— Тем не менее… — начала Маргарита.

— Тем не менее у них появилась дочь. Примерно в восемьдесят пятом году. Поздновато, сразу скажем. Я готов был подумать о чем угодно, но она очень похожа на отца. И еще она… она была какая-то ненастоящая. Над ней единственной не было никаких линий. Абсолютно никаких. И на тебе. Да и чем я рисковал?

— И на мне, — согласилась Маргарита. — А Неретин?

— Он показывал мне следы в институте, — сказал Дорожкин. — Он не был похож на того зверя, которого описал Перов. К тому же, находясь в облике зверя в институте, он не устраивал бойню. Там множество живых существ.

— И что же дальше? — спросила Маргарита.

— Дальше, — задумался Дорожкин. — Дальше я уничтожу паразита. А потом ребята найдут способ спуститься в пропасть и вытащат девчонок. Хотя я так и не понял…

— Паразита нет, — вздохнула Маргарита.

— А что же это? — не понял Дорожкин.

— Это грязь, Дорожкин, — ответила Маргарита, — грязь, кровь, боль, тоска. Неужели ты думаешь, что, если убивать, мучить, насиловать, пытать, уничтожать людей, это остается без последствий? Грани между мирами тонки. Ты сам в этом убедился. Если ты даже будешь лить дома на пол даже не кровь, а воду, рано или поздно сосед снизу постучит в твою дверь, а если он особенный сосед, то отравит твою жизнь. Воздаяние возможно не только на том свете, но и на этом. Другой вопрос, что на этом оно редко бывает справедливым.

— Но почему здесь? Почему под нами?

— А почему ты решил, что только под вами? — спросила Маргарита. — Подо всеми.

— А кто ты? — спросил Дорожкин.

— Теперь можешь называть меня Марго, — рассмеялась она. — Хотя мне все равно. Я не участник событий. Я наблюдатель. Всегда есть наблюдатель. Правда, может быть, обычно он чуть более равнодушен.

— А кто тогда я? — спросил Дорожкин.

— Ты тот, кто оказался в нужное время в нужном месте, — ответила она. — Почему так произошло, это отдельный вопрос. Ну не все брать на себя женщинам, даже если с необъяснимой частотой совершенно случайно им выпадает такая судьба?

Они были похожи на сестер. Сидели, обняв друг друга, в пыли. И даже не вполне удивились, когда Дорожкин, сморщившись перед падением в раскаленную плоть какой-то мерзости, в очередной раз запутался в паутине и рухнул с высоты двух метров в ту же пыль.

— Молодец, — удивленно заметила Женя. — По ощущениям всего часа четыре. А Вера здесь уже больше месяца. Буквально провалилась сквозь землю. Вода есть? Жутко пить хочется. Вера вообще вся высохла. Тут редко дожди. Хорошо еще, что тут, как оказалось, необязательно есть.

— Но есть очень хочется, — проговорила Вера.

— Хорошо еще, с книжкой сюда попала, — заметила Женя, не сводя взгляда с Дорожкина.

— Я знаю, — кивнул Дорожкин, глупо улыбаясь. — Я видел формуляр. Учебник латыни. Ну за месяц его мудрено выучить.

— А что же было еще делать? — Вера была копией своей фотографии. — Я вроде бы была здесь в безопасности. Но… Auribus tento lupum[220].

— Но все это было… — Дорожкин замялся. — Почти пятьдесят лет назад…

— Hoc est vivere bis, vita posse priore fru. Уметь наслаждаться прожитой жизнью — значит жить дважды. Марциал. «Эпиграммы», — проговорила Вера. — Но следующие пятьдесят лет я не хотела бы прожить так быстро.

— Почему у вас не всегда золотые волосы? — спросил Дорожкин.

— Почему у тебя не всегда горят глаза? — подняла брови Женя. — Хотя после того случая, когда мне пришлось поделиться с тобой тем, что во мне было, я думала, что ты тоже будешь золотоволосым.

— Нет уж, — смутился Дорожкин, — я лучше так.

— Вы долго там? — заорал сверху Шакильский. — Дорожкин, ноги не сломал? Тут хорошая акустика. Хватит ворковать. У Бори есть веревка. Дорожкин, а Вера Уланова такая же красивая, как на своей фотографии, или страшненькая?

— На траву дивись удень, як обсохне роса, а на дівку в будень, як невбрана та боса[221], — с каким-то облегчением отозвался Дорожкин.

— Странно, — заметила Танька-Еж, поднимаясь с земли, когда вся компания вновь оказалась среди заснеженного поля. — Оно все еще под нами. Дышит. Но глубже, чем было раньше. Значительно глубже. А раньше я думала, что это сама земля дышит.

— Хорошо, что я этого не слышу, — поежился Урнов, смахивая с плеч паутину. — Может, костерчик разведем? Далеко еще нам?

— Слушайте, — Угур Кара потер щеки, — что-то стало холодать. У Дорожкина уши уже посинели. Я его второй раз не исцелю. Дир, ты что, устал?

— Надо было выбираться ближе к Кузьминску, — проворчал Дир. — Угораздило аж за пять километров. Ну ладно бы в сторону Макарихи, а то ведь на юг забрали. А тут на юге и дороги почти нет, один вырубки, кто тут теперь ездит-то? Не могу я сильнее греть. Лето у меня уже все кончилось. Уже то, что в сентябре накопил, расходую. Теперь всю зиму у печки сидеть придется!

— Прости, Дир! — Дорожкин с трудом удерживался, чтобы не застучать зубами. Свитер давно уже был надет на Женю, да и куртка Шакильского надежно скрывала от холода Веру. — Я вообще не знал, куда вылезал. Как вышло, не понимаю. Вообще могло не выйти.

— Ничего. — Вовсе заиндевевший книготорговец усмехнулся, смахнул иней с бороды. — Учиться никогда не поздно.

— Тихо! — остановилась Еж. — Слышите?

— Ага! — кивнул Тюрин. — Мотор!

— «Мотор», — передразнила отца Еж. — Мотор и я слышу. А еще что?

— Не-а, — пробормотал Тюрин. — Не слышу больше ничего.

— Отец Василий опять Эдит Пиаф заводит, — улыбнулась Еж и негромко запела: «Allez, venez, Milord! Vous asseoir a ma table, Il fait si froid, dehors, Ici c'est confortable…»

— А вот и машина, — обрадовался Шакильский.

Вздымая снежную пыль, из-за перелеска выехал газик, быстро докатил до спутников и, обдав их снегом, остановился. Золотозубый блеснул металлом улыбки.

— Неретин зажал «хаммер», а Марфа с Лизкой карты кинули, сказали, что вас отсюда надо ждать. А мы уж не надеялись, зима к концу, март почти. Грузитесь, тут и одеялки припасены, и бутыль первача имеется. А уж банька и все прочее на месте.

— Ой! — вздрогнула Женя, когда Дорожкин закутал ее в одеяло, и тяжело груженный газик все-таки нащупал при развороте колесами засыпанный снегом проселок. — Я ж могла всех нас отправить в Москву. Ну не в любое место, но на Рязанский проспект вполне.

— В таком виде? — возмутилась Вера.

— А с книгами? — заинтересовался рыжебородый. — Я имею в виду оттуда сюда? Только ручная кладь или можно и с тележкой? Да не смотри ты так на меня, Дир. Мне б только до оптовика добраться. И флешка, и читалка, и аккумулятор — все будет…

Декабрь 2010.

Горгулии — древние фантастические существа; по преданию, при свете дня были окаменевшими крылатыми чудовищами, украшавшими стены замка, а ночью оживали и охраняли его обитателей.

Гурт — ребро монет, медалей.

Дивов Олег Игоревич (1968 г. р.), журналист, писатель. В тексте косвенно упоминается его книга — роман «Симбионты», вышедший в 2010 году.

Драга — многоковшовый цепной экскаватор на плавучей платформе, который используется для подводной разработки ценных минералов.

Инициация — таинство, посвящение; обряд, необходимый для перехода в новое качество в составе какой-либо социальной группы или мистического союза.

Киберпанк — ответвление научной фантастики. Поджанр основан на изображении антиутопий будущего.

Космоопера — поджанр приключенческой фантастики, основанный на описании событий, происходящих в космическом пространстве и на других планетах.

Космооперетта — поджанр космооперы.

Криптоистория — жанр фантастики, основанный на фантастическом предположении, что реальная история отличается от общепринятой в силу ее фальсификации либо замалчивания каких-то исторических реалий.