Студеный ветер с Финского залива вымел из головы все мысли. Это хорошо, потому что мысли вызывают переживания, а переживания не позволяют уснуть. Последнее время у него любые мысли вызывают переживания… Ну вот, именно такие мысли! Нужно перетерпеть две ночи без мыслей. А послезавтра будет орексин. Он поможет. Должен помочь. Потому что иначе Андрей сойдет с ума.

Лениво перебирая программы в телевизоре, он не заметил, как уснул. На диване, прямо в одежде, уронив голову на плечо. То, что сновидение пришло, Андрей осознал уже на огромной равнине, стоя по колено среди цветов.

Как всегда, сперва он не понял, где находится и зачем. Солнце и тучи боролись за право царствовать на небе. Высокую полевую траву колыхали порывы ветра: в серо-зеленой массе вспыхивали желтые, красные, голубые цветы. На Андрее опять был врачебный халат, а под халатом — слепое желание дотронуться до фиалки, над которой он стоял. Зачем дотронуться? Он не задумывался, просто так было надо. Когда вдруг хочется апельсинов, ведь не задумываешься, что организму потребовался витамин С.

«Ты с этим погодь, — раздался в правом ухе голос отца Кирилла. — Лучше вспомни-ка, ты ничего не забыл?»

Едва он услышал голос невидимого наставника, как вернулись все воспоминания о прошлых снах. Сознание тут же заработало. Мозг, весь день пребывавший в полудреме, проснулся, начал активно работать и требовать информацию для анализа. Пробуждение случилось быстрее и легче, чем в прошлый раз, — результат тренировки и обретенных навыков.

«Что мне делать?» — спросил Андрей, едва сдерживая радость. До него только сейчас дошло, что сон наступил без всякого снотворного.

«Для начала взгляни на статую. Ничего не замечаешь?»

Андрей заметил. Статуя Христа — ладони повернуты к небу, лицо скрыто тенью — стояла гораздо ближе, чем в прошлый раз. Внутренний автопилот дал сбой и привел Андрея не к той фиалке?

Нет. Это фиалка переместилась.

Теперь цветок торчал рядом с кустом шалфея — пышным, но засохшим, с опадающими цветками. Был ли он здесь раньше? Андрей не помнил. Вероятнее всего, нет.

Рука потянулась к фиалке.

Из пелены появилась автомобильная трасса, запруженная машинами. Стена серого тумана загораживала пространство за ней. Над трассой пролегал легкий пешеходный мост, по которому шагали люди — они появлялись и исчезали в тумане на другой стороне дороги. Андрею почему-то подумалось, что эта дорожка ведет в пустоту. А может, совершенно в иной мир, которого он пока не видел.

Девочка повернулась и побрела прочь от моста. Перед глазами поплыл унылый бетонный тротуар, покрытый трещинами. Слева тянулась стена какого-то дома с отвалившейся штукатуркой, справа — ряд каштанов, отделяющий несущиеся по трассе машины от пешеходов.

Периодически тротуар мутнел. Пальчики — тоненькие, как у куколки, — поднимались к глазам, чтобы смахнуть слезы, и взгляду возвращалась резкость. Андрей наконец добрался до девочки, о чем мечтал целых два дня. Худшие опасения не подтвердились. Впрочем, оптимистичные надежды — тоже. Никто из взрослых не поинтересовался, почему маленькая, зареванная девочка бродит по улицам. Почему она не в школе и где ее родители. А может, и хорошо, что не поинтересовался?

Андрей должен установить с ней контакт.

«Ау! — произнес он. — Малышка, слышишь меня?»

Никакого отклика.

«Ты слышишь меня? Если слышишь, подай знак… какой угодно!»

Он подождал. Бетонка перед глазами сменилась асфальтом, но в остальном без изменений.

Она его не слышала.

Впереди возникла скамейка, на краю которой устроилась старушка в выгоревшем жакете с цветами, бусами на морщинистой шее и длинной, просторной юбке. Миниатюрный мопс, сидящий на коленях, собирал маленькой мордочкой с ладони печенье. Взгляд девочки задержался на печенье, Андрей ощутил укол голода. Вряд ли в этом повинен его скудный ужин — скорее, ему передался голод обладательницы тела.

Девочка остановилась так, чтобы старушка ее не видела. Достала откуда-то изломанную, не слишком свежую горбушку пшеничного хлеба. Пальцы с остатками лака на ногтях выщипали изнутри засохшую мякоть и отправили в рот. Голод поутих, хотя на каком-то заднем плане Андрей продолжал ощущать недовольный ропот желудка. Если в ближайшее время не принять меры, он перерастет в бунт.

«Эй, послушай меня! — не сдавался Андрей. — Подойди к этой старушке. Скажи, что потерялась. Это все, что нужно».

Неизвестно, услышала ли его девочка, но, спрятав горбушку, она украдкой глянула на пожилую даму на скамейке. И на какой-то миг Андрей пожалел о своем призыве.

Сквозь редкие крашеные волосы старухи проглядывал череп. Глаза скрывались за темными стеклами очков; лицо и шея утопали в морщинах; из-под верхней губы вылезали желтые зубы. Кожа была бледной, бескровной, практически мертвой, она висела на костях, словно одежда не по размеру. Старуха не смотрела на своего мопса, а пристально оглядывала улицу. Складывалось впечатление, что она только делает вид, будто кормит собачку. Сними она очки — и миру откроется ведьма, которая каждый день приходит на эту скамейку и ждет, когда от родителей отобьется непослушный ребенок, чтобы схватить его, затащить в безлюдный дом и сварить в котле. На худой конец, подойдет и голодранка, брошенная мачехой.

Девочка попятилась. Грудь сдавило от страха. Даже если бы она слышала призыв Андрея, то ни за какое мороженое на свете не подошла бы к этой старухе.

Конечно, источник ужаса находился не в женщине на скамейке, а в голове девочки. И назывался он — страх неизвестности. Старушка никакая не ведьма, а женщина в годах, выгуливающая мопса, и себя заодно. Она рассматривает улицу, потому что ей любопытна уличная жизнь, так как собственная жизнь невыносимо однообразна и скучна. Морщины, оскал, бескровная кожа говорят лишь о том, что она очень стара. Для Андрея, взрослого человека, это очевидно. Но как сие объяснить десятилетней девочке, которая к тому же его не слышит?

«Не бойся. Это всего лишь старая женщина. Подойди к ней. Скажи, что ты потерялась. Сделай два шага, произнеси пару слов — и твои проблемы закончатся».

Девочка не двигалась с места, панически взирая на скамейку. Страх пригвоздил ее к асфальту. Она пыталась с ним бороться, но ничего не выходило.

Женщина вдруг пустила мопса на асфальт, опираясь на палку, поднялась. Спрятанный под очками взгляд метнулся в сторону десятилетней бродяжки.

Страх победил. Он вырвался из маленького участка в груди и целиком овладел девочкой. Андрей не успел опомниться, как улица перед ним развернулась на сто восемьдесят градусов и помчалась прыжками навстречу. Девочка что есть мочи бежала прочь от скамейки и страшной старухи.

«Напрасно, — сказал он, — совсем напрасно. Тебе не справиться одной. Маленькой девочке вообще нельзя быть одной в большом городе».

Он мог сколько угодно говорить, кричать, надрываясь, — девочка его не слышала.

Трудно сказать, долго ли бежала девочка, — Андрей на какое-то время отключился. Состояние, в котором он пребывал, подчинялось определенным циклам, что-то вроде сна и бодрствования. Когда он вновь пришел в себя (если так можно сказать в отношении бестелесного духа), их окружали дома. Снова появилось чувство голода, еще более острое и болезненное. Новый щипок хлебной мякоти, провалившийся в желудок, погасил его, но только на время.

Перед глазами возникла витрина. Довольно странно, но откуда-то она была знакома Андрею. Из-за покрытого бликами стекла на девочку и духа внутри нее смотрели роботы, солдатики и куклы. «Это же игрушечный магазин!» — вспомнил Андрей. Они проезжали мимо него на автомобиле.

Прижав ладошки к стеклу, девочка заглянула внутрь.

Среди прочих игрушек взор выделил одну. Куколку в красных башмачках, светлом платьишке и со сногсшибательными волосами. Самая простенькая из всех, с негнущимися руками и блеклой улыбкой, она заворожила девочку сильнее ослепительных Барби с открытыми пупками, шарнирными суставами и наборами для макияжа.