— Одно из двух. Либо ваш план полетел к лешей бабушке, либо это был не ваш план…

— Может, их Иван оказался неподходящим? Может, наш лучше? — ввернул слово Тит Ардалионович, ему надоела роль статиста.

Но Ивенский ему не ответил, не успел. Некому стало отвечать — исчез и Удальцев, и допросный кабинет, и даже он сам, будто в невидимку превратился. Из присутствовавших остался только Серж, но и тот странным образом переменился: из юного рыжеватого студентика превратился в человека средних лет с седыми патлатыми волосами и бородкой клинышком. Двубортный костюм его был безобразно истерзан, котелок и тросточка (или магический жезл?) валялись в грязи, запястья стягивал за спиной кусок телеграфного провода, под глазом чернел жуткий кровоподтёк. Несчастный еле стоял на подгибающихся ногах, с боков его подпирали, чтобы не упал, двое моряков в форме балтийского флота, третий, с надписью «Фортуна» на бескозырке, что-то беззвучно спрашивал, и, не дожидаясь ответов, умело бил в живот затейливо татуированным кулаком. А на заднем плане этой невероятной картины, на фоне сумеречного неба весело полыхало, сыпало искрами какое-то небогатое присутственное здание в два этажа…

Пока он глазел на пожарище и пытался сообразить, что за наваждение с ним приключилось, морякам надоело возиться со своей жертвой. Главный, тот, который бил, дёрнул рукой, отдал беззвучный приказ. Пожилой Серж перекосил рот в беззвучном крике, моряки повалили его, уцепили за руки, за ноги, проволокли по грязи тощим задом, раскачали — и-эх — прямо в пламя! Целый сноп искр взвился до небес…

И всё пропало. Точнее, вернулось в прежнее состояние: ландшафт с пожарищем сменился скучным интерьером допросной, Таисьев ожил и помолодел, сам Роман Григорьевич обрёл плоть, а перед носом его образовался испуганный Удальцев со стаканом в руке и взмолился жалобно:

— Роман Григорьевич, вот, выпейте водички!

Водичка было тепловатой, невкусной. Ивенский машинально хлебнул, и понял, что пить ему нисколько не хочется. Он отстранил руку с посудиной:

— Спасибо, достаточно!

В ответ Тит Ардалионович просиял так, будто получил долгожданный подарок.

— Ох! Вы меня услышали! — выдохнул он с облегчением.

— Ну, конечно, услышал, я же не глухой, — заверил Роман Григорьевич. — А что, разве не должен был?

— Должны, конечно! — нервно зачастил Удальцев. — Но сначала ведь не слышали! Я вас звал, и за плечо тряс, а вы застыли как неживой, и всё смотрели на этого, — он пренебрежительным кивком головы указал в сторону притихшего Сержа, — смотрели и молчали. Я заглянул вам в лицо, а у вас в глазах огонь…

— Какой огонь? — он ничего не понимал.

— Настоящий! Как будто вы видели огонь, и он у вас в глазах отражался красным! — в тоне Удальцева появились обвиняющие нотки. — Знаете как жутко? Не делайте так больше, пожалуйста!

— П… постараюсь, — обещал Ивенский не очень уверенно. — Но боюсь, это от меня не зависит. Похоже, со мной случилось то, что принято называть «видением».

Ну, эта новость на Тита Ардалионовича большого впечатления не произвела. Уж если его многогранный начальник способен обернуться волком, то почему бы ему и видение не узреть?

Зато неожиданно оживился, подал голос Таисьев:

— Вот как? Интересно, интересно! И что же вы увидели, позвольте осведомиться?

— Вам лучше не знать, — очень серьёзно ответил Ивенский. — Даже не спрашивайте.

Но тот, как на грех, прицепился:

— Нет, отчего же? Это не праздное любопытство, я как раз изучаю область видений. После той неоценимой услуги, что я оказал вашему ведомству, могли бы, кажется, и вы пойти мне навстречу!

Ха! Услугу он оказал — раскололся на допросе, как сопливый мальчишка, сдал своих сподвижников с потрохами! Заслуга какая, скажите пожалуйста!

Несколько секунд в душе Романа Гриорьевича боролись два человека — хороший и плохой. Победил последний.

— Что ж, воля ваша, — равнодушно повёл плечами чиновник. — Минуту назад я отчётливо и ясно видел, как трое моряков балтийского флота сожгли вас в пламени пожара, перед тем основательно избив. Я удовлетворил ваш профессиональный интерес? Тогда вернёмся к делу. Собственно, говорить нам с вами больше не о чем, и держать под арестом мы вас не станем… — тут лицо Тита Ардалионовича разочарованно вытянулось, — однако, хочу дать совет. Ради собственной безопасности постарайтесь никому не рассказывать о нашей с вами встрече. Вряд ли ваши единомышленники сохранят к вам доброе отношение, узнав, какую неоценимую помощь вы оказали Особой канцелярии… Впрочем, дело ваше, никаких клятв или расписок мы с вас не потребуем.

В ответ окончательно перепуганный Серж истово закивал.

— Я понимаю, понимаю, я буду молчать… Но Василий и Николай… Они же видели, как меня увели… А у нас немало общих знакомых…

— Скажете, будто городовой заметил, как вы швыряетесь огрызками, и задержал за нарушение общественного порядка. Штраф вы платить отказались, поэтому просидели в камере всю ночь. Ясно? Можете идти… Удальцев, передайте, пусть господина Таисьева проводят к выходу.

— Пшли! — Тит Ардалионович недовольно дёрнул Сержа за рукав. Тот послушно шагнул к выходу, но вдруг обернулся, подскочил к столу, взмолился в отчаянии:

— Господин ведьмак! Умоляю, скажите, иначе я не смогу дальше жить! Ваше видение — оно скоро исполнится? — в его глазах стояли слёзы, угол рта судорожно подёргивался. «Куда с такими нервами в заговорщики лезть?» — брезгливо подумал Удальцев.

Роман Григорьевич поднял на него холодные глаза. Пламени в них больше не было только скука и серость.

— Нет, не скоро. Думаю, лет через пятьдесят, когда взбесившаяся чернь начнёт уничтожать священную монархию.

— А-а-ах! — у Таисьева вырвался вздох облегчения, подвижное лицо мгновенно просветлело. — Тогда ваше видение не сбудется! Футурум будет изменён! — выкрикнул он едва ли не злорадно.

С тем и ушёл, гордо расправив плечи, задрав остренький носик к потолку — ни дать ни взять, герой-победитель, вырвавшийся из застенков!

— Нет, ну вот зачем вы его отпустили, а? — Тит Ардалионович больше не мог сдерживать досаду, и как всегда, в порыве чувств, позабыл о всякой субординации. И как всегда, Ивенскому было лень подчинённого осадить.

— Да зачем он нам нужен, это жалкий человечек? — вяло отмахнулся он. — Больше выйдет возни с выдачей и репатриацией, чем пользы. Пусть себе гуляет, пока может… Знаете, Удальцев, из всего, что сегодня произошло, мы должны извлечь один важный урок.

— Да? — тот мгновенно собрался, приготовился внимать мудрым словам начальства, все обиды позабыв, — хороший работник, толковый. — Какой же, ваше высокоблагородие?

Он ожидал, что речь пойдёт о явлениях интригующих и захватывающих воображение: о странном, кажущемся бессмысленным заговоре, о противостоянии Хаоса и Упорядоченного и об их личном участии в этом противостоянии… Но Ивенский заговорил о другом.

— Руки подозреваемого мага во время допроса должны быть надёжно связаны за спиной. Наручниками, верёвкой, телеграфным проводом — чем угодно! Нужно ввести такое правило и неукоснительно его соблюдать.

— Так точно, — почтительно, но без особого энтузиазма согласился Тит Ардалионович, его мысли были заняты вещами куда более увлекательными, нежели процедура допроса магов. Он так и не понял, что едва не погиб этим утром, и Роман Григорьевич не стал ему объяснять. Не потому, что постыдился признаться в собственной беспечности и неосторожности, просто зачем напрасно волновать человека, если всё обошлось?

…А в Кленове они так и не высидели обещанные три дня, потому что детство детством, а долг долгом. Не каждый день обычным московградским чиновникам приходится осознавать себя персонифицированными элементами Упорядоченного. Сославшись на новые обстоятельства, Роман Григорьевич нежно распрощался с роднёй, и вечером того же дня они с Титом Ардалионовичем отбыли в Штральзунд удачно подвернувшимся вундервагеном. Переезд предстоял серьёзный — чуть не вдвое дольше, чем до Ростока. Но за жизнь свою они больше не тревожились. Оказалось, что к проездному билету на «чудесный вагончик», если берёшь его заблаговременно в кассе, а не в последнюю секунду у кондуктора, прилагаются не менее чудесные лимонные пастилки — одной штуки было достаточно, чтобы в течение двух часов не испытывать ни малейшего неудобства от езды.