Глаза Беллерофона загорелись интересом, когда он сделал еще один глоток вина. Захват Тираном трона Гелике было одним из самых неожиданных дипломатических событий последнего десятилетия в Вольных Городах, но о нем было известно крайне мало. Мальчик, который, по всем сообщениям, был ничтожеством до переворота, за один день взял под свой контроль город и армию, убил короля в его собственной постели и жестоко расправился со сторонниками своего племянника. Племянник, о котором шла речь, бежал из города вместе с большей частью молодой знати и его уцелевшими сторонниками, став в процессе Изгнанным Принцем.

— Слишком много болтал, — повторил Анаксарес, оставив вопросительный тон.

— Видишь ли, отец Дориана был очень похож на моего, — сказал Тиран. — Слишком много пил, развлекался со слугами, позволял знати и армии управлять делами. Такое положение дел всем нравилось. Дориан же? Он был просто таким красивым и таким хорошим.

Горькая ненависть в этих словах почти повисла в воздухе.

— Старая гвардия не слишком заботилась о нем. Но их наследники? Они облепили его, как мухи труп. Цеплялись за каждое его слово, за обещания реформ и улучшения Гелике.

Тирана, казалось, почти забавляла перспектива улучшения его города-государства, как будто такое было невообразимо.

— В конце концов они поняли, что, когда Дориан займет трон, он станет настоящим правителем, — хихикнул он. — Их собственные дети поддержали бы его в этом. Тогда это окончательно вывело их из себя, Анаксарес. Если вы крадете власть и сохраняете ее достаточно долго, в конце концов вы начинаете думать, что имеете на нее право.

Он широко взмахнул здоровой рукой.

— Итак, они посмотрели на единственного другого ребенка королевской крови, — сказал он. — Подошли ко мне. И я сказал: почему бы и нет?

— Они думали, что могут править через вас, — сказал дипломат. — Большая, чудовищно большая ошибка.

— Большую часть я скормил собакам, — улыбнулся Тиран, сверкнув острыми жемчужными зубами. — Остальные быстро вспомнили субординацию.

— Вам было двенадцать лет, — сказал Анаксарес, чувствуя себя старым. — И уже Именованы.

— Тогда я не был Тираном, — сказал мальчик. — Просто Кайросом. Вы умеете хранить секреты, советник?

— Нет, — немедленно ответил дипломат. — Я сообщу обо всем, что вы скажете, каненам при первой же возможности, перед моей казнью без суда и следствия.

Злодей ухмыльнулся.

— Предательство угодно Богам Внизу, — сказал он. — В Гелике, под дворцом, есть склеп, где покоятся первые основатели города. Там есть существо, лежащее под каменной гробницей, с изваянием в виде человека, держащего меч. Сбоку есть трещина, достаточно большая, чтобы вы могли услышать, как что-то внутри шепчет, если вы прижмете к ней ухо.

Анаксарес содрогнулся бы, если бы годы хождения со смертью в животе не выжгли из него страх. Слова были произнесены небрежно, но описание казалось более ярким, чем следовало бы. Он чувствовал запах пыльного воздуха, чувствовал тревожный шепот мерзости у своего уха.

— Я не знаю, что это такое. Мой отец сказал, что это первый король Гелике, все еще балансирующий на грани между жизнью и смертью, — сказал Тиран.

— Король, однако, однажды сказал, что это бог, который когда-то владел землей, на которой был построен город, — обманом загнанный в гробницу и навеки связанный, чтобы давать нам советы.

— Советы? — повторил дипломат.

— Пророчества, — пояснил мальчик. — Все носители королевской крови могут задать один вопрос за время их жизни.

— И оно сказало, что вы будете править? — догадался Анаксарес.

Тиран рассмеялся.

— Оно сказало мне, — сказал он, — что я умру, когда мне исполнится тринадцать. Что я ничего не могу сделать, чтобы изменить это.

Мальчик улыбнулся.

— Это был, — сказал он, — великий подарок. 

Глядя вниз на свою трясущуюся руку, Тиран, казалось, на мгновение погрузился в воспоминания, прежде чем взял себя в руки.

— Мы тратим так много нашей жизни, Анаксарес, заковывая себя в кандалы. Избегая делать то и это, потому что другие отнеслись бы к этому неодобрительно. Потому что это неправильно, порочно и недостойно. Как только я понял, что впереди меня ждет только смерть, я начал делать то, что хотел я. Я перестал осуждать то, кем я был, чтобы угодить другим.

— Дроу верили в то же, что и вы, когда приняли Догматы Ночи, — заметил Беллерофан. — И посмотрите на них сейчас, Тиран — стаи дикарей, населяющие руины их империи. Порицание Справедливо, Закон Необходим.

Слава Несравненному Беллерофону, Чьи Законы — Законы Народа, добавил он про себя.

— Ваш город — это изуродованные останки народа, — сказал мальчик. — То, что ты сам орудовал ножом, — это единственное, что отличает тебя от остального Творения.

— У нас в Беллерофоне нет правителей, — напомнил Анаксарес.

На этот раз ему не нужно было произносить слова, которым их всех учили в детстве, похвалы с заглавной буквы, заучиваемые еще до того, как человек учился ходить. В это он верил сам. Потому что Республика была испорчена, глубоко испорчена, и он мог признаться в этом самому себе, даже если бы заслуживал за это смерти. Но то, что она символизировала, было… больше, чем сумма ее недостатков.

— Никаких корон. Никаких дворян. Никаких Имен. Это не случайность, геликеец, это утверждение. Мы все свободны или никто из нас не свободен. Здесь нет середины.

— Ты всю свою жизнь жил в шаге от смерти, — сказал Тиран, — и все же ты не совсем понимаешь этого, не так ли? Вы, беллерофаны, просто обменяли одного тирана на пятьдесят тысяч. Ты не можешь решать, кто ты такой. Другие делают это за тебя.

Мальчик поднялся на ноги и осторожно потянулся. Он выглядел почти хрупким, худым и болезненным под своими красными шелковыми одеждами.

— Когда эти дворяне и генералы пришли, чтобы нашептать мне на ухо измену, — сказал он, — я не колебался. Потому что мне хотелось узурпировать трон, потому что я ненавидел Дориана. Мне было любопытно посмотреть, возможно ли это. Я все равно скоро умру, и какое мне было дело до того, что за этим последует?

Анаксарес не был ни воином, ни крупным мужчиной. Ему было тридцать, и он больше привык к вину, чем к тяжелой дневной работе. Несмотря на все это, глядя на мальчика, на мгновение он был убежден, что тот может свернуть ему шею почти без усилий. Что кости сломаются, как у птицы, разобьются, как стекло. Затем он увидел глаз, проклятый красный глаз, и Тиран стал нависшим титаном, смотрящим на него сверху вниз.

— Итак, я сделал это, — прошипел мальчик. — Я сокрушил их, и я украл корону, и я призвал потенциальных кукловодов к повиновению. И когда мне исполнилось тринадцать, я сидел на своем троне как Тиран Гелике — я не умер. Потому что Судьба — это не тот путь, по которому мы должны следовать, Анаксарес, это перетягивание каната между Богами.

Он наклонился ближе.

— И иногда, если ты положишь руки на веревку, ты можешь потянуть ее по-своему, — прошептал он.

Именованный удалился с неестественным проворством, смеясь. Напряженность, которая была в нем раньше, исчезла, как туман на солнце. Тиран сорвал одно из знамен, которые развевались на каждом углу его помоста — его личная геральдика, ухмыляющийся череп с красным глазом на золотом фоне — и спрыгнул на мокрую землю. Носильщики, которые несли помост, поспешно замедлили шаг, не осмеливаясь опустить его, даже когда их мышцы скрипели, чтобы их повелитель не был забрызган грязью.

— Пойдем, советник, — сказал мальчик. — Мы должны поговорить с моим генералом.

Анаксарес последовал за ним. Солдаты, суровые мужчины и женщины в чешуйчатых доспехах, с мечами и щитами, превращались в испуганных детей всякий раз, когда видели Тирана. Некоторые нерешительно потянулись к подолу его шелков, что мальчик терпимо позволил. Среди них не было никаких признаков недовольства даже после пантомимы, которой была эта кампания: в Гелике Тираны не терпели неудач. Не без предательства или ополчения против них половины мира. Они без колебаний и сомнений последовали бы за маленьким безумцем в бой. Генерал, которого они искали, нашла их первой и двинулась им навстречу. Дипломат увидел женщину, затем его взгляд задержался на ее шее. Похоже она не всегда была генералом.