Надобно сказать, что господин Листунов, был хоть и Иваном, но совсем не таким дураком, как казалось Титу Ардалионовичу, а наоборот, человеком рассудительным, методичным и практическим.

Покинув борт Невского, он первым делом приобрёл в припортовой лавке иллюстрированный путеводитель по Рюгену — и в ужас пришёл! Чуть не на пятьдесят вёрст вытянулся остров в длину, едва не сорок имел в поперечнике! Имелись на нём равнины и скалы, городки и селения, рощи, поля, луга и прочие детали ландшафта. И попробуй-ка, разыщи, не зная местности, на этаких просторах один-единственный дуб, даже если с него свисает нечто примечательное, вроде сундука на цепях! Да и свисает ли? В некоторых источниках утверждается, будто стоит меж ветвей, или, того хуже зарыт под корнями. А уж дубов-то, дубов на Рюгене — не сосчитать! Если под каждым копать, жизни не хватит, да и местные власти вряд ли позволят иностранцам проводить земляные работы с таким размахом. Ах, как же быть, как же быть?

Но замешательство Ивана Агафонович длилось недолго. Съел сосиску с горчицей, запил кружкой светлого пива, в голове просветлело, пришла умная мысль. Всякая филактерия, будь она в виде сундука или другого какого предмета — объект, несомненно, магический, — рассудил Листунов. — А всякий магический объект обязательно испускает из себя чары, красиво именуемые «эманациями». Поэтому местные маги не могут не знать о его существовании и местонахождении. Значит, дело за малым: найти местного специалиста и расспросить…

Хотя, это как раз сложнее. То есть, с поиском специалиста никаких затруднений не предвиделось: в путеводителе специально были указаны адреса всех практикующих магов и колдунов Имелся таковой и в Засснице, проживал в районе рыночной площади, принимал на дому. Удручало иное. Дело в том, что Иван Агафонович по-германски понимал очень хорошо. Говорил плохо — вот беда! Тому было три причины. Во-первых, отец Ивана Агафоновича, инженер Листунов, был небогат и скуповат, поэтому в гувернантки детям нанял не настоящую немку, а ревельскую. Во-вторых, преподаванием эта дама занималась спустя рукава, больше следила, чтобы подопечные не шалили, и квасила капусту. В-третьих, сам Листунов-младший усердия к учёбе тоже не проявлял, поэтому в разговоре безбожно путал артикли, падежи и формы неправильных глаголов.

К этому своему недостатку он долгое время относился философски: кому надо — поймут. И когда ему по службе доводилось сталкиваться с иноземцами, объяснялся с ними как умел, без малейшего смущения. Но пару лет назад один из его приятелей и сослуживцев, Владимир Сивцев, женился, да не на русской — на татарочке из Крыма. И всем молодая жена была хороша: красавица каких поискать, хозяйка золотая, нравом смирна и неперечлива. И по-русски разумела — сыпала бойко, как сорока, даже не задумываясь о такой малости, как род и падеж. Мужа своего, нежно обожаемого, звала ласково: «моя Володя» — скоро его всё отделение так обзывало, и за глаза, и в глаза…

Вот, примерно как татарочка Нурчечек говорила по-русски, так Иван Агафонович изъяснялся по-немецки. И стыдился с тех пор. Поэтому к колдуну, или, как его здесь называли, «цаубереру Шванну» шёл с большой неохотой, движимый, единственно, чувством долга.

К счастью, позориться ему не пришлось. Едва успел представиться, как господин Шванн, (энергичный молодой человек типично бюргерской наружности, похожий больше на инженера или врача, чем на колдуна) из вежливости перешёл на русский, тоже не безупречный, но и не совсем уж безграмотный.

— Дуб? А на дубу есть сундук? А в сундуку есть филактерия древний злодей? О, да-а, слышаль, непременно слышаль. Но таковой дуб есть не на нашем Рюген, на нашем Рюген такового дубу нет.

— Как — нет? — сердце Ивана Агафоновича упало. — Но во всех книгах сказано…

— Там сказано не про Рюген, нет. Там сказано про Буйан, что в синем море-окийан, и посередь бел-горьуч камень Алатир. Вам, молодой человек, надобно попадать на Буйан, так.

— А это далеко? — Листунов робко понадеялся, что Буяном называется какой-нибудь незаметный островок по соседству, и туда можно добраться на лодке. Но ответ колдуна его вконец озадачил.

— Не далеко, нет. Буйан тут, везде — он широко обвёл руками вокруг себя. — Здесь Рюген, здесь и Буйан. Вместе и врозь, так.

— И как же мне попасть на Буян? — без особой надежды спросил Листунов. Он понял, что речь идёт о каком-то загадочном магическом явлении, не то расслоившем один остров надвое, не то объединившем в одном месте и времени два разных острова. А чтобы управляться с магическими явлениями, нужно самому быть магом или колдуном. Роман Григорьевич, правда, ведьмак, но, судя по всему, начинающий, так что и он вряд ли поможет. Как же быть?

Но, к его удивлению, ответ был получен незамедлительно, чёткий и ясный.

— Кто хочет попадать на Буйан, должен езжать на мыс Аркона. Там есть Путь и там есть человьек, ведающий Путь. Он показать. Или не показать — как вам везти.

— В смысле, как нам повезёт? — уточнил обстоятельный Листунов. — А от чего это зависит? От денег? Он дорого берёт?

Господин Шванн рассмеялся:

— О, найн! Только от настроений, не от деньги. Деньги он не берьот, кто хочет давать — бьёт костиль… Нет, не костиль. Как по-русски: палка, на ней крюк, — для наглядности он показал рукой что-то хищно изогнутое.

— Клюка? — предположил догадливый сыщик.

— Вот! — обрадовался молодой колдун. — Кльука. Он старый безумный вольхв. Машет своим кльука и орьот: «Чур! Чур! Сгинь!», — и добавил, вздохнув. — Очень, очень сильный вольхв. Мне такой не одолеть, я на Буйане не бываль. Но вы русский Иван, вас он иногда может пропускать.

— Что ж, благодарю за ценный совет, — поклонился Иван Агафонович. — Сколько я должен за приём?

— А! — небрежно махнул ручкой господин Шванн. — Я с вас тоже деньги не беру! Чем я хуже старый безумный вольхв? — потом вдруг посерьёзнел, сказал значительно. — Нельзя брать деньги, когда Иван идёт на Буйан. Грех! — похоже, цауберер Шванн был совсем не так прост, как казалось на первый взгляд…

Самому же Ивану, идущему на Буян, теперь оставалось одно: перебраться в восточную часть острова, и, как было условлено, дожидаться соратников в гостинице Штральзунда.

Там они и встретились.

«Каково же им живётся, мирным обывателям Рюгена? — думал Тит Ардалионович с сочувствием. — К примеру, спишь ты в своей кровати, или обедаешь за столом в ресторанчике, и знаешь, что в эту самую минуту в этом же самом месте плещется синее море или шумит вековой лес, и бегает по лесу какая-нибудь голодная тварь, и рвёт жёлтыми клыками свою жертву, не менее, впрочем, гадкую… А может, оно не только на Рюгене, может, оно везде так? Только нам, людям простым, о том не ведомо?»…

Огромный, в три обхвата дуб стоял над обрывом, вцепившись в скалу мощными корнями, ронял свои жёлуди прямо в море, шумел густой зеленью, будто и не зима на дворе…

Ох, непросто же было до него добраться!

Высокая равнина, ограниченная белыми обрывистыми берегами, вдавалась в море широким клином, напоминающим своими очертаниями нос утюга. На равнине высился аккуратный маяк. «Нос» отгораживала цепь высоких земляных холмов, и прямо в этом валу были проделаны деревянные ворота, стояли открытые настежь. Таков был мыс Аркона.

— Думаю, нам туда, — объявил Роман Григорьевич, и прямо в ворота устремился.

«Старый безумный вольхв» не заставил себя долго ждать.

Был он действительно стар, стар как сам мир, а может, и ещё древнее. Длинное, измождённое, обтянутое тёмной пергаментной кожей лицо с узко посаженными глазами неестественного, ярко-голубого цвета и странного разреза, с крючковатым носом и тонкими белыми губами не принадлежало ни одной из существующих ныне рас. На холодном морском ветру развевались его густые белые волосы и борода в полсажени, и цвет их, похоже, был таким от природы, а не от старости — обычная седина имеет другой оттенок. Из рукавов длинной белой рубахи, расшитой по вороту и подолу диковинным, но порядком выцветшим красным узором, торчали костистые длиннопалые руки, и каждый палец заканчивался недвусмысленным когтём. Мосластые ноги, не смотря на зимнее время, были босы, зато, к некоторому облегчению Тита Ардалионовича, ногти на них оказались вполне человеческими. Сам-то он (старец, а не Тит Ардалионович) человеком, пожалуй, уже давно не был, оборотился в какую-то нежить под спудом собственных чар.