Спасибо тебе.

— Не за что, — пробормотала девочка.

Странный он все-таки. То плохо ему, что кажется, и до утра не доживет, то вдруг хорошо. И ни хворями, ни пулями не пронять. И, кстати, раз уж про пули вспомнилось, не она его первая целовала, если это вообще поцелуй был…

Холодная вода смыла со щек жар.

Умывшись, Софи распалила плиту, поставила чайник и пошла будить Люка. Начинался новый, самый обычный день.

Тьен не спешил выбираться из кровати. Лежал и смотрел в грязно-белый, исчерченный трещинками потолок. Думал… Вернее, пытался думать о ночном разговоре и обо всем том, что пришло с вернувшейся после стольких лет памятью. А под левым боком еще долго держалось тепло…

— Съеду, — с силой зажмурившись и сжав кулаки, решил он. — К бесям на веси съеду.

Но едва хлопнула, закрывшись, входная дверь, мысли вернулись в нужную колею.

Воспоминания больше не жгли душу, но подсказок в них было немного. Точнее, совсем не было. Только беспричинная детская радость, домашнее тепло, мелкие обиды и неприятности, тут же забытые в череде простых, казалось бы, но безоблачно-светлых дней, добрые сказки и похожий на звон хрустального колокольчика смех. И пожар, перечеркнувший все это разом…

Сбросив одеяло, юноша рывком вскочил на ноги, от стены до стены прошелся по комнате, размялся, разгоняя по телу кровь, и присел перед очагом. По углям ползали маленькие широкоротые саламандры, таращили на него горящие глаза и приветливо водили длинными хвостами.

— Глупые ящерицы!

Огонь, единый во всех своих воплощениях, бывал порой и таким, бездумным, голодным и неразговорчивым.

А общение с водой и вовсе свелось к умыванию.

— Ну ладно, — протянул Тьен, в душе понимая, что обижаться на стихии глупо, да и помогать они ему не обязаны. И так уже дважды спасали. Дальше — сам.

Желание вернуться в постель, предаться воспоминаниям и жалеть себя до вечера, а то и до следующего утра с трудом, но поборол. Заставил себя позавтракать, взбодрился крепким горячим чаем, оделся и вышел в город.

Можно было снова пойти в музей, в свете вскрывшейся памяти по-новому взглянуть на экспонаты, или в кинотеатр, где играл престарелый тапер Шарль. Но он решил, что это для него слишком. Пока. Сейчас нужно было другое — удержаться в реальности, увериться в собственной нормальности и уже потом, когда разум, без риска скатиться в не раз помянутое в последние дни помешательство сможет осмыслить новые знания, обмозговать все с начала и до конца. Покуда же он постановил, как и прежде, считать себя не Этьеном Лэйдом, а Тьеном Реми, появившимся на свет спустя шестьдесят лет после пожара в имении известного археолога… К слову, о времени и циклах, о которых говорил огненный: еще через двенадцать лет в городе появился Фер, и вряд ли чтобы это было совпадением. Но об этом юноша тоже старался не думать. Потом, все потом. Сегодня же, в качестве лечения от ненужных мыслей — от всех ненужных мыслей — он прописал себе прогулки на свежем воздухе.

Прогулки, но отнюдь не праздное шатание.

Кто знает, кем бы стал, не случись того пожара, Этьен Лэйд к семнадцати с половиной годам, скорее всего, что никем еще не стал бы, только учился бы где-нибудь на доктора или на того же инженера, а Тьен Рэми, чьими университетами были слободские улицы, давно уже освоил интересную и достаточно прибыльную профессию. И неизвестно, что делал бы умница Этьен, поняв вдруг, что видит людей даже с закрытыми глазами, а сам может оставаться для них незаметным, будучи тих как вода и быстр как огонь, но Тьен, последние три года ходивший в колоде валетом, принял новые способности как дар судьбы и не преминул тут же проверить их в деле. Ведь как бы там ни было, жизнь продолжалась, и он не собирался больше ни "останавливаться", ни умирать, ни прозябать в нищете. Все это с ним уже было однажды. Хватит.

Центр. Театральная площадь. Парадное "Золотого двора". Деловой квартал. Рынок. Трамвай…

Тут пришлось быть особенно осторожным: ограниченное пространство и явно не бесхозное. В толчее вагона уже работал шустрый парнишка лет тринадцати. Красиво работал — далеко пойдет. Тьен не стал протискиваться в середину, остался на подножке, и, когда малец уже выходил, облегчил тому ношу, избавив от парочки позаимствованных у пассажиров кошельков. Но не совсем гладко вышло. Мальчишка что-то почувствовал, обернулся, и Тьен, прикрыв лицо рукой (со стороны — вроде как от испуга, а на деле, чтобы пацан не успел его рассмотреть и запомнить), выкрикнул:

— Куда руки тянешь, ворье!

Ошарашенный таким поворотом коллега соскочил на мостовую и дал деру, а в трамвае поднялся шум. Добрые граждане, проверив карманы, не досчитались часов и бумажников, разорались, кто-то спрыгнул вслед за сбежавшим мальчишкой, кто-то ратовал скопом идти в управу, но никому и в голову не пришло в чем-то заподозрить прилично одетого молодого человека, сошедшего на следующей остановке.

Красный вагончик привез к Техническому университету, туда, где они с Софи были только вчера. Снова появилась мысль заглянуть в музей… Но нет, не стоит. Побывает там, когда за фотографиями пойдет.

Изучив новый для себя район, Тьен нашел маленький уютный ресторанчик, с удовольствием пообедал, воспользовался уборной, чтобы пересчитать дневную выручку, и решил, что потрудился уже на славу. Дальше просто гулял.

День, как и накануне, выдался морозным, но солнечным, и юноша решил убить время, добравшись домой пешком. Дорогой рассматривал витрины и вывески, купил газету, после — пастилы для Люка и остановился в конце концов у входа в небольшой ювелирный магазин. Зачем зашел, сам сразу не понял. Возможно, погреться.

— Предложить вам что-нибудь? — приветливо поинтересовался продавец, яркий блондин лет тридцати, весь такой холеный и доброжелательный, что зубы сводит. А под прилавком у него, должно быть, заряженная винтовка или, на худой конец, пистолет…

— Да, пожалуйста, — так же мило, но не размыкая губ, улыбнулся Тьен. — Я хотел бы сделать подарок… одной девушке. Но сейчас несколько ограничен в средствах.

Приветливости на физиономии продавца после такого заявления не убавилось, в как раз наоборот: стесненный в средствах молодой человек — это не подозрительно, а вполне обыденно. И такому клиенту есть, что предложить.