Амадей потратил более пятидесяти лет, тщательно следя за тем, чтобы не сжечь слишком много мостов, чтобы избежать того самого крестового похода, который собирала Первый Принц, но час расплаты настал. Принципату нужно было нанести такой серьёзный ущерб, чтобы он не восстановился в течение целого поколения, если это возможно, оставив большую часть сил Леванта нетронутыми — Доминион не смог бы устоять перед приманкой ослабленного юга, если бы его армии всё ещё были сильны. Самое главное — Корделия Хасенбах должна была умереть.

Даже если не разразится ещё одна война за престолонаследие, тот, кто придёт ей на смену, станет частью одного из региональных силовых блоков, созданных Алайей. У них были бы могущественные внутренние враги, с которыми нужно было иметь дело, и, учитывая характер Высшего Собрания, это означало, что Принципат разделён на самом деле. Однако всё это события предстоящего года. Существовала более насущная проблема — Вольные Города.

Нельзя было допустить, чтобы баланс сил здесь качнулся в пользу Добра. По крайней мере, нейтралитет должен был быть навязан, чтобы Тиран оставался в сильной позиции. Угроза вооруженного до зубов Гелике за её спиной вынудила бы Хасенбах оставить войска на юге. Нейтралитет был бы лучше, чем прямая победа Тирана, решил Амадей. Если Тиран победит, у Принципата будет повод развязать войну в регионе и обезопасить его, прежде чем обратиться к Праэс. Если равновесие будет восстановлено, у них будет нож в спине и никакого дипломатического приемлемого предлога, чтобы убрать его.

Если Принципат начнёт вмешиваться в дела иностранных государств, его союзники запротестуют. Хазенбах не могла позволить себе потерять их, если хотела крестового похода не только на словах. И в тот момент, когда Тиран больше не будет представлять угрозы, все Вольные Города начнут рассматривать посланные ею войска как силы вторжения. Желаемым результатом, таким образом, было перемирие в Свободных городах с гарантией того, что они не будут участвовать в более крупном конфликте. Как мог Амадей добиться этого?

В настоящее время Аталанте находился под оккупацией, а Делос вышел из войны — об этом позаботился Ассасин, убравший наиболее воинственных членов Секретариата. Борьба, которую он начал в Пентесе, не давала им покоя, хотя им всё же удалось отразить нападение ветхой армии Беллерофона. Армии рабов Стигии во главе со своими магистрами присоединились к Гелике на марше к последнему оставшемуся активному противнику в войне: Никее, который был заполнен наемниками, фантасссинами Принципата и его собственными прилично квалифицированными силами.

Если убрать это из истории, то после заметных, но не серьёзных потерь Никея должна пасть перед вражескими войсками. Однако с группой героев, поддерживающих город, ситуация была иной. Он стал «последним оплотом, осаждённым ордами Зла». Поражение было практически гарантировано до тех пор, пока это оставалось сюжетом, и в настоящее время у Амадея не было достаточного авторитета в Стигии и Гелике, чтобы должным образом влиять на принятие ими решений. Тогда их придется полностью обойти.

Стержнем всей этой ситуации, насколько он мог судить, был Белый Рыцарь. Он был тем, кто держал группу вместе. Без него они либо рассеялись бы, либо потеряли согласованность, необходимую для того, чтобы представлять настоящую угрозу. Если бы Белый Рыцарь был мёртв, Амадей верил, что он мог бы превратить победу городов, связанных со Злом, в кровавую ничью, которая ослабила бы обе стороны настолько, что их можно было бы заставить вести переговоры о перемирии.

От Тирана будут неприятности — он уже начал мешать прорицанию Чернокнижника, что прервало разговор Блэка со своим подмастерьем, — но он также был непостоянен. До тех пор, пока ему предлагалась более заманчивая игра, чем его нынешняя, его можно было привести к столу. Всё, о чем Амадею приходилось беспокоиться, — это пережить неизбежные попытки мальчика убить его во время битвы за Никею. Уже были приняты меры на случай непредвиденных обстоятельств. Таким образом, ключом ко всей этой ситуации было устранение Белого Рыцаря. Злодей снова поворошил пламя.

Это можно было бы сделать при правильной подготовке. Отсутствие шаблона не помешало бы.

— Ты выглядишь так, будто замышляешь что-то нехорошее, — сонно сказала Сабах.

Амадей улыбнулся. Это была старая шутка, теперь более привычная, чем смешная.

— Я тебя разбудил? — спросил он. — Прошу прощения.

— Я сплю более чутко, чем когда мы только начинали, — сказала она. — Мы стареем, Амадей.

Чёрный Рыцарь усмехнулся, сползая с бревна и садясь рядом с ней.

— У тебя ещё есть несколько десятилетий, — сказал он. — Достаточно, чтобы ты увидела, как у обоих твоих детей поседеют волосы.

— Амна хорошо их воспитал, — задумчиво сказала она. — Я думаю о них чаще, чем раньше, отправляясь в такие приключения, как это.

Оба раза, когда у неё родились дети, она оставляла Амадея на год, чтобы быть матерью, но через некоторое время Сабах неизбежно покидала Атер, чтобы снова присоединиться к нему — последние двадцать лет он проводил большую часть своего времени в Кэллоу. Её муж взял на себя большую часть воспитания, неоднократно отказываясь от продвижения по службе в имперской бюрократии, чтобы иметь достаточно времени для детей. Блэку этот человек скорее нравился, хотя то, что его старая подруга влюбилась в этот миниатюрный, кроткий экземпляр, долгое время не укладывалось у него в голове.

— Я думаю, — сказал он, — что наше время подходит к концу.

Большой тагреб обратила на него весёлый взгляд.

— Обычно ты не такой сентиментальный, — сказала она. — Мы справлялись и с худшим, чем Тиран. Он похож на искалеченного Наследника, только с чувством юмора.

— Он действительно был напыщенным ослом, не так ли? — Блэк улыбнулся.

— Соперница Кэтрин тоже, — проворчала Сабах. — Я с нетерпением жду, когда детка разорвёт её на несколько кусочков.

— Это будет для неё поучительным опытом, — пробормотал Амадей. — Убийство Наследника стало для меня поворотным моментом.

— Раньше ты был мягче, — мягко согласилась Сабах. — Мы все были. Я до сих пор помню, каково это было тогда, смотреть на его труп. Как будто впереди была буря.

Она нахмурилась.

— Сейчас чувствую то же самое, — призналась она. — Как будто мы снова достигаем поворотной точки.

«Я скоро умру», — чуть не сказал он ей. Но он не мог, потому что, если бы он это сделал, она бы сопротивлялась этому даже тяжелее, чем Чернокнижник, потому что Чернокнижник понимал, что за некоторые вещи стоит умереть. Капитан бы этого не поняла. У неё не было ни великой причины, ни лихорадочного стремления понять природу Творения. Сабах только хотела, чтобы они жили так долго и счастливо, как только могли, и если для этого ей придется ломать головы другим людям, так тому и быть. Ему всегда нравилось в ней это — простота чувств. Он никогда не встречал другого Именованного её уровня настолько равнодушного к собственной силе. В этом смысле она была самой странной среди них.

— Ты когда-нибудь жалела об этом? — внезапно спросил он. — Что пошла с Векесой и мной тем утром, после нашей первой встречи.

Она ошеломлённо посмотрела на него.

— Мы занимаемся этим более сорока лет, Сабах, — сказал он. — Мы убили так много людей, что я не могу вспомнить всех лиц. Мы побеждали, когда это имело значение, но были и тёмные дни. Они просто не попадают в легенды.

Массивная тагреб мягко похлопала его по плечу.

— Ты идиот, — сказала она ему беззлобно. — Вы двое — моя семья. С таким же успехом вы могли бы спросить меня, жалею ли я о том, что дышу. Кроме того, если бы я не появилась, вы, придурки, загнали бы себя в раннюю могилу.

Она помолчала.

— И вы с Хе всё равно притворялись бы, что все еще отчаянно не хотите переспать, — добавила она.