Грязная ночлежка на другом конце города, недалеко от фабрики, по какому-то недоразумению именовалась гостиницей. Вместо умывальников в комнатах стояли ведра, наполнять которые следовало самому из колодца на заднем дворе, там же располагался загаженный нужник, а чтобы поесть, надо было пройтись два квартала до ближайшей забегаловки. Но плата здесь соответствовала условиям, и документов при заселении не спрашивали.

Тьен плохо помнил, как нашел это место. Силы оставили его на границе Ли-Рей, а разум сдался и того раньше, в доме, где лежали в гостиной-студии четыре трупа. Кажется, он просто брел по темным улицам, пока к утру не уткнулся в обшарпанное здание с яркой, недавно обновленной вывеской. Вошел, не глядя, бросил на стол привратника банковскую бумажку, получил ключ с привязанным к нему номерком и дотопал до двери с наведенными мелом соответствующими цифрами.

В комнате, не вспомнив о былой брезгливости, скинул пальто и тут же упал на свалявшийся, весь в подозрительных пятнах матрас и уснул. Не слышал, кто и когда принес белье, еще влажное, но чистое. Проснувшись ненадолго, застелил постель, разделся до исподнего, кое-как оттер с тела кровь, закрылся на щеколду от новых непредвиденных визитов и снова уснул.

Снов он не видел, ни плохих, ни хороших. А открыв глаза, не сразу понял, что проснулся, ведь ничего не изменилось, и все та же пустота была и вокруг него, и внутри.

Тело, забыв об иных надобностях, требовало покоя, и он оставил его лежать на волглых простынях, впустив в мысли недавние воспоминания.

Дом в Гуляй-городе. Четыре трупа.

Первый — Виллер.

Умер так же бездарно, как и жил. А его ведь предупреждали. Мог пройти себе мимо. Даже не стань Тьен его дразнить, писака вряд ли бы отвязался… Или все же отвязался бы, а наутро, проспавшись, и не вспомнил бы об их встрече. Или вспомнил бы. Побежал бы в полицию? Кто теперь скажет? Никто.

Второй — Тео.

Несчастный Тео? Безвинно погибший Тео? Как бы не так! Разве он не знал, какое дело провернул его братец? Не знал о деньгах? О том, скольких козырь отправил на тот свет, чтобы заполучить в единоличное владение заветный чемоданчик? Если бы их развеселую семейку накрыли легавые, Тео пошел бы на виселицу, как соучастник… даже если в самом деле был таким идиотом, что не догадывался о делишках брата.

Их всех повесили бы, кроме Виллера, естественно, так что он всего лишь поторопил задремавшую справедливость. Хотя, если бы у художника нашелся хороший адвокат, рисовал бы в тюрьме свои картины… А первую — сразу же в участке, грифелем на листе бумаги для допросов: портрет того, кто рассчитался с его братцем, который назавтра был бы во всех газетах. Нет, Тео все равно должен был умереть, и не убей он его в отместку козырю, сделал бы это позже… И тогда бы это был поступок не мстителя, а труса, дрожащего за свою шкуру…

К тому же, за смерть художника он рассчитался сполна. Пуля в ответ на пулю, жизнь взамен жизни. Только круг замкнулся не на нем. Жизнь за жизнь, и он тут же забрал то, что отдал…

Третий — козырь.

Его звали Яном. Странно, но и тогда, когда Тьен уже стоял на пороге дома Тео, он не задумывался об имени врага, хватало того, что он знал его в лицо. А потом, когда возмездие уже свершилось, вдруг узнал… Зачем? Чтобы помнить теперь?

Он заслуживал смерти. После суда его повесили бы. Слободские, скорее всего, порезали бы. Рыбаки за убийство одного из своих, скормили бы рыбам, в лучшем случае целиком, в худшем — предварительно порубив на кусочки…

Козырь получил свое, все, что причиталось ему в тварном мире. За остальным — к богу на суд. На настоящий, а не такой, как в тот раз, когда его спасла размалеванная девка с ловкими пальчиками…

Четвертая. Патти.

Патриция — красивая женщина с красивым именем. Как специально под конец он узнал все имена, и теперь они останутся в памяти. А она тоже получила по заслугам. Судья, доживи она до суда, поделил бы делишки козыря им на двоих, и наверняка далеко не всегда она просто стояла рядом. А Тьен припомнил лишь один случай: игорный дом в начале зимы. Выстрели он тогда, и Ланс был бы сейчас жив… Он хотел, чтобы она поняла, за что, потому и повторил этот спектакль. И она знала, он поклясться мог бы, что она знала, чем это закончится, но не стала оспаривать приговор. Иначе попыталась бы бежать, и тогда он стрелял бы в спину…

…А еще он мог взять кассу. Восемьдесят тысяч — Софи и Люку хватило бы этого на всю жизнь. Но он решил, что им не нужны кровавые деньги. Да и не за деньгами он туда шел, не как вор. Он шел не брать, а отдавать долги. И рассчитался сполна…

И если бы сейчас он искал себе оправдания, то нашел бы их без труда.

Если бы искал.

Даже не осмысливал бы случившееся, а сказал бы себе, что не думал в тот момент, что делает, ослепленный ненавистью и желая лишь одного: причинить боль еще сильнее той, которую испытывал сам…

Но он не пытался оправдаться перед собой и незримыми судьями. Просто думал. Вспоминал.

День за окном снова сменился ночью, а он так и не встал с постели. Тело вошло в странное состояние, в котором не ощущались естественные потребности, и не нужно было двигаться, словно это уже и не тело, а кокон. Только вряд ли из него выберется однажды прекрасная бабочка.

Но иногда мыслями юноша покидал студию и оставшиеся в ней трупы и летел на свет… Чтобы тут же в страхе вернуться назад, покуда не замарал этот свет кровью и грязью…

Когда очередной день подошел к концу, он снова уснул, и хоть в этот раз сам хотел увидеть сон и уже решил, какой, вновь проспал без видений.

Затем пришел еще один день.

Кто-то стучался в номер и кричал что-то о деньгах. Пришлось заставить себя встать, нарыть в кармане пальто нужную бумажку и швырнуть ее в приоткрытую дверь…

Так можно было прожить целый год. Или два. Он почти всерьез задумался об этом, но после зажег лампу, хоть до ночи было еще далеко.

— Трижды «нет», — сказал он, когда Огонь, приняв облик длинноволосого мужчины, уже стал у стола, но вопросы еще не были заданы.

— О чем ты?

— Нет, мне не стало легче, — прикрыв глаза, медленно разъяснил Тьен. — Нет, я не считаю, что сделал все правильно. И, нет, я не хочу говорить об этом.

— Зачем же тогда звал?

— Хочу, чтобы ты рассказал мне.

— Что?

— Все.

— Все, что мог, я уже тебе рассказал, — не слишком убедительно ответил огненный. — И… почему ты решил поговорить именно сейчас?

— Устал молчать.

— Но ты уверен, что выбрал подходящее время?

— Больше, чем ты в том, что рассказал мне все, что мог, — слабо усмехнулся юноша.

Он в самом деле устал молчать. Да и вообще устал. Будь его воля, Тьен ничего не стал бы менять в своей жизни, он привык к ней такой, она ему нравилась. Даже новые знания и умения он приспособил к привычному образу существования и до недавнего не задумывался о большем, предпочитая не вспоминать о том, что могло причинить боль.

О крылатых тенях он забыл, едва вспомнив, как до этого забыл и о козыре. Но козырь вернулся…

— Так ты расскажешь мне? — спросил он у озадаченного его настойчивостью Огня. — Для начала — что я за тварь?

Ведь вполне возможно, что опасаться нужно совсем не теней…

Вор, а теперь еще и убийца, воздел к потолку голые руки. Правая тут же вспыхнула ярким пламенем, левую обвила змеей собравшаяся из витающих в воздухе паров в тонкий голубой жгутик вода.

— Ты быстро учишься, — произнес, оценив увиденное, огненный.

— Я не учусь. — Тьен резко хлопнул в ладоши. Послышалось шипение, повалил пар, и искры вперемешку с горячими каплями осыпались на пол. — Я умею. И хочу знать, откуда. Кто я такой? Флейм? Тритон? Сильф по матери и альв по двоюродной бабушке?

— Ты чувствуешь Землю? — насторожился Огонь.

— Нет. Но кое-кто, включая тебя, полагает, что за этим дело не станет. Так как же это возможно? Мои предки специально творили мне родословную, несколько поколений смешивая кровь разных народов, или я случайно такой талантливый получился?