Вернувшись к своему столику, вор с удивлением обнаружил, что его место занято. Рядом с Софи, придвинувшись к ней почти вплотную, сидел худощавый мужчина лет сорока. Незнакомец в картинной задумчивости тер подбородок, представив на обозрение смущенно жмущейся девушке аристократический профиль. Зачесанные назад темные с проседью волосы, высокий лоб и тонкий нос с горбинкой, очевидно, должны были произвести на нее неизгладимое впечатление, если вдруг она не оценила сразу элегантный черный костюм, лакированную тросточку и крикливо торчащий из кармана пиджака ярко-красный платок.

— …недавно имел персональную выставку в галерее Амир, — услыхал, подойдя поближе Тьен. — Так что, если вы согласитесь позировать мне, можете не сомневаться, я открою вашу красоту широкому зрителю. Работа займет не больше недели. Час-два ежедневно, у меня в студии… Портрет. Возможно, в полный рост… Пока не могу сказать, как именно я это вижу. Быть может, ню…

— Ню-ню. — В упор приблизившись к сладкоречивому франту, вор с хрустом размял пальцы. Ничего еще не сделал, но мужчина, подняв на него глаза, громко сглотнул. С приветливой улыбкой, от которой художника отчего-то передернуло, парень склонился к его уху: — Слышь, рисовальщик, не уберешься отсюда, я тебе сам физиономию под ляпис-лазурь распишу.

В живописи Тьен тоже немного разбирался.

Секунды не прошло, как стул освободился, но садиться вор не собирался. Подал руку растерявшейся из-за внезапного исчезновения едва нарисовавшегося поклонника девчонке.

— Идем отсюда?

— Да, конечно. А можно я эклеры для Люка возьму?

Лишь после этого вопроса Тьен понял, что она и не притронулась к пирожным. От некоторых привычек нелегко избавиться.

Куда как проще — от чужого бумажника.

Он швырнул его в урну под фонарем, и Софи заметила. Тонкие пальчики с силой сжали его руку — больно, даже через рукав пальто.

— Я не работаю в Гуляй-городе, — косо ухмыльнулся вор. — Но для мазилки, что к тебе клеился, сделал исключение.

— Он предложил написать мой портрет, — сконфуженно пробормотала девочка.

— Ага. Верь.

Уже темнело, но афишу на стоявшей у фотоателье тумбе, Тьен заметил. Она привлекала своей непривычностью: вместо ярких танцовщиц или цирковых медведей — изображение серой каменной плиты, на поверхности которой выбиты какие-то знаки. Оказалось, экспозиция найденных на раскопках близ Альера древностей. Открывается со следующей недели в музее естествознания.

— Понравилось у литераторов?

Не спроси он, пришлось бы молчать всю дорогу. Софи дулась из-за кошелька художника, а там тех денег — листр мелочью, не больше.

— В общем, понравилось, — ответила она, все еще сердито. — Но… Не запомнилось ничего.

— Понимаю.

— А чай там, действительно, вкусный. И вообще, интересно. Люди такие… необычные. Поэты, художники. И эти, не помню, как называется… Ну ты сказал еще на ту женщину, что приехала в авто…

Вор понял, о ком она, но смолчал.

Однако дома решил, что нужно все-таки растолковать кое-что этой дурехе малолетней. А то еще ляпнет где-нибудь.

Самому с девчонкой на такую тему говорить не хотелось. Была бы постарше, без слов разъяснил бы, как на куртизанок учатся… Тьфу, ты! И придет же в голову? В общем, говорить не хотелось, и он придумал хороший выход.

Когда крайний раз Тьен покупал книги, продавец всучил ему вместо сдачи пару книжонок. Сказал, шельма, увлекательнейшее чтиво. Ну-ну, это смотря, кто чем увлекается. Одну из этих брошюрок — похабень похабенью — парень, как только просмотрел, кинул в растопку. А вторая вроде как поприличнее была, оставил до поры. Так там как раз о куртизанках.

Пока Софи бегала к соседке за братом, пока привела, переодела, накормила, вор нашел книжонку и после ужина торжественно презентовал ее своей квартирной хозяйке.

Себе же перед сном достал с полки "Великие морские сражения". Заварил крепкого чаю, подушки поставил повыше, лампу сделал поярче. Но почитать не получилось. Едва устроился на кровати, табурет со стоявшей на нем кружкой пододвинул поближе и открыл книгу, распахнулась дверь и в комнату заглянула красная, как из бани, Софи.

— Совсем дурак?!

Тьен успел увернуться, и брошенный в него учебник куртизанской науки, ударившись о стену, упал на пол. Дверь с грохотом захлопнулась. Откинувшись на подушки, вор громко расхохотался: видно, учение пошло впрок. Того, что девчонка может вернуться, он не ожидал, и новый метательный снаряд, на этот раз — тапок, достиг цели.

…Дом полыхал. Нижний этаж весь уже был охвачен пламенем. Лестница обвалилась. Второй — весь в дыму. Скоро огонь доберется и сюда. А вместе с огнем — страшные тени, те, что сломали ворота и убили людей во дворе…

— Мама!

— Не бойся, малыш. Слышишь, не бойся. Ты спасешься, сынок.

Выход только один — окно. Узкий подоконник и земля далеко внизу.

— Не бойся, ты сможешь. Но поспеши…

Тени уже за дверью. Он чувствует их, а они — его.

— Поспеши. У тебя все получится. Доверься воздуху, он поможет. Лети.

— Мама…

Они уже в комнате. Черные крылья, длинные мечи…

— Лети!

Шаг, и воздух подхватывает его, принимая в объятья… А затем вдруг роняет. Проносится перед глазами распахнутое окно, лежащее на полу тело женщины, обступившие ее тени… И стремительно приближается земля…

Разбудил его собственный крик. И не только его Софи вбежала через несколько секунд, испуганная, в одной рубашке, спросонья не подумав даже набросить халат. Тьен уснул, не погасив лампы, и свет за спиной девочки беззастенчиво обозначил скрытую легкой тканью фигурку, словно изящную статуэтку спрятали под покрывалом из органзы. Ненадолго это зрелище заслонило собой огненный кошмар. Он видел лишь тонкий стан, стройные ножки, на секунду, когда она обернулась, — мягкий абрис груди… А она видела слезы в его глазах и выступивший на лбу пот.

— Разбудил? — Тьен закрыл лицо ладонями. Голос прозвучал сдавленно и глухо. — Извини.

— Страшный сон?

— Вроде того.

От коснувшейся плеча ладони по телу прошло умиротворяющее тепло. Так неожиданно, что он вздрогнул, и Софи, почувствовав это, отпрянула. Внутри снова похолодело.

— Принести тебе что-нибудь? Воды?

— Нет, не надо.

Осторожно, проверяя странное предчувствие, он дотронулся до ее руки. Тепло. И светло. Яркий свет, исходивший от нее, проникал прямо в душу, изгоняя из нее тьму.

— Тогда я пойду?

Она попыталась отнять у него руку, но парень лишь сильнее сжал ее ладонь, притянул к лицу и прижался к ней лбом.

— Подожди. Задержись на минутку.

На две, на три — тьма не хотела оставлять его так легко.

— Я хотел попросить прощения за книгу. Просто не знал, как объяснить насчет куртизанок, и…

Нет, он не раскаивался, но сейчас готов был говорить все, что угодно, только бы она не уходила. И он говорил. Держал ее руку и втягивал в себя ее свет, грелся ее теплом, впервые в жизни по-настоящему чувствуя себя вором. Пил ее, словно воду…

Вода! Две горизонтальные волнистые линии — это вода. Две прямые — земля. Волнистые, но вертикально — воздух. Одна ломаная, словно острые зубцы или застывшие языки пламени — огонь.

— Тьен, пусти, пожалуйста. Мне больно.

Последний глоток света. Глубокий вдох, чтобы голос не задрожал от волнения.

— Хочешь, в следующий выходной опять куда-нибудь сходим? Только не к поэтам.

— В галерею? — нерешительно предположила Софи.

— В музей.

До утра он не сомкнул глаз. Думал. Пытался понять.

Что это было? Обычный кошмар? Воспоминание? Сердце подсказывало, что последнее. И тогда это объясняло бы … Это объясняло бы, почему его так страшат полеты, и больше ничего. Ни намека на природу происходящих с ним странностей, а ведь это странно — видеть в другом человеке внутренний свет и вытягивать этот свет, наполняя им свою душу. Но полегчало. Посветлело.