Нужно все-таки открыть глаза. Бог с ним, с Кривокрасовым, лицемером в халате врача. У памятника Плеханову в шесть будет ждать Анжела. Они договорились пойти в ЗАГС. Это важно, важнее всего на свете. Анжела всегда злится, когда он опаздывает. Сколько сейчас времени? И где он?

Андрей открыл глаза.

Пространство вокруг заливала слепящая белизна. Это все, что он успел разглядеть. От внезапного головокружения пришлось зажмуриться. Переждав приступ, он снова разомкнул веки.

Белизны стало меньше. Андрей разглядел потолок, кусок стены, угол, где они соединялись… Знакомый интерьер. Он раньше бывал здесь… Так и есть, это палата интенсивной терапии. Андрей оказался в родной больнице в роли пациента. Ну и дела!

Рядом что-то пискнуло.

Он скосил глаза на монитор, показывающий энцефалограмму работы чьего-то мозга. Бета-ритм. Ого, мозговая деятельность этого человека активизировалась. До сего момента только редкие всплески — от силы четыре-пять герц, а теперь живенькие двенадцать. Счастливчик!

— Господи!

Он повернул глаза.

Рядом с его кроватью застыла молоденькая медсестра. Андрей посмотрел на нее, открыл рот, чтобы поздороваться, и провалился в беспамятство.

…Когда он вновь пришел в себя, вместо молоденькой сестры у кровати стояла Ольга Савинская. Его добрый друг из отделения функциональной диагностики. Он попытался произнести имя. Не вышло. Губы не слушались.

Ольга заметила попытку.

— Узнал меня, — обрадовалась она. — Узнал!

Ее мягкая ладонь коснулась щеки. Андрей почувствовал тепло и необыкновенную нежность.

— О… о-о… — произнес Андрей. Чтобы выдавливать гласные из груди, помощь губ почти не требовалась.

— Что, Андрюшенька?

— О-о… — Произнести слово не удавалось.

Ольга провела по щеке.

— Чувствуешь руку? — спросила она. — Если да — моргни.

Он медленно закрыл, потом открыл глаза.

— Ты узнаешь меня, ощущаешь прикосновение, отвечаешь на вопросы!! Это здорово.

— О-о… — промычал Андрей.

Руки не слушались. Безвольно лежали по обе стороны от тела, словно поленья. Черт возьми, да что с ними такое?!

— Хочешь что-то сказать?

Андрей оглядел палату. Как показать ей, что ему нужно? Не найдя вариантов, он с отчаянием посмотрел на Ольгу.

— Что ты хочешь? — спросила она с жалостью. — Это слово начинается на «о»?

Андрей замер с открытыми глазами.

— На «п»?

Андрей моргнул.

— «По»? Я тебя правильно поняла, да? «Пов»… «пос»… «поз»… Поз? Да, «поз»?

Веки подтверждающе сомкнулись.

— «Позвать»? Правильно, да? Кого-то позвать?

Андрей вдруг увидел висящий у нее на шее мобильный телефон. Ольга проследила за его взглядом.

— Позвонить!

Он закрыл глаза и даже, как ему показалось, кивнул.

— Кому позвонить, Андрей? Маме, отцу? Кому?

— А-а… — произнес он. Господи, как трудно. Словно поднимаешься в гору с грудой камней на спине. — Аже-э…

Ольга смотрела на него пристально, с какой-то грустью.

— Анжеле? — спросила она. — Ты хочешь, чтобы я позвонила Анжеле?

«Да, да! — мысленно закричал Ильин. — Позвони ей, скажи, что я не приду!»

Ольга кивнула, сложив губы в грустную улыбку. На щеках проступили заманчивые ямочки. Андрей увидел, как глаза медсестры заблестели от влаги.

«Не надо плакать, я жив», — хотел прошептать он, но сил на новую фразу не хватило. Андрей попытался поднять руку, но не смог. Все дело в проклятой усталости. Она будто связала его.

— Сейчас придет врач, — сказала Ольга.

Андрей провалился в темноту.

Когда он очнулся, у кровати сидел Перельман. Вид у заведующего неврологией был растрепанный. Врачебная шапочка отсутствовала, обнажив курчавые, кое-где пробитые сединой волосы. Галстук сбился. Незажженная трубка вываливалась изо рта. Перельман сильно волновался.

Сжав ладонь Андрея, он долго не отпускал ее.

— Ты выкарабкался, — говорил Миша. — Ты везучий сукин сын!

Андрей закрыл глаза.

— Он за час проскочил вегетативный статус, — сообщила медсестра. Снова та, которая наблюдала его пробуждение.

— Сейчас проверим, так ли это… Андрей, слышишь меня?

Он повторил испытанный сигнал глазами, но Перельману это не понравилось.

— Нет, — недовольно произнес Миша. — Словами ответь! На что тебе язык, доктор Ильин?

Андрей попытался. Воздух выходил изо рта словно из рваной покрышки, в результате вместо «да» получалось «а-а». Но Перельмана это удовлетворило.

— Как ты себя чувствуешь?

— С-с. та…

— Устал, — определила медсестра. Перельман кивнул.

— Шевельни правой рукой… нет, правой! Отлично. Как твое имя?

— Ан…ей! — Кто не знал, не понял бы. Но два слога получились четко.

Заведующий неврологией прищуренно смотрел на него, оценивая состояние Андрея.

— Ты знаешь, кто я?

— Д-д…

— Какое сегодня число?

Андрей недовольно выдохнул от такого трудного вопроса. Из своего имени он сумел произнести лишь два слога, а Перельман требует, чтобы он сказал «двадцать третье июня»!

Но Миша, похоже, сам понял, что переборщил, и изменил вопрос:

— Какой сейчас месяц?

— Ию-ю…

— Где ты находишься?

— Б-бо… б-больни… — Он набрал воздуха в грудь и закончил: —…Ца!

Перельман улыбнулся:

— Ставлю тебе тринадцать баллов по шкале Глазго. Ты в состоянии акинетического мутизма. Помнишь, что это такое?

— Д-д… — ответил Андрей.

Веки потяжелели. В коротком диалоге он выложился весь. Накатила неодолимая слабость, стало трудно оставаться в сознании.

Перельман заметил это:

— Отдыхай. Ты молодец.

На следующий день Перельман снова посетил Андрея. К этому времени тот несколько раз приходил в сознание и вновь терял его. К счастью, периоды просветления становились все длиннее. Говорил Андрей по-прежнему с трудом. Стали двигаться пальцы на руках и ногах, правая рука согнулась в локте (произошло это уже в присутствии новой медсестры).

Миша присел на краешек кровати.

— Ан-анаже…желе поз-вонили? — первым делом спросил Андрей.

Перельман как-то непонятно посмотрел на него, затем то ли кивнул, то ли покачал головой. Андрей воспринял этот жест как утвердительный.

— Тебе сейчас не нужно беспокоиться о том, что происходит за этими стенами. Все неприятности позади. Главное — к тебе вернулось сознание.

— Ч-что… слу-чилось?

— Тебя сбила машина.

— Ангел…

— Да, «Ангел». «Газель» похоронного бюро. Ты выскочил на проезжую часть на красный свет. — Миша сурово посмотрел на него. — Ты серьезно пострадал, Андрей.

— Скажи… — прошептал он.

— Перелом левого предплечья, ключицы, нескольких ребер… И тяжелая черепно-мозговая травма в лобно-теменной области правого полушария.

Андрей почувствовал, что стало трудно дышать.

— Линейный перелом черепа, эпидуральная гематома. Была операция, работал сам Столяров. Твою голову восстановили, Андрей, но…

— Е-если… была не-не… — Произнести «нейрохирургическая операция» вряд ли бы удалось, слишком длинный словесный ряд.

Миша взял его за руку, показывая, что понял.

— С момента операции прошло восемь месяцев.

Жизнь остановилась. Крупицы сил, которые он собрал в себе за сутки, рассеялись.

— После удара ты впал в глубокую кому, — продолжал Перельман. — Пять баллов по шкале Глазго. Твоя травма была очень серьезной, а кома длилась восемь месяцев, Андрей. Поэтому мы безумно счастливы, что ты очнулся. Мы ждали этого всей командой.

— Бракман… десять…

— Да, по Бракману после длительной комы только десять процентов достигают выздоровления или умеренной инвалидности. Но тебе я делаю великолепный прогноз. Ты миновал вегетативную стадию, сознание спутанно, но работает. Умственные способности, речь, движения улучшаются с каждым часом.

— П-поездка в… в… — Он не понимал, почему не может произнести название города.

— Не напрягайся. Я же говорил, что у тебя повреждены лобные доли.