— А кто их знает, — развел руками егерь. — У вас же в управлении каждый в свою сторону заточен, выходит, твою заточку по Лизке сверяли.

— А как заточен был Шепелев? — спросил Дорожкин.

— Очень остро, — прошептал Шакильский, озираясь вокруг. — Я бы даже сказал, что чересчур остро.

Дир, тщательно упакованный в зимний камуфляж, сидел, уткнувшись в читалку, на деревянных мостках над холодным зеркалом пруда. Тут же на берегу стояла удивительная маленькая, но крепкая лошадка неопределенной масти. Голова и живот у нее были белыми, ноги и спина рыжими, а роскошные, заплетенные косами грива и хвост — желтыми, почти золотыми. В отдалении, у окружающих пруд приземистых изб, у заборов и плетней по мерзлой траве бродили куры.

— А вот и рыцарь печального образа со своим коньком-горбунком! — приветствовал лешего Шакильский.

— Сань, ты бы определился, — пробурчал Дир. — Если я рыцарь печального образа, то лошадка должна зваться Росинант. А если конек-горбунок, тогда я не Дир, а Иван-дурак.

— Тогда уж, скорее, Иван-Дирак, — хмыкнул Шакильский, спрыгивая с гнедого. — Ты смотри, кого я тебе привел!

— Да уж вижу, — расплылся в улыбке Дир. — Привет, инспектор. Что? Как здоровье?

— Нормально, — улыбнулся Дорожкин и выудил из сумки книжку. — Это тебе.

— Елки-палки-сучья-моталки, — покачал головой Дир. — Я ж бумажных книжек не беру, Женя. Куда ж мне бумажные? Я ж лесной человек… А ну-ка… дай хоть посмотрю-то… Слушай, а ведь возьму эту. Зачитаю, конечно, но все одно возьму. Я ж, когда первый раз ее читал, полночи просидел, пока не осилил. Возьму, помусолю еще разок, в охотку, в охотку…

— Вот чудак, — покачал головой Шакильский, глядя, как Дир прячет за пазуху вслед за читалкой и подаренную Дорожкиным книгу. — Правда ли, что у тебя там тысячи книжек, в устройстве этом? И ты их все читаешь?

— Все не читаю, — покачал головой Дир, подходя к своей лошадке. — Пролистываю несколько страниц, откладываю, если не то. С первых же страниц ясно, стоит читать или можно обойтись. А Дирак[184], Александр Валериевич, кстати, был весьма умным мужиком. Книжку хорошую написал. «Принципы квантовой механики» называется.

— Подожди! — не понял Шакильский. — Ты же только фантастику читаешь?

— Не только! — поднял палец Дир. — Просто нужен повод. А повод есть всегда. К примеру, однажды мне в руки попала книжка с названием «Море Дирака»[185]. А от хорошей фантастики до науки один шаг. Или наоборот.

— Дир, — удивился Дорожкин, глядя, как леший садится на лошадку, — да ты на ней, как…

— Не надо! — сделал строгое лицо Дир, который и в самом деле, сидя в седле, опирался ногами о землю. — Не надо лишних слов. Коняга очень обидчивый у меня. Зато, если что-то вдруг не так, так быстрее слезать. Выпрямил ноги, и уже на земле.

— Дир любознательный, — заметил с улыбкой Шакильский, когда отряд из трех седоков покинул деревеньку Макариху и углубился в лес. — Ты думаешь, как он ко мне прибился?

— Это еще неизвестно, кто к кому прибился, — возразил Дир. — Ты же после меня сюда прибыл?

— Ну после не после, а кто в кого впадает, смотри по руслу, — заметил Шакильский.

— А хоть бы и по руслу, — гордо расправил плечи Дир.

— Все, я пас! — рассмеялся Шакильский. И продолжил: — Я тут, когда осмотрелся, начал все исследовать да проверять. Раз столкнулся с Диром, другой, смотрю, а он вроде меня. Тоже в каждый овраг нос норовит вставить, в каждую сторону глаза выпучить.

— И стали тут мы пучиться хором, — с усмешкой проскрипел Дир.

Леший ехал на действительно крепкой лошадке, расставив ноги в стороны, и с любопытством смотрел, как шуршит и пригибается задеваемый ими кустарник.

— Ты, кстати, вот еще вспомни что, Женя, — подал голос егерь. — Сам-то ты почему здесь? Не любопытство ли и тебя привело ко мне домой? Или только работа?

— Далеко нам? — спросил Дорожкин, ерзая в седле. Первые полчаса, в которые он, казалось, привык к верховой езде, прошли, и теперь каждый шаг серой отдавался во всем теле.

— Ты не смотри на Дира, — оглянулся Шакильский. — Он, считай, что деревянный. Ноги в стремена вставил? Вот и опирайся на них, ногами работай, а то полуденную раскоряку я тебе обещаю. Впрочем, по-любому обещаю.

— Так куда мы? — вновь спросил Дорожкин. — Никак в Тверскую область нацелились?

— Ты забыл, — показал на небо Шакильский. — Забыл про cirrocumulus tractus!

— Ну нет их, и что? — не понял Дорожкин. — Может быть, над нами нет авиамаршрутов. А что касается военной авиации — в стране кризис, экономят топливо.

— Давненько они его экономят, — пробурчал Дир, который и на ходу умудрился уставиться носом в читалку.

— Ладно, — хмыкнул Шакильский. — Часа через два будем на месте. Ну или через три, если ты задницу сотрешь и мы медлить начнем. Там и посмотрим. Тут в любую сторону больше двадцати — двадцати пяти километров не пройдешь.

— Почему? — удивился Дорожкин. — Ну здесь-то заповедник, это понятно, а на юге — там же дорога, дачи, деревни.

— Ну просто как малое дитя, — пробурчал, не отрывая взгляда от читалки, Дир.

— Это пройдет, — неожиданно строго ответил Шакильский и во второй раз за день резко поднял вверх руку. И серая Дорожкина, и конек-горбунок Дира замерли одновременно, словно были выдрессированы именно на этот жест.

— Слышишь? — прошептал егерь через секунду.

Дир подобрал под себя ноги, поставил их на землю, на которой виднелись слабые, отпечатавшиеся в мерзлой земле следы уазика, спрятал читалку за пазуху. Стянул вязаную шапку, покрутил лысой головой.

— Слышу, — сказал через минуту. — Но он близко не подходит, да и не возьмем мы его, пока он грязью движется. Я туда не полезу, испекусь. К тому же кто его знает, вдруг он и меня переможет? Есть у меня подозрение, что это не маленькая собачка.

— О ком речь? — негромко, но как можно бодрее спросил Дорожкин, пытаясь скрыть замешательство. Вокруг стоял светлый и прозрачный сосновый лес, в котором не наблюдалось никакого движения. — Кстати, давно хотел спросить, что тут… с птицами?

— Мало тут птиц, — с ленцой ответил Дир. — И зверья мало. Обычного зверья мало. Да и необычного нет, считай. Почти нет. Уходит он отсюда… Потом расспросы, потом. Адольфыч завозил сюда и птиц, и зверье выпускали, но толку нет. Не держатся, бегут. Или гибнут. Ну я у себя кое-кого сберегаю. Кабанчиков там, косуль, лосей, еще кое-кого по мелочи, а тут мало. Гибнут.

— Говори уж как есть. — Рука Шакильского по-прежнему лежала на прикладе карабина. — Не сами гибнут, а их гибнут.

— Тогда… — Дорожкин нервно сглотнул. — Тогда какой смысл работать егерем, если нет зверей?

— А не буду работать егерем, так их и не будет никогда, — прошелестел Шакильский и вдруг расплылся в нервной улыбке. — Отстал вроде. Или в обход пошел. Затаился. Прибавим чуть-чуть. До полудня хочу успеть.

Отряд двинулся дальше, и Дорожкин, еще раз посмотрев на след уазика, пробормотал:

— Маргарита и Ромашкин то и дело в каких-то ссадинах возвращаются, а в чем дело, не говорят. А меня один раз позвали на охоту, так я чуть не…

— Подчищают они территорию, не охотятся, а подчищают, — объяснил Шакильский. — А когда тебя вот позвали, именно что охота была. То, что они подчищают, в грязи таится. Или в паутине, если по-другому. Тут, говорят, грязь близко. Оно выбирается наружу, тут его и… Но я в таких делах не участвую. Мое дело — чистый воздух да граница…

— Опять граница, — вспоминал давний разговор Дорожкин и вдруг вздрогнул, стиснул кулаки, зажмурился. Как же он мог упустить? Вера Уланова пропала в шестьдесят первом году. Ну так и Дубицкас был выписан из квартиры в шестьдесят первом году. Совпадение? Выписан был в связи со смертью, но все еще бродит по институту. Может быть, и Вера Уланова бродит где-то?