— О, Тасия, — тихо сказала она. — Ты действительно не понимаешь, с кем имеешь дело, не так ли?

Она усмехнулась.

— Ты не будешь моим Канцлером.

Спокойствие, наконец, пошатнулось.

— Моя Императрица? — спросила она с непроницаемым лицом.

— И это не будет Верховная Леди Джахира, которой ты так смертельно боишься, — добавила Малисия. — Канцлера вообще не будет.

— Ваше величество, — медленно произнесла аристократка, — претенденты уже начали появляться.

— Они умрут, — сказала Малисия, как будто обсуждала погоду. — И продолжат умирать, пока урок не будет усвоен.

В этих золотистых глазах промелькнул страх, который исчез слишком быстро, чтобы его можно было заметить. Богохульство было свойственно старым родословным. Но насколько Императрице было известно, полное порицание Имени не имело прецедентов.

— Ты знаешь, почему я выбрала Малисия[31] в качестве своего коронационного имени? — спросила она. — О Третьей Пагубной шептались еще до коронации. Один мой дорогой друг даже предложил Доверчивая, чтобы мои враги не могли строить козни, не чувствуя себя дураками. —

Тасия молчала, на этот единственный момент совершенно потерянная.

— Я выбрала Малисия, — продолжила Императрица Ужаса Праэс, — потому что оно беспрецедентно. Это имя не имеет в себе багажа. —

Она мило улыбнулась.

— Видишь ли, я не буду строить летающие крепости. Я не буду сеять чуму или делать армии невидимыми. Мы пытались это сделать, Тасия, и это не удалось. Эпоха чудес закончилась. Она умерла тихо, испустив дух, и остальная часть Калернии двинулась дальше. Пришло время и нам сделать то же самое. —

Она снова отхлебнула чаю.

— А теперь садись, дорогая. Ты должна сказать мне, где ты раздобыла этот напиток, он восхитителен.

— Самый опасный противник для мастера — новичок. Поэтому стремись быть новичком во всем. — Изабелла Безумная, единственный генерал, когда-либо побеждавший Феодосия Непокоренного на поле боя.

Анаксарес, к его удивлению, был всё ещё жив.

Возможно, из-за его полной неуместности в великой схеме вещей его пощадили, размышлял он, но такая мысль была слишком оптимистичной. Скорее всего, все канены предполагали, что камень в его желудке будет запущен кем-то другим из них, и один из них доберется до него, когда вспомнит. Его неминуемая смерть была настолько очевидна, что он больше не тратил время на размышления об этом — какой смысл проклинать реку, когда ты уже тонул? По крайней мере, его последние дни были бы интересными, по-настоящему ужасающими. Тиран Гелике, по-видимому, принял его как своего рода домашнее животное, назначив официальным советником короны, и теперь таскал его за собой, куда бы он ни пошел. Злодея забавляло его спокойствие. Назвать это сооружение, на котором они сейчас находились, носилками было бы неправильно: мальчик, по сути, соорудил массивный помост, водрузил на него трон, и теперь его повсюду таскали носильщики.

Можно было добавить шатер, чтобы покрыть поверхность, когда того требует погода, а столы можно было расположить так, чтобы можно было поесть, если Тиран потребует этого. Связанный с этим жалкий труд оскорблял его чувства. Иностранные Работорговцы Будут Известны Своими Злодеяниями, добавил он по привычке. Пусть Они Все Подавятся Пеплом, А Также Змеями. Злодей пытался поставить рядом с собой трон поменьше и заметно дешевле, чтобы Анаксарес мог сидеть на нем, но Беллерофан категорически отказался. Он потребовал деревянный табурет для простых людей и незаметно вырезал сбоку сигил Беллерофона — трех крестьян, размахивающих вилами. Маленький акт упрямства принес глубокое удовлетворение, хотя и был совершенно бессмысленным. Напоминает, решил он, неумелое описание его собственного существования.

— Наконец-то, — сказал Тиран, — у нас хорошая погода.

Анаксарес удивленно посмотрел на собирающиеся грозовые тучи. Земли между Гелике и Аталанте были известны редкими приступами недельных дождей и штормов, дувших на юг из Убывающих Лесов, и безумием, которое там выдавалось за природу. Фейри играли с ветром и небом, как люди со своей одеждой, и фермы под ними расплачивались за это.

— Вашей армии будет труднее отступать по грязи, — заметил Анаксарес.

Он почти ничего не знал о стратегии — в Беллерофоне единственными людьми, которым разрешалось читать книги на эту тему, были граждане, занимавшие армейские должности, и даже у них эти знания стирались из памяти после окончания срока службы, чтобы они не использовали их в ужасном бунте против народа — но пока что кампания Тирана против Аталанты не произвела на него впечатления. Во-первых, не было никаких сражений. Знаменитая геликейская армия двинулась на восток, к Аталанте, чьи фермеры уже опустошили свои поля, не встречая сопротивления со стороны врага.

Аталантийцы остались за своими стенами, когда опустошили свою казну, скупая всех наемников в Меркантисе, которых они могли себе позволить, и вышли на поле боя только после того, как они превосходили геликейцев численностью два к одному. Затем двадцать тысяч человек послушно двинулись навстречу Тирану, который немедленно повел свою армию обратно через сельскохозяйственные угодья, которые он только что радостно поджег.

— О, мы закончили отступать, — весело сказал Тиран. — Теперь мне это надоело. В любом случае, я получил то, что мне нужно.

Анаксарес потянул за свой третий за утро бурдюк с вином, пытаясь смыть привкус надвигающейся гибели. Тиран не одобрял его пристрастия к выпивке, но слуги этого человека все равно продолжали приносить ему бурдюки.

— Как мой советник, — сказал мальчик, его больная рука заметно дрожала, — что бы вы посоветовали мне сделать сейчас?

Одно то, что его так назвали, квалифицировало Анаксареса по тридцати трем различным пунктам обвинения в государственной измене по закону Беллерофана. Даже пятьдесят с чем-то, если считать все статьи об иностранном сговоре по отдельности. Его останки будут преданы суду в течение многих лет после первоначальной казни.

— Возвращайтесь в Гелике, перережьте себе горло и позвольте своему сменщику молить о пощаде Лигу, — ответил он, не теряя ни секунды.

— Ты ужасный советник, — пожаловался Тиран. — Я должен был тебя повесить.

Анаксарес пожал плечами.

— Если таково ваше желание.

Менее болезненный путь, чем раздавливание внутренних органов, оценил он.

— Ты еще не стал скучным, — задумчиво произнес мальчик. — Я думаю, ты можешь жить.

— Я, конечно, испытываю облегчение и благодарность, — невозмутимо ответил беллерофан.

— Так и должно быть, — весело сказал Тиран. — Я такой милосердный, вот почему мои люди так сильно любят меня.

Насколько мог судить Анаксарес, причина, по которой геликейцы «любили» Тирана, заключалась в том, что им говорили об этом люди с мечами и мрачными лицами. Армия, однако, казалась действительно лояльной. Неудивительно: всякий раз, когда Тиран садился на трон, они начинали вторгаться во все, что попадалось на глаза. Последняя, носившая это Имя, разорвала отчаянный союз Стигии, Аталанте и Делоса, прежде чем вмешались южные процеранские князья и свергли ее. Войны продолжали вестись, победы накапливаться, и в течение десятилетия все границы вернулись к тому, какими они были до того, как женщина заявила права на корону. Именованный или нет, никто не мог изменить облик Вольных Городов.

— Разумеется, после смерти вашего племянника другого претендента на престол нет, — сказал дипломат вместо того, чтобы пересказывать историю.

— Миловидного идиота, застреленного орком? — восхищенно переспросил Тиран, краснота в его глазах стала гуще на мгновение. — Он всегда слишком много болтал; в первую очередь из-за этого он потерял трон.