— Этот сожран! — довольным голосом объявил боггарт, указуя на лежащего грязным когтистым пальчиком.

Звероподобное чудовище пропало, на его месте топталось совсем другое создание — упитанное, безобразное, но скорее нелепое, чем страшное. Ученики трясли головами, моргали глазами и явно ничего не понимали.

— Фаунтлери, вставайте, опасность миновала, а страусиная поза вас не красит, — печально велел Веттели. Он всерьёз опасался, что одноклассники поднимут бедного парня на смех, именно это произошло бы во времена оны в Эрчестере. Но то ли подрастающее поколение стало мягче и деликатнее, то ли к чудачествам Ангуса все давно привыкли, то ли от собственного испуга ещё не отошли, во всяком случае, насмешек не было, только сочувственные взгляды.

— А оно не укусит? — боязливо уточнил Фаунтлери, не меняя позы.

— Что за постановка вопроса? — возмутился боггарт. — Не укусит! Разве я дамская левретка или там, тойтерьер-крысолов, чтобы кусаться? «Не разорвёт ли?» — вот как надо спрашивать. Отвечаю: не разорву. Эксперты-испытатели так не поступают, это не в наших правилах… Ну, милые молодые люди, давайте-ка, наконец, посмотрим, что вы там наворожили! — в роли наставника молодёжи это существо явно чувствовало себя гораздо увереннее Веттели; оно вдруг принялось всё более и более достоверно копировать манеры самого профессора Инджерсолла, даже голоса их стали похожими. «Чему я удивляюсь? — сказал себе Веттели. — Он же школьный, ему ли не знать, как ведут себя на уроках настоящие учителя?»

А боггарт невозмутимо шествовал по подвалу, от одного застывшего столбиком ученика к другому, ощупывал тёмными ладошками невидимые стены их защитных кругов и комментировал с большим апломбом:

— Так-так. Слабовато, братец, слабовато. Вульгарную нежить вроде ходячего мертвеца, может быть, и выдержит. Но не более того, учтите это!

…Ну-у! Разве это защита? Да нам она на один зуб! Видите, я руку просунул? Видите, вас хватаю? — лапа его действительно легко прошла сквозь преграду и, удлинившись вдвое, потянулась к самому горлу несчастного Квентина Орвелла. Парень панически вскрикнул и шарахнулся назад. — А! То-то же! Усерднее надо быть, юноша, усерднее!.. Между прочим, как у вас с латынью?

Веттели тряхнул головой, отгоняя наваждение. Ему определённо начинало казаться, будто по подвалу бродит директор Инджерсолл.

— …О! А вот это уже лучше! Обратите внимание, господа, очень неплохая работа! Советую брать пример. Как ваше имя, юноша? Перкинс? Молодец, мой мальчик, далеко пойдёте, если не будете лениться и отлынивать от занятий ради игры в поло.

— Сэр, я вовсе не играю в поло, — обескуражено пробормотал Перкинс. Похоже, явление миру «эксперта-испытателя» потрясло воспитанников не меньше, чем атака свирепого хищника. Они уже всерьёз сомневались, не самому господину ли директору пришла в голову странная фантазия явиться на урок в столь неожиданно-мохнатом виде?

— Вот и славно. Продолжайте в том же духе, и тогда я могу быть спокоен за ваше будущее… Так, кто у нас следующий… Ба-а! Вот защита так защита! Феноменально, господа! Такой великолепный результат в столь юном возрасте! Без преувеличения, защита, достойная профессионального мага! Ни одно чудовище не пробьёт, я вам ручаюсь. Убедитесь сами, мистер Веттели, и оцените по достоинству. Юноша заслужил высший балл!

А дальше случилось непонятное. С умным видом, будто он действительно мог что-то оценить, Веттели приблизился к хвалёному творению Роберта Грэггсона, машинально протянул руку… и вдруг понял, что она упирается в твёрдое. Стена, возведённая для защиты от врагов рода человечьего, его, человека, не пропускала! Такого просто не могло быть! Но было, было — вот ужас!

Он попятился и постарался принять равнодушный вид — не хватало ещё, чтобы воспитанники заметили, что с их преподавателем творится неладное. Сухо похвалил юного гения Грэггсона, которого в эту минуту ненавидел, люто и совершенно незаслуженно. Заставил класс хором поблагодарить на прощание чрезвычайно довольного собой, прямо-таки раздувшегося от гордости «эксперта-испытателя». (Уже уходя, тот приятельски подпихнул Веттели локтём в бок и шепнул не без ехидства: «Что, видать, всё-таки были боггарты в родне, а?» — уж он-то всё заметил!) Кое-как, на четверть часа раньше положенного срока, закончил урок, сославшись на потрясение, которое молодым людям пришлось испытать. На самом деле, ему просто требовалось хоть немного побыть в одиночестве, осмыслить происшедшее. Потому что большой вопрос, кто на этом уроке был потрясён и испуган сильнее — ученики или их учитель.

«…Ты не человек! Ты — кто-то злой и опасный…», «Я чудовище, а сам-то ты разве лучше? Только и разницы, что пока не помер…» — всплыло в памяти. Неужели, это правда? Неужели он, Норберт Реджинальд Веттели, весь такой трагически-романтический, изысканно-аристократический и какой-то там ещё замечательный, на самом деле — всего-навсего мерзкая нелюдь, враг рода человеческого? Неужели он таким родился? Кажется, с чего бы? Или это в колониях с ним случилась какая-то беда, вроде той, что постигла капрала Пулла, а он и не заметил?

Или нет? Или это просто влияние старшей крови, примешанной к его нормальной, человеческой? Интересно, на тилвит тег действовали защитные круги? Надо будет выяснить. И к колдуну какому-нибудь сходить… хотя нет, зачем к колдуну? Лучше к мисс Брэннстоун, она же ведьма… Да, и не забыть вернуть мистеру Коулману ключи, иначе живьём съест… И бежать, бежать пора, через минуту начнётся урок, а он до сих пор сидит в сыром и холодном подвале, на пыльном коробе из-под учебных пособий и пачкает форменные брюки!

Вечером в его комнату фурией ворвалась фея Гвиневра и возвестила с налёту:

— Всё про тебя знаю! Ты якшаешься с боггартами и распиваешь с ними виски! Тебя не волнует, как на такое безобразие посмотрит твоя женщина?

— Нет, — честно и твёрдо ответил он, — не волнует. Потому что я с ними ничего никогда не распивал.

— Но якшался, это тоже дурно! Мы с тобой знакомы сто лет, но меня, к примеру, ты никогда к себе на урок не приглашал. А какого-то первого встречного боггарта… — тут она демонстративно всхлипнула.

— Ах, Гвиневра, ты не поняла, — пряча улыбку, возразил Веттели, убеждённый, что на самом-то деле она всё поняла прекрасно, просто нарочно капризничает… — Я не приглашал его на урок, а насильно туда затащил, предварительно пленив и околдовав… В смысле, пленила его мисс Брэннстоун, — он не стал преувеличивать свои заслуги, — а я зачаровывал с помощью гадкой и липкой человечьей магии. Не мог же я поступить подобным образом со своей давней, безмерно уважаемой и любимой знакомой? И потом, я приволок его на урок специально, чтобы он пугал детей своим безобразным видом. Ты же не станешь утверждать, будто выглядишь столь ужасно, что окружающие тебя пугаются?

— А как я, по-твоему, выгляжу? — быстренько уточнила фея, явно напрашиваясь на комплимент.

— Очаровательно и восхитительно, — заверил Веттели. — Ты самая красивая из всех фей, что мне доводилось встречать! — это была чистая правда, потому что никаких других фей ему встречать попросту не доводилось.

— Ты так считаешь? — хмурое личико Гвиневры невольно прояснилось, но она тут же взяла себя в руки и продолжила спектакль под названием «Фея оскорблённая».

— Всё равно мне обидно! Что же получается: если боги не наделили меня безобразием, мне уже никогда не побывать на твоём уроке? Разве это справедливо?

Ну, тут уж она явно перегнула палку!

— Гвиневра, ведь ты сто раз бывала на моих уроках! Думаешь, я не замечал, кто сидит на голове пещерного человека и строит ученикам рожицы?

Но разве фею переспоришь?

— Ах, не сравнивай, пожалуйста! — поморщилась она с досадой. — Это совершенно разные вещи! Я была, так сказать, вольным слушателем, не более того. Экспертом-испытателем меня никто не назначал. Думаешь, я смыслю в магии меньше какого-то паршивого боггарта?

— Убеждён, что намного больше! Поэтому совершенно официально приглашаю тебя на следующее занятие по оборонной магии! — торжественно объявил Веттели, а про себя подумал: «Что ж, придётся бедным парням пережить ещё одно потрясение».