— Драконы латают разрывы?

— Шеары латают разрывы, — поправила Лили. — Только они могут коснуться всепоглощающего ничто и не раствориться в нем… какое-то время.

После Тьен узнает, что закрытие разрыва требует силы всех четырех стихий, и потому никто кроме шеаров не способен справиться с пустотой. А еще он узнает, что если силы на исходе, а разрыв разрастается вопреки всему, шеару достаточно предложить пустоте вместо кусочка мира себя, и она, насытившись, уйдет…

Но это будет потом.

А в тот момент он, не в силах отвести взгляд, следил за движениями дракона.

Видел, как могучие крылья поднимают воздух.

Как из пасти вырывается огонь.

Как вслед за его полетом тянется к небу и тянет небо к себе земля.

И вода тяжелыми каплями пота и слез падает вниз, прошивая распоротое пространство, мелкими стежками…

— Холгер — дракон?

— Это его боевая ипостась, — ответила альва. — Шеар

— Я драконом не буду, — насупившись, объявил юноша. Он ничем не желал походить на первого шеара Итериана.

— И кем же ты будешь? — заинтересовалась Лили.

— Придумаю.

— Точно придумаешь?

— Да, — обрубил он последние сомнения, не ее — свои. — Передай ему, что я останусь, пока это не закончится. Он же за этим тебя послал, Эллилиатарренсаи?

Женщина удивленно приподняла бровь.

— Я в тебе ошиблась, малыш. — Выдержала паузу и усмехнулась: — Ты все-таки выговорил мое имя с первого раза.

Вечером, когда соберется небольшой отряд добровольцев или, скорее, смертников, готовых сопровождать неопытного шеара-полукровку к недавно открывшемуся разрыву, на который не было времени и сил ни у Холгера, ни у Эйнара, когда перезнакомятся, обсудят планы и разойдутся до рассвета, Тьен запрется в своей комнате и достанет из-под матраса завернутую в платок фотографию.

— Я тут задержусь немного, хорошо? Не ради них, ради вас. Не хочу, чтобы хотя бы маленькая частичка этого пришла в наш мир.

Кровь четырех стихий и чужая заемная сила не позволили бы избежать предназначения. Но тогда он еще не понимал этого и верил, что сам принял решение остаться.

Ненадолго.

Неделя, месяц, полгода…

Неизвестно, чем занималась в отсутствие шеара его свита, гуляли ли дивные по городу и ходили ли в кинотеатр, но вернувшись в гостиницу, Этьен застал всех четверых в своем номере. Как и во время военных походов, товарищи держались вместе. Такая сплоченность радовала, но бивак можно было устроить в комнате одного из них.

От строгого выговора удержало присутствие здесь же Лэйда.

— Как прошел день? — спросил Тьен вместо того, чтобы разогнать всех и завалиться на кровать, уже оккупированную Фером и Эсеей.

— Неплохо, — ответил за всех Генрих. — А у тебя?

— Тоже… ничего так…

Археолог подошел к сыну и поморщился, почувствовав запах алкоголя.

— Этьен, — прошептал он, оглядываясь на итерианцев, будто всерьез верил, что они ничего не услышат. — Ты что, пьян?

— Если бы, — шеар раздраженно тряхнул головой.

— Но он старался, — подлетев к командиру, Эсея втянула носом воздух в дюйме от его лица и скривилась. — Сколько ты выпил?

— Много.

— Но зачем? — недоумевал Генрих.

— Хотел почувствовать себя человеком.

А добился лишь того, что внутри все горело, по лицу катился пот, и влажная рубашка прилипла к телу. Воздействие спиртного было кратковременным: все, что не сжигал огонь, вымывалось водой.

Тьен вынул из кармана платок, чтобы утереть лоб, и не заметил, как на пол упал многократно сложенный листок. Зато шустрая сильфида тут же заинтересовалась, подхватила бумажку и взмыла с ней к потолку.

— Ли-Рей, Кларисса Санье, — зачитала она вслух. — Кто такая Кларисса Санье?

— Никто, — хмуро ответил шеар. — Это роза. Очень красивая, с большими ярко-красными бутонами.

— Надо же, — проговорил задумчиво Лэйд. — В Ли-Рей теперь разводят розы? В мое время там селились комедианты и шлюхи…

— Она не шлюха! — От злости не понимая, что делает, Этьен вспышкой метнулся к отцу и схватил того за грудки, приподняв над полом. — Не шлюха. Ясно?

— Да-да, — Лили, до поры тихонько сидевшая на стуле у окна, тут же оказалась рядом и мягко оторвала его руки от пиджака Генриха. — Мы уже поняли: она — роза.

Альва обвела взглядом всех находившихся в комнате и красноречиво указала глазами на дверь.

— Думаю, тебе нужно побыть одному.

Тьен понимал, что должен извиниться перед отцом, но не мог сейчас этого сделать. В ответ на предложение Лили кивнул и отвернулся, чтобы не видеть, как те, кого он теперь считал семьей, один за другим покидают комнату.

Набрал полную ванну и, забравшись под воду с головой, пробыл там несколько минут, в течение которых ничто не отвлекало от размышлений. Вынырнув, уже принял решение.

Высушился, причесался. Достал из шкафа отутюженную рубашку и новый костюм.

Она ведь светилась — он видел, но не понял. Зациклился на внешнем, наносном. На том, что говорили ему глаза и уши. А она светилась, совсем как раньше, и значит, все остальное неважно.

Когда-то Софи спасла его, не только от смерти, но и от жизни, которую он вел до встречи с ней. Неужели он не отплатит ей тем же?

— Он ушел, — сообщила товарищам сильфида, материализовавшись в комнате Фернана, куда итерианцы перебрались из номера шеара. И хихикнула: — Видимо, за розами.

Но весело не было.

— Девять лет огромный срок для людей, — вздохнула Лили. — Я говорила ему, что так получится.

— И как всегда оказалась права, — буркнул со своего места флейм.

— Поверишь, если скажу, что меня это не радует? — огрызнулась альва.

— Нужно что-то делать, — оборвала не начавшуюся перепалку Эсея. — Выяснить, что его беспокоит. Я могу проследить, куда он направился.

— Он приказал так не делать, — напомнил Кеони.

— А я опять обещала слушаться? — усмехнулась сильфида.

— Если попадешься, знай: мы будем чтить твою память, — обещал Фер.

Но всерьез девушку никто не отговаривал, и через миг она растворилась в воздухе, чтобы легким ветерком догнать отъехавший от гостиницы автомобиль.

Тьену ничего не стоило незаметно войти в дом на Фонтанной улице, но, как и до этого, он не воспользовался своими способностями: друзья не вламываются без спроса. Лишь когда открывший дверь дворецкий поинтересовался, приглашен ли он на вечер к госпоже Клариссе, не сдержался. Коснулся плеча человека, и тот застыл.

Шеар пересек небольшой холл и вошел в гостиную, откуда слышались голоса и музыка.

В просторной комнате собралась большая компания. Трое мужчин что-то оживленно обсуждали, рассевшись на диване. Две девицы курили у открытого окна. Еще одна любезничала с молодым человеком, устроившимся на подлокотнике ее кресла. Слова у них перемежались с поцелуями, и сидевшая напротив женщина, худая брюнетка лет сорока, наблюдала за ними с осуждением и плохо скрываемой завистью. Остальные гости, их было около десятка и в основном — мужчины, окружили пианино, за которым сидела молодая женщина в темно-зеленом вечернем платье. Глубокий вырез открывал спину, а цвет наряда гармонировал с медно-рыжими волосами пианистки, уложенными в высокую прическу так, что ничто не мешало любоваться изящной шеей. Этьен видел женщину со спины, но предполагал, что и в иных ракурсах та хороша, ибо играла она довольно посредственно и, как музыкантша, вряд ли собрала бы вокруг себя столько поклонников.

Софи в гостиной не было.

— Добрый вечер, — поздоровался шеар.

Фортепиано умолкло, и женщина в зеленом, крутанувшись на вращающемся стульчике, развернулась к нежданному гостю. Он не ошибся: привлекательное молодое лицо, белая нежная кожа, какая бывает только у рыжеволосых, большие синие глаза, совершенно лишне подведенные темными тенями, и пухлые, ярко накрашенные губы.

— Что вам угодно? — голос у нее был хрипловатый, но приятный.