— Я и сам об этом задумываюсь, — вздохнул Гонта. — Но альтернативы все равно нет.

— Альтернатива в том, чем сейчас занят Нестеров.

— Слушай, Бруно… — Гонта немного помолчал. — Ты действительно веришь, что это не легенда?

— Не столько верю, сколько надеюсь, — сказал Бруно. — Я себя недавно поймал на том, что за вашего Нестерова молиться начал…

Адвокат был у дверей следственного изолятора ровно в десять утра. Он источал праведный гнев и уверенность в собственной правоте. К этому времени поребрик вдоль здания был полностью занят автомашинами с эмблемами телевизионных каналов на бортах. Съемочные группы заняли позиции примерно с девяти часов, но если бы догадались приехать пораньше, то увидели бы немало известных людей, чьи машины были предусмотрительно отогнаны на соседнюю улицу. Едва адвокат вышел из своего черного «БМВ», к нему кинулись репортеры, размахивая черными грушами микрофонов.

— Как вы оцениваете действия правоохранительных органов?

— Вы надеетесь, что вам удастся добиться освобождения подзащитного?

— Насколько серьезны предъявленные ему обвинения?

Чуть склонив голову к плечу, адвокат снисходительно оглядел журналистскую братию.

— Никаких обвинений моему клиенту не предъявлено, потому что это задержание — чистейший абсурд и беззаконие, за которое виновные несомненно ответят. Подозревать ученого с мировым именем в организации нарколаборатории в стенах своего института, который известен не только в стране, но и во всем мире, более чем глупость. У меня нет сомнений, что все происшедшее имеет очевидные признаки провокации, и моя задача состоит скорее не в том, чтобы защитить клиента (по большому счету он совсем не нуждается в защите), а в том, чтобы добиться наказания организаторов этой провокации.

После этих слов адвокат скрылся за массивными дверьми изолятора. Журналисты закурили и с привычной терпеливостью принялись дожидаться развития событий.

В просторном кабинете начальника изолятора кроме хозяина кабинета и Рыбакова находились еще двое: заместитель министра внутренних дел и прокурор города. Установившаяся в комнате неловкая тишина заметно тяготила всех, кроме Рыбакова, и появление адвоката большинство присутствующих встретили с несомненным облегчением.

— Ну вот, — сказал прокурор, — теперь мы можем наконец поговорить, Валерий Павлович.

— Теперь — да, — наклонил голову Рыбаков. — Надеюсь, господин адвокат не забыл захватить диктофон?

Тот немедленно полез в свой кейс, но прокурор протестующе замахал руками.

— Я вас очень прошу этого не делать, — воскликнул он. — В этом нет никакой необходимости.

Адвокат с сомнением посмотрел на него, потом перевел взгляд на Рыбакова.

— Если мой подзащитный не будет настаивать…

— Хорошо, — неожиданно согласился Рыбаков. — Я не настаиваю. Так что же вы хотели мне сказать?

— Прежде всего я должен вас заверить, что все происшедшее вчера, включая ваше задержание, я расцениваю как недоразумение, — начал прокурор. — И мне хотелось бы найти в этом вопросе у вас понимание.

— Вы его нашли, — наклонил голову Рыбаков. — Хотя со своей стороны мне хотелось бы понять причины этого недоразумения.

Прокурор повернул голову в сторону замминистра. Не посмотрел на него, а просто повернул голову.

— Я пока не располагаю полной информацией, — заговорил тот, пытаясь спрятать за сугубой официальностью тона сильнейшее раздражение, граничащее с откровенной злостью. — Но причины операции вам, господин Рыбаков, известны. У нас есть данные, что в вашем институте скрывался опасный преступник. Бежавший уголовник, который к тому же совершил убийство.

— Мне об этом ничего не известно, — сказал Рыбаков.

— Вполне допускаю, — кивнул замминистра. — Но именно от вас он звонил в город своей сожительнице. Это факт.

— Вы хотите сказать, что милиция прослушивала телефонные номера института? — немедленно вмешался адвокат. — Хотелось бы ознакомится с санкцией суда.

— Никто не прослушивал телефоны института, — презрительно проговорил замминистра. — Прослушивался телефон его сожительницы. Разумеется, санкция на это была получена в соответствии с законом.

Адвокат не собирался играть роль мальчика для битья. Ноздри его шумно раздувались в ожидании начала настоящего сражения.

— Но моего клиента задержали совсем по другому обвинению, — произнес он холодным тоном. — Я смотрел вчерашние новости. Если мне не изменяет память, речь там шла о каких-то наркотиках…

— Какие еще наркотики?! — почти крикнул прокурор. — Что это за чушь! Предлагаю вам, господин адвокат, хотя бы ознакомиться с документами! Вашего клиента, господина Рыбакова, удерживали здесь со вчерашнего вечера абсолютно незаконно, без малейших на то оснований, о чем я уже сделал соответствующее представление. Именно по этой причине я нахожусь здесь.

— Я могу идти? — тихо спросил Рыбаков, о котором на время все забыли.

Прокурор посмотрел на него с удивлением, словно в самом деле вспоминая, что здесь делает этот человек.

— Конечно, — сказал он. — Только я хотел бы попросить вас отнестись к происшедшему с государственной позиции. Вы ведь, насколько я знаю, в свое время были депутатом парламента?

— Я был депутатом Верховного Совета РСФСР, — поправил Рыбаков. — В то время, когда еще существовал Советский Союз. В Академию наук пришла разнарядка — меня назначили кандидатом, а потом и депутатом. Ну, вы знаете, как все это раньше делалось.

— Это неважно, — поспешно перебил его прокурор. — Я просто просил бы вас сделать все возможное, чтобы избежать спекуляций. Ну, вы знаете повадки нынешней прессы…

— Понимаю, — сказал Рыбаков. — В общем, я и не собирался обращаться к прессе. Не вижу в этом никакой необходимости. Но если пресса сама ко мне пожалует, точно так же не вижу необходимости что-либо скрывать. Так я могу идти?

— Э-э, вам все вещи выдали? — спросил со своего места начальник изолятора, и все удивленно посмотрели в ту сторону, потому что успели позабыть о его существовании. — Претензий к нам нет?

— Все в порядке, — Рыбаков поднялся. — В таком случае всего хорошего.

— До свидания, — сказал прокурор. — Я надеюсь, что вы поняли меня правильно.

— Абсолютно, — подтвердил Рыбаков, открывая дверь.

Журналисты курили и пили пиво из банок, но, когда на крыльце появились Рыбаков и адвокат, мгновенно побросали окурки и недопитые банки, обступив вышедших со всех сторон.

— Без комментариев! — объявил адвокат, отмахиваясь от микрофонов, словно от мух, и прокладывая дорогу через толпу к машине. — Все, что я хотел сказать, вы уже услышали. Добавить к сказанному мне абсолютно нечего…

Рыбаков лишь грустно улыбался и пожимал плечами, кивая на уверенную спину своего защитника.

В ночь с воскресенья на понедельник в Северорецке сгорела улица. Не очень большая, всего двенадцать двухэтажных деревянных домов на шесть семей каждый, заполыхавших дружно и одинаково весело. Жертв почти не было, если не считать супружескую пару — восьмидесятилетних стариков из шестого дома. Старик был прикован к кровати последние два года и выбраться из огня самостоятельно не мог, а его жена, не имевшая сил помочь мужу, скорее всего пожелала умереть вместе с ним. Остальные жильцы успели выбежать вовремя, правда, кто в чем и без пожиток.

Уцелеть им помог печальный опыт и бдительность. Улицу уже поджигали, и не без успеха: прежде на ней стояло пятнадцать домов. После третьего пожара жильцы организовали ночные дежурства, и месяца два все было спокойно. Причины поджогов им были известны. Территория, занятая старой улицей, так и просилась под застройку высотными, современными и прекрасными домами с квартирами, обладателям которых уже никогда не придется завидовать обитателям Манхэттена. Скорее наоборот. Пресыщенные манхэттенцы прикусят от зависти язык, узнав, как живут ныне удачливые россияне. Претендентов на право возведения высотных дворцов было немного. Одна фирма вначале согласилась, а потом передумала. Прежде чем начать строительство, требовалось переселить нынешних обитателей старых домов в новые квартиры. Они и не возражали: дома действительно были больно старыми, печками отапливались. Ни телефонов, ни газовой магистрали. Но квартир им предлагать никто не стал.