Рассуждал просто — все евространы в нашу веру обратить вряд ли удастся, но и половины хватит, что весьма снизит агрессию в сторону Руси.

Да и карта Старого света может весьма поменяться. Не открадывая в долгий ящик, навел телепорт на Ватикан и мы со свитой патриарха, заявились к папе Иннокентию IV для заключения и подписания договора между церквями.

С каждой стороны присутствовало по шестнадцать священнослужителей и сразу возник конфликт со стороны кардиналов.

Пришлось девять из них, самых непримиримых, отправить телепортом в Южную Америку, на перевоспитание. Если выживут.

Обещал папе забрать их через год и доставить сюда.

После двух часов дебатов, под моим нажимом, соглашение было достигнуто и договор подписан.

Православную делегации отправил обратно, в Константинополь, а сами ушли телепортом в свой лагерь около Вероны. В скором времени, отправил в Испанию гвардейскую дивизию Афанасия, на двадцать дней, а сами с основным войском через телепорт очутились в Англии, у бриттов, близ Лондона.

Король Генрих III выставил супротив нас войско в сто пятьдесят тысяч — пришлось ждать неделю, пока он их собрал. Разнесли его армию в дым, затем слегка побезобразничали, содрали с англичан контрибуции в пять миллионов ливров и отбыли на территорию Швеции — пройдя ее вдоль и поперек.

Шведы отделались сравнительно легко, потеряв убитыми 50 тыс. воинов и 6 млн. серебром. После окончания Шведской кампании, забрал дивизию Афанасия в Испании, а затем три дня перепрвлял армию домой, в Казань.

Через два дня, на центральной площади города состоялся военный парад, под полковой оркестр, а перед ним награждение бойцов. Высший офицерский состав награждал в Кремле перед праздничным пиром. На нем присутствовали и мои жены — Людмила с Аленой, выдернул их из 2029 г., ну и сынишек, конечно.

Молодой Сынок сразу бросился к своим родителям — Сынку и Малышке, зализали друг друга от радости. Горожане гуляли за счет казны, повод действительно был — Орду хлопнуть большое дело, но что Европу поставим раком, сам не ожидал.

В Грановитой палате, после награждения своих военачальников, мои подданные преподнесли мне сюрприз.

Меня наградили орденом — Звездой героя России — богатая награда, вся в бриллиантах, к тому же уникальная.

Я единственный кто имею ее в Государстве.

С одной стороны приятно, но с другой, неудобно, так и сказал свои соратникам.

Под их возмущенные крики, сдался — хрен с ним, пусть будет и начался царский пир.

В задумчивости сидел между своими женами, глядя на веселившийся народ — мне ведь в скором времени жениться, аж два раза.

Наташенька из моего 1980 года — это раз, и Людочка из 2501 года — это два, и обе беременны — это три, значит, по совести обязан жениться. Так и сделаю.

Выпив с гостями за победу и прикинув кое-чего к носу, пришел к выводу — зря мы во всех бедах ищем внешний фактор, в первую очередь виноваты сами. И чтобы жить достойно, надо дать возможность людям работать на себя, обеспечить народу свободу, но не вседозволенность. Изменить мышление людей, выдавить из них рабскую сущность — русский народ заслужил счастливую жизнь.

Ну а я, Владимир Романов, положу все силы на благо наших людей и процветания России.

Конец II книги.

— Здравствуйте!

Аптекарь поправил на носу очки и продолжил раскладывать монетки: серебряные листры в один столбик, медяки — в другой. В стороне сиротливо лежала потрепанная банкнота.

— Здравствуйте! — повторил тоненький голосок.

Старик оторвался от своего занятия. Хотел сказать что-то нелестное тому, кто посмел мешать ему в столь важном деле, но взгляд наткнулся на худенькую девчушку лет двенадцати, смущенно мнущуюся у прилавка: чистое, но почти до дыр застиранное платьице, тоненькие русые косички с потрепанными ленточками, кроткие голубые глаза — на такую и голос повысить стыдно.

— Ты что-то хотела, милая? — вырвалось само собой.

— Мне… — Маленькая покупательница положила на прилавок потертый медный кругляшок. — Пузырек касторового масла, пожалуйста.

— Касторового? — Аптекарь поглядел на запылившийся стеллаж: давно нужно нанять помощника, да где ж его взять? — Сейчас, сейчас…

Кряхтя, он приставил к полкам шаткую лесенку и взобрался на две ступеньки. Достал пузатую бутылочку темного стекла и сверил название на ярлычке.

— Вот, возьми.

— Спасибо, господин. — Девочка склонила головку и присела в неловком книксене. — До свидания.

Какое милое дитя! Торговец целебными снадобьями проводил ее взглядом и вновь обратился к столбикам монет. Серебряный показался ему несколько ниже…

— Держите ее! — Выскочил он на улицу. — Держите воровку!

Непонятно, к чему были эти крики: девчушка лишь на пару шагов успела отойти от аптеки, и когда старик выбежал следом, сама остановилась, растерянно озираясь по сторонам.

— Воровка! — визжал он, вцепившись в тоненькое запястье. — Глядите, люди добрые, воровка!

Добрых людей подобным было не удивить, шли себе мимо, с ухмылкой поглядывая на раскрасневшегося от криков аптекаря и перепуганную, готовую в любой миг разреветься девчонку. А вот недобрый люд насторожился: щипачи, промышлявшие на рыночной площади, не одного раззяву упустили, чтобы поглядеть, кто там отличился. А приметив, что подруга-то левая, ни под кем из трех царей не ходившая, свистнули кому надо, шепнули кому след. Загребут сейчас мелкую, краденое из кармашков вытряхнут, недельку на казённых харчах подержат, да отпустят, а там ее смотритель местный встретит — вот тогда и поймет несмышлеха, как без царского благословения в Торговой слободе промышлять. В лучшем случае еще всыплют да в учение кому отдадут. Только эту вряд ли: раз попалась, значит, не лежат ни душа, ни руки к тонкому воровскому делу. Тогда к мамке какой — хоть и малолетка еще, да ладная. Но скорее уж, сразу промеж собой разыграют…

— Жалко ее, — вздохнул негромко Шут. — Дура же.

— Дура, — сплюнул через дырку в зубах Валет. — А дур не жалко.

Собралась толпа. Девчонку, ревущую уже взахлеб, заставили вывернуть карманы, обшарили всю, от косичек до сбитых башмачков. После кликнули толстуху Жюльену, вдову прежнего городничего. Та завела мелкую в караулку и заставила раздеться догола: пацаны с соседних крыш подсматривали в окошко и сердито улюлюкали на задернутые шторы. Вернувшись, пожала плечами.

— Сколько хоть пропало, господин аптекарь?

— Кто его знает, — наморщил лоб старик. — Может… — Посмотрел в обиженные глазенки, поежился виновато. — Может, и не пропало ничего.

Бывает и так.

Народ стал расходиться, и скоро у дверей аптеки остался лишь сам торговец и заплаканная, нерешительно приминающаяся с ноги на ногу девочка.

— Я могу идти? — спросила она робко, когда старик, махнув на нее рукой, уже хотел вернуться в лавку.

— Иди уж.

— А я… Я могу забрать масло?

Пузырек, чудом не разбитый в сутолоке, стоял на фонарной тумбе. Аптекарь посмотрел на него, на девчонку и молча ушел к себе.

— Пустышка, — вывел Шут. — Видно, старый Ганс совсем считать разучился.

— Красиво работает, — прошептал одними губами Валет. Товарищ его не услышал, но вор к этому и не стремился.

Царям теперь девчонка неинтересна, но он решил проследить за мелкой. Так, из любопытства.

От аптеки Софи пошла в сторону почты. Не оглядывалась, по сторонам старалась не смотреть. Свернув за угол, зашагала быстрее, а когда и через квартал никто не окликнул, побежала. Щеки горели, дыхание сбилось… Люк, должно быть, уже проснулся и плачет. А она даже свежего хлеба не успела купить — снова придется размачивать братишке сухари.

Но ничего, скоро отъедятся на славу!

Девочка остановилась в тени пышного куста давно отцветшей сирени и откупорила бутылочку. Зажмурившись, отпила сразу половину. Ух и гадость!