— Нечего рассказывать, — всхлипнула она. — Может, это вообще ерунда какая.

— Ерунду рассказывай.

— Карандаш… Карандаш переводной, знаешь? Вроде обычный, а намочишь — синий. Ланс такие разносил, мне подарил три штуки. Удобно: узор через стекло срисуешь, потом бумажку в воду окунешь и к ткани прикладываешь — отпечатывается… А один он с собой носил, в кармане. Бумажки с записями терял вечно, так наловчился карандаш слюнить и отметки на запястье ставить, что продал, сколько. А дома уже в тетрадку переписывал. А когда… когда собирали его, я смотрю, у него на ладони слова какие-то. Обычно — буква одна и цифра, а тут — слова…

— Что за слова?

— Ерунда. — Замотала головой, а по щекам слезы полились. — Глупость полная. И стерлось наполовину…

— Манон! — сердито прикрикнул Тьен. — Какие слова?

— Ерунда, — повторила она. — «Коз» какой-то. И «гуляй». «Коз гуляй».

— В полиции про это говорила?

— Нет.

— Вот и правильно. Не для легавых записочка. Для меня. Это как кони.

Сорвавшийся нервный смех заставил Манон испуганно отшатнуться.

— Какие кони? — пролепетала она непонимающе.

— Которые масла не едят.

Он вскочил на ноги, но от того, чтобы мерить шагами тесную комнату, удержался — притопнул на месте.

— Где Ланс работал в последний день?

— Не знаю, — покачала головой вышивальщица. — Ему недавно вместо штучек разных хозяйственных книги поручили. Книги, альбомы с рисунками. Вроде стал ближе к университету ходить и в кварталах, где студенты живут.

У студентов денег негусто, вряд ли что купят. А книгами и в другом месте заинтересоваться могли.

— Его в брошенном парке у реки нашли, так? — спросил вор у девушки. В газете так писали, но он решил уточнить.

— Да.

— Саквояж украли, бумажник?

Она кивнула, рыданий уже не сдерживала.

— Тьен, ты только не ищи, пожалуйста. Хоть ты останься. Бог…

— Бог судил уже, — бросил угрюмо юноша. Достал из кармана прихваченные из дома деньги. — Лансу неделю назад аванс дали. Большой. Я боялся, что играть опять начнет, отобрал. Вот, возвращаю.

Манон посмотрела на легшие на стол банкноты и улыбнулась сквозь слезы:

— А говоришь, я врать не умею. Не надо мне, забери.

— Ерунды не мели. Я долг отдаю. — Вор отвернулся: стыдно было в глаза ей глядеть. — И отдавать еще долго буду.

С таким долгом и до смерти не рассчитаешься.

В том, что случилось, он один виноват. И не потому, что подбил Ланса на эту работу, раньше еще. Намного раньше, когда решил забыть о том, что случилось в игорном доме. Нужно было тогда еще искать подстрелившего его шулера и вернуть тому пулю, но он поверил, что их пути разошлись навсегда. Оставил в живых врага и потерял друга…

Как пришел, не здороваясь, так и ушел от Манон, не прощаясь, посидев с ней еще немного, просто, без разговоров.

От нее пошел на старую квартиру. Здесь его уже давно не ждали, но дверь все еще была опечатана, и, что странно, на целостность ее никто пока не покусился.

Сломав печати, юноша вошел внутрь. Не зажигая огня, оглядел комнату, два года бывшую ему домом: все на своих местах. Провел пальцем по пыльной столешнице, погладил корешки книг. Нашел в шкафу папиросы и бутылку вина, протер носовым платком бокал и выбрался через окно на крышу.

— Светлая тебе память, — прошептал он, глядя в звездное небо.

Соблазн опустошить бутылку за раз и забыться был велик, но Тьен ему не поддался. Выпил всего полбокала, а остальным вином напоил водосточный желоб. Закурил.

Размышлять о том, что случилось с Лансом, не было нужды, он все понял еще у Манон.

«Коз гуляй» — козырь, Гуляй-город. Никто кроме них с Шутом не называл так кварталы Ли-Рей, никто больше не догадался бы. И никто не стал бы всерьез искать там сбежавшего с фабричной кассой и жестоко избавившегося от подельников бандита — слишком специфическое место. Но книги и альбомы — товар как раз для тамошних жителей, и Ланс, не раз ходивший с приятелем прогуляться в Ли-Рей, наверняка подумал об этом, как только понял, что со студентами каши не сваришь. Но печатная продукция — не ухваты для сковородок. По идее, книжные новинки Шут сразу должен был в магазин какой-нибудь предложить. Правда, торговля в Гуляй-городе, начинается позже, чем везде, по утрам богема еще дрыхнет. Значит, позвонил в какую-то дверь. Потом еще. И еще. Где-то что-то купили. Где-то послали. А где-то наткнулся на козыря или его девку. Он узнал, и его узнали. Шулерский глаз наметанный, а Ланс с этой сволотой не один вечер у мамаши Бланшет играл. Его узнали, вспомнили, кто и откуда, решили, что тут же к царям побежит…

Ему бы не к царям, а в ближайший участок со всех ног, или, на худой конец, к постовому. Только нет у слободских такой манеры, они с детства приучены десятой дорогой легавых обходить, даже если за всю жизнь и грошика не стянули. Но химический карандаш достать, наслюнить и записочку другу черкануть Ланс успел. Выходит, от того дома ушел, но видел, что его ведут. Чуял, что в слободу не доберется…

А может, не просто вели. Поначалу — да, а после что стоит подойти, схватить под руку и пистолетом под шарфом, к примеру, в бок ткнуть? И идут себе два приятеля, почти в обнимку, подальше от кварталов артистов, в глухой заброшенный парк, где и выстрел услышать некому…

Тьен накрыл ладонью тлеющий конец папиросы, выманивая огненную искорку.

— Поговори со мной, — попросил он.

— Можно и поговорить. — Увеличившийся в размерах сполох принял облик присевшей рядом девчонки, и от звука ее голоса стало не по себе.

— Не делай так. — Юноша зажмурился.

— Я думала, тебе будет приятно, — не меняя голоса, сказало порождение огня.

— Нет, не приятно. Не сейчас.

Возвращаться к Софи, даже мыслями, он не желал. Рядом с ней всегда было светло и спокойно, а он не хотел сейчас успокаиваться и сам лелеял в душе тьму.

— Как скажешь.

Нежный альт сменился хрипловатым баритоном, и юноша открыл глаза. Посмотрел на знакомого уже мужчину с длинными волосами.

— Ты — Огонь. И ты везде. Значит, сможешь мне помочь.

Тьен не просил, а приказывал, и пламенеющему на фоне ночного неба собеседнику это не понравилось:

— Я уже говорил, я тебе не слуга.

— Но ты приходишь, когда я зову, — с напором произнес вор. — И не уходишь, пока не прогоню. И вряд ли можешь навредить мне. — В подтверждение этого он по локоть погрузил руку в грудь огненного, а тот даже не отстранился. — Все не так просто, да?

— Все очень непросто, малыш, — грустная улыбка на миг изогнула горящие губы. — Даже не представляешь, насколько непросто. Но я не обязан служить тебе. И я могу уйти.

— Ну и ладно. — Стало горько и жалко вылитого вина. — Вали.

В секунду огненный уменьшился до крохотного светлячка, и Тьен едва успел поймать его и сжать в ладонях.

— Подожди! — выкрикнул он. — Не уходи! Помоги мне, пожалуйста.

— Видишь, просить совсем нетрудно, — ухмыльнулся вернувшийся огненный, и вор с опозданием понял, что именно этого он и добивался: чтобы его попросили.

— Хорошо. — Тьен опустил голову. — Прошу тебя, помоги. Я искал бы его сам, но каждая минута может оказаться решающей. Я буду в одном месте, а он уже уйдет из другого. А ты Огонь, ты везде. Я ни о чем больше не попрошу, дальше — сам. Только скажи, где он.

— Собираешься его убить?

— Да.

— Это ничего уже не изменит.

— Изменит, — уверенно сказал юноша. — Мне станет легче.

— Не думаю, — покачал головой огненный. — Я видел многих, говоривших так же, но не помню, чтобы кому-нибудь из них действительно стало легче. Убивая другого, ты убиваешь часть себя.

— Часть меня убили два дня назад, — глухо выговорил Тьен. — А мне нужна твоя помощь, а не лекции.

— Прости, в этом я тебе не помощник. Я — Огонь, несущий жизнь. И мне неприятно, когда меня делают пособником смерти. Но даже если я переборю себя, помочь тебе не сумею.

— Но…

— Да, — огненный кивнул. — Всегда есть какое-нибудь «но». Ты можешь использовать мои силы и сделать это сам.