— Ты знаешь, почему Старая Кровь проигрывают, Фазили? — спросила она.

— Моя двоюродная бабушка расколола оппозицию, — немедленно ответил он. — Без единого фронта Малисию невозможно победить.

Акуа улыбнулась, и от открытого проявления эмоций Фазили стало не по себе.

— Они никогда не собирались побеждать, — сказала она. — После гражданской войны, когда она отбросила холодную ненависть Блэка и воздержалась от войны на уничтожение против знати, мы пришли к убеждению, что Императрица была одной из нас. Что она сыграла в Великую Игру.

— Железо точит железо, — пробормотал другой сонинке.

— И самое острое железо займёт трон, — тихо закончила она.

Праэс всегда будет сильным, потому что только сильнейший может претендовать на Башню. Каждого значимого ребенка учили этому с колыбели.

— Но она этого не делает, Фазили, — сказал Акуа. — Все это время мы пытались победить так же, как мы это делали с Пагубными и Ужасными былых времен. Признавая, что она прикоснулась к величию, но зная, что для нового роста Империи нужен новый тиран. Который ещё не насытился.

— Императрица достигла большего, чем почти кто-либо до неё, — неохотно признал Фазили. — Значит, она должна сохранять власть дольше, чем почти кто-либо до неё. Но это ничего не меняет — со временем она собьётся с пути и будет свергнута.

— Она не будет, — сказал Акуа, — потому что, пока мы строили планы продвижения, чтобы стать её преемниками, она развязала против нас войну на уничтожение. И несколько месяцев назад она выиграла.

Темнокожая женщина зачесала волосы назад, хотя они были идеально уложены.

— Она запретила должность Канцлера — самую важную защиту от затянувшихся царствований, — начала перечислять Акуа. — Она открыла высшие чины Легионов и бюрократии для низкорождённых и зеленокожих, подавив наше влияние там. С помощью зерна Кэллоу она сделала ритуалы урожая ненужными, разорвав связь, которая держала мелкую знать зависимой от нас. Торговля с Кэллоу создала источники богатства, которые мы не контролируем, положив конец нашей способности выигрывать с помощью монет. Всё, что у нас осталось, — это суд, где мы грызёмся друг с другом за всё меньшую выгоду, а она улыбается стоя над трупами.

Фазили стал очень, очень тихим. Он смотрел на неё с едва скрываемым ужасом.

— Она не пытается выиграть Игру, — сказала она. — Это не имело бы значения. Никто не может побеждать вечно. Она пытаетсясь закончить Игру.

— Тогда мы должны восстать, — сказал он. — Сейчас, пока мы ещё можем. Если вы доведёте это до сведения Высших Лордов, они поддержат вас. Поступить иначе было бы глупо.

Акуа изящно отпила из своей чашки.

— Они уже знают, Фазили, — сказала она. — Суровая правда заключается в том, что если мы начнём войну, то проиграем. Мы не можем победить Легионы, а Легионы верны. Лорд Блэк не отвернётся от своей госпожи, а Чернокнижник привязал душу последнего посланника к ночному горшку. Старая Кровь пытались победить хитростью, но потерпели неудачу. Моя мать цепляется за свои рушащиеся планы и впадает в отчаяние, в то время как самые слабовольные среди них намерены сдаться.

Она спокойно встретила его взгляд.

— Ибо это и есть то, что представляют собой Умеренные — капитуляция. Ни на мгновение не думай иначе, — продолжила Акуа. — В обмен на выживание и остатки влияния они превращаются в сундуки и хранилища заклинаний, которые Малисия может грабить по своему усмотрению.

— Я не позволю, чтобы моя кровь, линия, восходящая к Войне Цепей, использовалась в качестве грёбаной придворной бутафории, — рявкнул Фазили с горящими глазами. — Зло не сдаётся. Зло не склоняется перед неизбежностью. Мы плюём в глаза Небесам и крадём наши триумфы.

Акуа позволила неприглядному проявлению эмоций пройти мимо без комментариев — это было обоснованным, когда человек узнал, что весь его образ жизни балансирует на грани разрушения.

— Я никогда не верила в дело Старой Крови, — лениво призналась Акуа. — В основе их движения была доля лицемерия. Они верили, что их пути превосходны, и поэтому они должны вести Праэс. Но если бы их пути были действительно превосходными, разве они уже не правили бы?

— Их пути, — повторил Фазили, прищурив глаза. — Вы говорите так, как будто они не ваши.

— Ты читал трактаты Грема Одноглазого, — ответила она. — Как и я. А твои родители сделали бы это? Я знаю, что моя мать этого не делала, а ведь многие считают её ум таким же острым, как у Императрицы.

— Есть разница между чтением слов выдающегося генерала Империи и отбрасыванием всего, чем мы являемся, — категорически возразил другой сонинке.

— Долг наших предшественников состоял в том, чтобы сделать нас больше, чем были они, — сказала Акуа. — Они преуспели в этом: вот почему мы видим блестящего тактика вместо болтливого зеленокожего грубияна. Веками мы стремились создать лучшие тела, лучшую магию, лучшие умы — и всё же мы сражаемся теми же способами, что и в те времена, как Пагубная впервые получила кинжал в спину. Мы совершенствуем потенциал, никогда не рассматривая перспективу.

— Если бы это было правдой, — ответил Фазили, — мы бы не вели этого разговора.

— Мы ведём этот разговор не из-за наших семей, — сказала темнокожая женщина. — Императрица — вот та, кто заставил нас открыть глаза.

— Императрица хотела бы нас уничтожить, — прошипел наследник Аксума. — И она преуспевает.

— И за это, — тихо ответила Акуа, — мы ей многим обязаны. Фазили, когда в последний раз мы были по-настоящему в опасности? Не из-за потери трона одной из великих семей или провала очередного вторжения. Когда в последний раз Высокие Лорды и Леди сталкивались с вымиранием?

Мужчина прикусил язык, а потом действительно задумался.

— Второй Крестовый Поход, — сказал он. — Когда первое восстание против королевств крестоносцев провалилось.

— И из этих руин восстал Император Ужаса Второй Ужасный, — сказала Акуа. — Один из наших величайших и высокородный сонинке. Он поступил иначе, чем его предшественники, и повернул вспять два крестовых похода.

— И поэтому мы должны склониться перед троном? — с горечью сказал Фазили.

— Ты упускаешь мою мысль, — сказала она. — Мы заигрывали с разрушением, и мы стали лучше. С тех пор прошло семьсот лет, Фазили, и ни разу тот кризис не повторялся. С тех пор мы стали мягкими, недалёкими. Высокомерными.

Она слабо улыбнулась.

— И поэтому Боги Преисподних снова подвергли нас испытанию, — сказала она. — Адаптируйся или погибни. Что мы — реликвии, которые нужно выбросить, или бьющееся сердце того, что значит быть Праэс?

— Мы ещё не сдались, — сказал он. — Мы никогда не сдадимся.

— Моя мать, — сказала Акуа, — хотела бы, чтобы я была лебединой песней злодейства праэс. Последняя битва, бушующая против умирания ночи. Но наши родители преуспели, Фазили. Они сделали нас лучше, чем они. Мы можем научиться.

— Взять то, что сделало их успешными, — медленно произнес мужчина. — Сделать это нашим.

— Праэс — это история, — сказала она. — тиран, чтобы вести нас. Чёрный Рыцарь, чтобы разбить героев. Чернокнижник, творящий чудеса. Канцлер, который будет править за их спиной. И Империя, похожая на глину, чтобы превратиться в инструмент, который им нужен: целая нация, созданная для удовлетворения амбиций одного злодея.

— Наша Императрица правит, — пробормотал он. — Наш Чёрный Рыцарь ведёт. Наш Чернокнижник ничего не создаёт, а наш Канцлер и есть ничто. Всё это в то время как Империя превращается в институты, которые невозможно сдвинуть с места.

— Да. — Наконец-то он начал понимать. Никто из них не вёл себя так, как следовало бы, как это имело бы значение: Малисия была скорее Канцлером, чем Императрицей, лорд Блэк правил как король во всём, кроме имени, в течение двадцати лет, и Чернокнижник учился, не строя. Они пытались изменить историю, но они не продумали это до конца, не так ли? Потому что, как только начались изменения, они больше не контролировали ситуацию. Любой человек, обладающий нужной властью, тоже мог бы сформировать историю. Акуа смотрела на них и не видела правителей. Она видела управляющих. Они сделали из себя администраторов, и в Праэсе у них всегда была только одна функция — способствовать замыслам злодея, стоящего над ними.