– Неужели нет варианта сохранить ребенка? – чуть осипшим голосом уточнила я, когда сумела проглотить жгучую жидкость.

– Мы не можем ждать, пока она выносит его и родит. Срок слишком мал, за это время в ней может не остаться ничего человеческого.

– Рискнуть и сделать операцию, не прерывая беременность? – предположила я. – Неужели маги не могут как-то временно обезопасить плод от вредного воздействия лекарств? Не всегда ведь требуется прерывание. Уверена, что Лина предпочтет рискнуть…

– Лину никто не будет спрашивать, – неожиданно жестко перебил Антуан. И наконец посмотрел на меня. Его взгляд сразу сказал многое. – Это распоряжение сверху, Нелл. Нам разрешили сохранить жизнь Лине, раз она разумна. Возможно, нам даже разрешат сохранить Маркуса, если сумеем доказать, что он не опасен. И если он действительно неопасен. Но чем будет их ребенок – никто не знает. Опять же, срок слишком мал, чтобы делать выводы. А рисковать сейчас, чтобы через полгода получить монстра, которого все равно придется ликвидировать, никто нам не позволит. Да и нужно ли это? Будет только тяжелее. Лучше сейчас сказать ей, что нет другого варианта. Через полгода она уже оправится.

Внутри все горело, но я сделала еще один большой глоток, на этот раз громко закашлявшись. Но я ведь уже неделю мечтала напиться. Не стоило упускать шанс. Тем более я быстро сложила «два» и «два», получив «четыре».

– Вы хотите, чтобы ей об этом сказала я? Чтобы я ее убедила?

Антуан кивнул.

– Она доверяет только тебе. Если новость будет исходить от тебя, у нас есть шанс, что все пройдет гладко.

– Даже если она послушается, она мне этого не простит, – заметила я, глядя на коричневую жидкость в стакане. – Я обещала, что мы поможем ей. Она отказалась бежать с Маркусом и остановила его ритуал, думая, что я смогу защитить и ее, и ребенка.

– Но мы не можем!

Антуан сумел поймать мой взгляд и зафиксировать на себе.

– Понимаешь? Иногда ситуация складывается так, что невозможно спасти и мать, и ребенка. В таком случае приоритет принадлежит жизни матери. Это закон, между прочим.

– А по какому закону еще не родившегося ребенка лишают шанса на жизнь только потому, что боятся того, кем он окажется?

Наверное, после недели напряженной работы, недосыпа, нервов и эпизодического питания крепкий алкоголь слишком быстро ударил мне в голову, иначе я бы не осмелилась задать подобный вопрос. По крайней мере, не в такой формулировке и не в таком тоне.

На мое счастье, Антуан не разозлился. Только печально улыбнулся и пополнил свой почти опустевший стакан.

– Знаешь, Нелл, я ведь родился еще до образования Дарконской Федерации. И в Корпусе работаю чуть ли не с самого его основания. Я видел, как все менялось. Я помню, как маги относились к нам, людям, раньше. Они не жалели нас, считали существами второго сорта.

Я нахмурилась, не понимая, к чему он клонит. По губам директора скользнула печальная улыбка.

– Там, где я родился, заправлял клан магов. Они заставляли людей работать на себя, держали на положении рабов. Не потому, что это было так уж необходимо, а потому что могли. Некому было нас защитить, пока не начала образовываться Федерация, пока люди не начали объединяться против них. Жаль, мои родители не дожили до этого времени, – тихо и печально добавил он. – Но они были отомщены.

Антуан замолчал, вероятно, погрузившись в воспоминания. Потом сделал еще один большой глоток и снова посмотрел на меня.

– Когда люди объединились и стали сильнее, мы тоже не знали жалости. Ни к магам, ни к оборотням, ни к другим расам. Было пролито немало крови с обеих сторон. Лет тридцать назад, когда ты еще не родилась, у Корпуса имелось куда больше карательных полномочий. Мы скорее считались особой армией, чем учеными и следователями. Армией против магов. Я служил в этой армии, потому что ненавидел магов. Но со временем все успокоилось. Мы притерлись друг к другу, научились если не уважать чужие границы, то хотя бы признавать их.

Теперь его губы скривила ухмылка.

– Маги теперь даже работают с нами, а поначалу это было противно самой сути Корпуса Либертад. На такие вещи нужно время, понимаешь? А первое естественное стремление каждого вида – обезопасить себя от других видов. Подчинить их или уничтожить. Поэтому скажи спасибо, что от нас не требуют ликвидировать Лину и Маркуса, что нам дают шанс сохранить их. Позволяют им прожить жизнь. Сорок лет назад никто даже разбираться бы не стал.

Я тяжело вздохнула и одним большим глотком прикончила содержимое своего стакана. Теперь к горящему в груди огоньку добавилось сильное головокружение, но одновременно стало легче дышать, как будто груз, давивший на грудь всю неделю, рассосался. Прежде, чем мое затуманенное алкоголем сознание смогло осознать причину странного ощущения, Антуан озвучил ее:

– А то, что Лина не захочет больше тебя видеть, только к лучшему. Я понимаю, что разговоры о сестринских отношениях были продиктованы лучшими чувствами, но посмотри правде в глаза: вы не сестры и не можете ими быть. Я ведь вижу, что происходит. Ты пытаешься быть хорошей. Поступать правильно. Но это каждый день немножко убивает тебя. Ты загоняешь страх и боль поглубже, пытаешься вести себя разумно, потому что этому тебя учили, но страдаешь. Если пустишь Лину в свою жизнь вместе с Маркусом и их ребенком, с каждым днем страдание будет становиться все невыносимее. Можно остановить это здесь и сейчас. Просто выполнив мой приказ. Ребенка не станет, Лина пойдет своим путем. Это будет моя ответственность, но станет твоим избавлением. Потому что тебе не придется жить внутри неправильного треугольника, в котором ты всегда будешь лишней вершиной.

Он ненавязчиво коснулся моей руки, сначала слегка погладив, а потом сжав ее. Движение словно пробило брешь в невидимой плотине, сдерживавшей эмоции. До того момента в стенах Корпуса я старалась держаться спокойно и уверенно, но сейчас непристойно разревелась прямо на глазах у директора направления. Разревелась от облегчения и стыда, который оно за собой влекло. Потому что с тех пор, как вся эта ситуация сложилась вокруг меня, я мечтала о выходе вроде того, что мне сейчас давал Антуан. И собиралась малодушно согласиться на него.

Нет ничего страшнее неизвестности. Маркус продолжал верить в это утверждение, но в последние дни все чаще задумывался о том, что кое-что пугает его сильнее. Предопределенность. Безысходность. Неспособность повлиять на собственное будущее.

Он потерял счет времени, но предполагал, что с того дня, как он сбежал от Рантор и угодил прямиком в раскрытые объятия Корпуса Либертад, прошло около месяца. Примерно две недели его держали в палате, а потом перевели сюда.

Память подсказывала, что это подземное хранилище. Вообще-то оно предназначалось для содержания и изучения неизвестных существ и разных опасных артефактов, которые обнаруживались во время расследований. Сюда убирали все то, что было слишком опасно держать наверху, в палатах, кабинетах и лабораториях. Маркус подозревал, что он единственный человек, содержащийся здесь.

Для него переоборудовали целый зал, создав в нем некое подобие небольшой квартиры. Почти такой же, в какой он жил… Точнее помнил, как жил когда-то. Только без окон. Зато здесь имелась отгороженная ширмой спальня, крохотная кухня и вполне приемлемая гостиная с диваном, телевизором, небольшим обеденным столом, книжными шкафами и аквариумом с мелкими рыбками. Какой идиот решил поставить в его камере аквариум с рыбками, а главное – с какой целью, Маркус не мог даже предположить. Для успокоения его потенциально агрессивной натуры? Очень смешно.

Его продолжали изучать. Нет, последние две недели уже ничего не брали на анализ, не водили на обследования, но он кожей чувствовал наблюдение скрытых камер. Постоянные визиты Нелл, Берта и Антуана тоже едва ли были продиктованы искренним желанием пообщаться. Маркус очень хорошо знал протоколы расследований и лабораторных наблюдений и понимал, в какой именно стадии находится его «дело». Как понимал, что за ней последует.