Вот теперь Гвиневра позволила себе обрадоваться по-настоящему — добилась-таки своего! Её острая мордочка расплылась в широкой улыбке:

— Ну, наконец-то ты догадался, что от тебя требуется! Умница! А какова тема урока? — улыбка сменилась серьёзной «учительской» миной. — Должна же я подготовиться!

— Отведение глаз противнику в разведывательных целях, — наспех сформулировал капитан Веттели. Прозвучало по-дурацки, но фее понравилось.

… Даже самый ленивый из учеников не назвал бы происходящее «уроком», зато уж развлеклись они на славу! Технику «отведения глаз» парни освоили быстро, но не потому, что Веттели был таким замечательным наставником, а потому что основы магии им преподавал не кто-нибудь, а сама профессор Брэннстоун. Всеми необходимыми навыками они уже давно владели, их требовалось лишь немного иначе, по-новому применить.

В общем, дело пошло. Особенно когда за него взялась фея Гвиневра, получавшая гордый статус «независимого консультанта». После её вмешательства самому Веттели только и оставалось, что стоять в сторонке и угрызаться совестью. «Настоящий учитель никогда не допустил бы подобного бесчинства на своём уроке! — говорил он себе и как никогда ясно чувствовал, что педагогика — это не его стезя. — Доработаю как-нибудь год, а дальше — куда угодно, хоть в инженеры-гидравлики, хоть в друиды — только бы подальше от школы! Нельзя так бессовестно злоупотреблять доверием бедного доброго профессора Инджерсолла. Счастье, что он не видит, какие безобразия творятся с моего попустительства! Ах, что же мне в детстве не везло, почему у нас в Эрчестере не было таких замечательных уроков? Мы-то даже на гребной неделе так не веселились…»

Водворившись в аудитории, «независимый консультант» объявила сразу: пустых теоретизирований она не признаёт, всякая магия должна постигаться на практике, и особенно — оборонная. Поэтому она сейчас даст каждому особое задание, и кто не справится — тот, считай, убит…

Что ж, хорошее начало, правильная установка. Веттели в тот момент ещё не ждал ничего дурного — а мог бы, зная взбалмошный характер своей «протеже». Вот когда она начала эти самые «задания» давать — тут он и схватился за голову, потому что все они сводились они к одному: проникнуть и украсть.

Куда проникнуть и что украсть? Ну, к примеру, прямо во время урока умыкнуть из-под носа Огастеса Гаффина классный журнал. Или блюдо с пудингом из кухни. Или письменный прибор из кабинета профессора Инджерсолла — в таком духе. Зачем обязательно красть? А как иначе мы узнаем, заходили вы в класс (на кухню, в кабинет) или просто стояли под дверями? Что значит — преступление? Мы же потом всё вернём! Как будем возвращать? Да тем же способом, тайно. Только местами поменяемся: кто ходил на кухню — пойдёт к профессору Инджерсоллу, кто грабил Огастеса — отнесёт на место пудинг… хотя, нет. Как раз пудинг-то возвращать не обязательно, время ещё раннее, успеют приготовить новый.

Надо ли говорить, с каким воодушевлением и усердием парни взялись за дело! Фея ликовала, а Веттели угрожающе шипел им вслед: «Только попробуйте попасться! Только посмейте меня опозорить! Сам лично…» — тут он запнулся, подыскивая подходящую кару, простое снижение отметки было бы слишком банальным для такого экстраординарного случая.

— Убьёшь? — подсказала фея радостно.

— Нет. Прокляну!

Но проклинать никого не пришлось — даже удивительно, сколь гладко прошло их полукриминальное мероприятие. Из всего класса попался только один, Ангус Фаунтлери. Во время тренировки он показал себя не хуже остальных, а вышел «на боевое задание» — и растерялся, предстал пред грозные очи Мармадюка Харриса во сей своей красе, с горшочком розовой герани в руках. Попался — но учителя своего не опозорил, вот что главное!

— Девушке хотел подарить! — пискнул он, всучил остолбеневшему от такой наглости цветоводу его имущество и улепетнул.

«Ах, какой молодец!» — умилился Веттели, тайно следивший за самым неудачным из своих учеников, потому что душа была не на месте. И вместо ожидаемой выволочки за то, что единственный из класса явился без трофея, юный Ангус был поставлен в пример остальным за проявленную находчивость.

Не привычный выслушивать похвалы из уст преподавателя военного дела, парень сиял, как медный таз на кухне миссис Феппс, но после урока всё-таки подошёл к нему, чтобы задать очередной вопрос — ну, не мог он без этого жить!

— Мистер Веттели, — спросил он осторожно. — Я знаете что подумал? Разве не опасно обучать всех подряд технике отведения глаз? Ведь это большой соблазн! Вдруг кто-то из нас, в самом деле, захочет стать вором? Кажется, этой темы даже в программе нет… — он осёкся, решив, что сказал лишнее.

Веттели стало грустно.

— Знаете, Фаунтлери, если следовать вашей логике, опасна любая наука и любые умения вообще. Научи человека химии — он станет отравителем или изготовит бомбу. Научи общей магии — станет наводить порчу или поднимать мертвецов из могил. Научи владеть ножом или стрелять — пойдёт убивать. Экономические знания помогут уклоняться от налогов и проворачивать финансовые аферы. Художник может стать фальшивомонетчиком, инженера потянет на вредоносные изобретения… Этот перечень можно продолжать и продолжать.

— А музыка? — почти прошептал Фаунтлери. — Музыка никому не может причинить вреда.

…Нищий пришёл в лагерь под вечер. У него было благородно-измождённое лицо с нечеловечески-огромными глазами, какие встречаются только у коренных уроженцев севера Махаджанапади. Бесплотно-худое тело, облаченное в дырявое рубище, было скорее голым, чем одетым. Свалянные в сосульки волосы отросли чуть не до земли, в них кишели насекомые. Но вместо однострунного эктара, сделанного из обтянутого кожей глиняного горшка, палки и тонкой кишки — обычного инструмента нищих, узловатые руки музыканта бережно сжимали дорогой, вырезанный из морёного дерева сарод с пятнадцатью проволочными струнами.

Музыкант робко поклонился, скромно пристроился под деревом сиссу, росшим за кухонным шатром, и принялся извлекать из своего инструмента странные вибрирующие звуки, непривычные для западного уха, но вместе с тем неизъяснимо притягательные. Слушать его собралась целая толпа, и монеты так и сыпались ему под ноги. Три часа нищий играл, три часа ему внимали, не отрываясь, как заворожённые, и Веттели с удивлением замечал слёзы на лицах некоторых из тех солдат, которых считал грубыми мужланами, абсолютно чуждыми тонких чувств.

Закончив играть, музыкант с достоинством поклонился и ушёл, не потрудившись собрать свои монеты. Им ещё тогда следовал обратить внимание на странное поведение нищего, задержать и допросить. Но нет, никто не насторожился — уже потом вспомнили, задним числом.

Двадцать два солдата и три офицера утром были обнаружены мёртвыми, из них девятнадцать в своих палатках и шестеро прямо на посту. Ещё девять человек не могли подняться на ноги, поражённые неведомой хворью.

Перепугались все страшно, решили, чума. Но полковой маг сказал — нет. Просто у несчастных был абсолютный музыкальный слух…

— Нет, Фаунтлери, вы не правы. Музыка тоже может убивать. Да. И вот что я вам скажу. Если бы шесть лет назад эрчестерский преподаватель военного дела не обучил технике отведения глаз меня, тоже, кстати, сверх программы, то мы бы с вами сейчас не разговаривали.

— Почему? — Ангус испуганно понизил голос.

— Потому что от меня уже и костей давно бы не осталось — сгрызли бы кладбищенские гули. И пусть лучше на моей совести будет один живой вор, которого я обучил, чем два десятка достойных, но мёртвых молодых людей, которых я обучить не удосужился. Вы меня понимаете, Фаунтлери?

— Да, сэр. Да, вы правы, простите меня, — пробормотал тот. — А можно… — он хотел спросить что-то ещё, но речь его была прервана звонком. — Разрешите идти, сэр?

— Идите, мистер Фаунтлери. И готовьтесь — послезавтра мы будем отводить не глаза, а пули.